уже с возрастом пришло. А по молодости-то по-всякому бывало. Но вот я ни на одной проповеди не слышал, чтобы неверному или просто неверующему следует отрезать голову.
Это уже было откровенным обвинением в излишней жестокости. Такого эмир не любил.
– Я никому голову и не отрезал, – ответил он.
– Конечно. Ты только приказывал. Ты же эмир. Пачкаться чужой кровью тебе не к лицу, когда у тебя есть люди, которые это возьмут на себя.
– И приказов таких я не отдавал, – сказал Нариман и едва не поперхнулся чаем. И даже раскашлялся, разжевывая карамельку.
Он вспомнил того самого англичанина, бывшего офицера SAS, чей планшет из натуральной кожи он забрал себе и чей нож с трубчатой титановой рукояткой, неизвестным способом приваренной к лезвию, он носил на поясе. Эмир Нариман своими глазами видел, как англичанин отрезал голову захваченному в плен лохматому кучерявому ливанцу из «Хезболлы»[25], что воевала на стороне правительственных сил. Эмир наблюдал за глазами англичанина и видел в них наслаждение мучениями этого шиита. Но мучения эти длились недолго. Англичанин сначала проколол ему горло в районе сонной артерии, позволил крови стечь в песок, а потом взял жертву за волосы и отрезал всю голову. Шиитов в отряде Наримана, естественно, не было, только сунниты. Шииты были в «Хезболле» и в Иране, да еще в Йемене, Азербайджане, Афганистане, Бахрейне и в некоторых других странах.
Но ведь делал это не кто-то из моджахедов Наримана, а англичанин, представитель европейской цивилизации. Значит, с Европы и спрос за происшедшее. Это она воспитывает таких диких людей. А то, что он носит в своем рюкзаке кожаный планшет этого англичанина и на поясе его метательный нож в кожаных ножнах, не говорит ни о чем, кроме как о его практичности. Не пропадать же добру только потому, что этого дикого убили! И своей вины Нариман здесь не видел. Но на всякий случай спросил старого Абдурагима:
– А как вы вообще к шиитам относитесь?
– В Священном Коране Всевышний говорит нам: «Крепко держитесь за вервь Аллаха все вместе и не разделяйтесь. Помните о милости, которую Аллах оказал вам, когда вы были врагами».
– То есть вы осуждаете шиитов за то, что они отделились от большинства мусульман мира?[26]
– Я не берусь никого осуждать. Но ты ведь, Нариман, сам воюешь за разделение. Ты воюешь за воинствующих ваххабитов. Ведь именно воинствующий ваххабизм встал во главе ИГИЛ. Есть же и относительно не воинствующий ваххабизм. В той же Саудовской Аравии это, кажется, государственная религия. Хотя она там называется салафизм. А теперь хочешь и домой к себе принести их идеи.
– Я сам читал в Коране слова о том, что любых неверных следует жестоко преследовать.
– А ты знаешь, что в королевской типографии Эр-Рияда печатают Коран с современными добавлениями, чтобы оправдать свои поступки?
– Об этом я впервые слышу и думаю, что это ложь.
– Ты меня называешь лжецом? – вскипел старик. – Я сам держал в руках два издания Корана! Одна книга была старой и затертой, она принадлежала нашему муфтию[27], который одолжил ее мне на время. А он, да будет тебе известно, был улемом![28] И я только повторяю его слова. А вторая книга была новой, с современными дополнениями. Коран из королевской типографии Эр-Рияда. Книга даже типографской краской пахла. Король Салман аль-Сауд сам воевать не хочет, но хочет, чтобы за него воевали другие, и поэтому в его типографии печатают такие книги. Это специально для таких, как ты, кто настоящий Коран в руках не держал, а себя называет мусульманином.
– Не понимаю, почему я должен верить вам, а не имаму Камилу, брату моего верного Абдул-Меджида, – спокойно, сдерживая себя из уважения к старшему, хотя горячая кровь в теле играла и била в голову, ответил эмир Волк. – Имам Камил читал мне на арабском языке выдержки из Корана.
Старик внезапно успокоился, прокашлялся и сказал тихо:
– Так вот откуда ноги у твоей поездки растут. Значит, имам Камил… Ну что же, он давно уже разыскивается по линии Интерпола как уголовный преступник, организатор нескольких убийств. Именно как уголовный преступник. И ты нашел пример для подражания. Хочешь по его стопам пойти. Ну что же. Автомат у тебя под рукой. Убей меня, убей моего сына, твоего верного друга детства. Свою дочь убей за то, что она полицейского полюбила, и жену тоже убей за то, что она выбор дочери одобрила. Можешь даже головы нам всем отрезать – я вижу нож у тебя на поясе. Он как раз для этого дела подойдет. Скорее всего, тонкий и очень острый. Убей, мы даже сопротивляться не будем. Я – потому что был другом твоего отца, мой сын – потому что был твоим другом.
– Я до сих пор считаю Наби своим другом и не смогу его убить, как не смогу убить вас, уважаемый Абдурагим, и как друга моего отца, и как отца моего друга. С дочерью и с женой мне предстоит еще разобраться, но это после. Но убить я и их не могу. Хотя вы меня больно ударили своим сообщением. Но я умею терпеть боль, я мужчина. А вас я сейчас попрошу не говорить мне обидных слов. Все-таки я еще и воин. Я сам сделал свой выбор. Может быть, он был неправильным, я ничего не отрицаю и не утверждаю. Но это был мой выбор. И у меня теперь, я понимаю и чувствую это, нет обратной дороги. Скажу честно, я рассчитывал на другой прием дома. Встреча с вами поставила меня на место. Наверное, когда я перейду дорогу, меня и там встретят не так, как я ожидаю. Я это предвижу. И поэтому сейчас нахожусь в раздумьях, а стоит ли мне туда идти.
– Стоит, – тихо сказал старый Абдурагим. – Ты же мужчина, ты сумеешь все вынести. И плечи у тебя крепкие. Они любой груз вынести смогут. Иди и не сомневайся. Лучше все сразу узнать, чем гадать и раздумывать.
– Иди, – добавил и Наби.
– Да, я пойду… – решил Нариман и встал из-за стола, отставив от края подальше недопитый чай, затем взял стволом в пол свой автомат. – Пойду… – повторил эмир, словно пригрозил сам себе.
Он шагнул в сторону двери, на пороге остановился, обернулся, посмотрел на таких непохожих друг на друга отца и сына Нажмутдиновых и выговорил единственное, что смог, потому что в горле встал ком:
– Спасибо за угощение и вразумление.
Он наклонил голову перед низкой дверью, толкнул ее вперед прикладом автомата и вышел,
