Остальные пернатые пары, живущие рядом, в такие конфликты обычно не вмешивались, справедливо считая, что в территориальных вопросах соседи разберутся сами. Но что тут начиналось, когда в небе замечали общепризнанных закоренелых разбойников, способных убить и съесть себе подобное создание: серебристых чаек и поморников!
Участки птиц были разноэтажными. Парят чайки выше установленной, не видимой ни для кого, кроме хозяев и разбойников, границы — пожалуйста! Но ниже — избави бог! В момент нарушения от земли стремительно взмывали навстречу хозяева участка, и по первому их пронзительному писку на помощь бросалось из-под кустов, с веток, из травы и кочек разноголосое и сверкающее облачко. Только в такие моменты и можно было увидеть, как плотно населена тундра. Но гагары, журавли и утки — солидные обитатели долины, способные отстоять гнездо в одиночку,— оставались на местах и только одобрительно покрикивали. Создавалось впечатление, что они науськивают и подзуживают простой многочисленный народ — пуночек, коньков, куликов и трясогузок: «Давай, ребята, не робей! Так их, жуликов! Так их, разбойников!»
Почти все пернатые, прилетая весной, стремились познакомиться с человеческим жильем и людьми. Вроде бы в последние годы здорово достается им от человека, а они — к нему. Летают, бродят вокруг несколько дней, постепенно сокращая дистанцию. Зачем? Какие мотивы движут птицами? Этого мы долго не могли понять. И только позже одна гусиная пара помогла нам расшифровать загадочное их поведение.
Рымыркэнский треугольник
Гуси летели по широкой дуге у подножия сопки. Один за другим открывались и уплывали назад крутые и пологие распадки, заросшие кустарником, затянутые желтой кочкастой тундрой, заваленные гранитными глыбами. Неожиданно, за очередным поворотом, ослепительно сверкнула и сразу широко распахнулась сине-розовая гладь озера.
— Гыл-ла-ла-ла! — дружно и радостно закричали птицы. Гусыня летела впереди и, достигнув берега, наклонила голову, разглядывая мелководные заливчики, в которых лед уже растаял. Наконец выбор ее пал на один, уставленный лохматыми тумбами водяной осоки. Берег в этом месте густо порос ивняком, за узкой полоской песка под кустами лоснились оранжевые моховые подушки, легким ветром морщило голубую поверхность воды, и по неглубокому песчаному дну бегала теневая сеть от ряби. Согретая вода в горле залива парила розовым теплым туманцем, разъедая кромку льда.
Гусыня опустила хвост, выставила крылья вперед и скользнула на воду. Дальний путь, в котором она выполняла роль вожака, окончился. С этого момента гусыня переключалась на материнские заботы, а супруг приступал к охране гнезда и другим хозяйственным работам. Но охрана, конечно,— первейшая обязанность. Поэтому он не сел следом, а отвернул в сторону и полетел вдоль берега, внимательно осматривая кустарник и лежащую вокруг залива тундру. Недалеко от залива спокойно паслись журавли, весело переговаривались кулики, и, сжигаемый извечным весенним пламенем, страстно кричал куропач. Да, тут можно остановиться. Над дальним берегом залива гусак поднялся чуть выше, чтобы охватить взглядом все озеро, и на какое-то мгновение, ошеломленный, завис. Крылья потеряли привычный ритм, заметались беспорядочно, и гусак почти застыл на месте, вывалив лапы, изогнув шею и раскрыв клюв.
— Гыл! — громко сказал гусак, решительно наклонился вправо, сделал резкий поворот и, снижаясь, полетел к дому на бугре.
— Смотрите, какой петух летит! — сказал детский голос.
Женский голос поправил:
— Это гусь! Итуит по-чукотски. Птица не обнаружила в голосах угрозы. И опасная черта позади. И грома нет. Но все же надо пройти испытание до конца. Итуит направил полет вниз и, спланировав над головами людей, крикнул древнее гусиное приветствие, обязательное при встрече с живым существом:
— Глак! Гла-ла-ла!
И в ответ услышал веселый голос юного человека:
— Итуит, давай к нам, поселяйся! Тут уже многие прилетели!
Чуть успокоившись, Итуит направился к своему заливу. Подруга уже поднялась над водой и тревожно покрикивала:
— Га-ла! Гал-ла! Гала-ла!..
Так ранней весной, когда появившиеся на кочках стрелки пушицы увенчались скромными цветами, окрашенными природой под старинное серебро, в одном из дальних заливов озера поселилась пара гуменников — Итуит и Галя.
Гусыня принялась утаптывать в центре облюбованного места несколько пучков старых стеблей. Здесь будет гнездо, понял Итуит.
По берегу, на кустах ивняка, густо висели голубовато-серые сережки. На ветвях уже полопались почки, и обнажилась светлая зелень свернутых в клейкие клубочки листьев. Итуит отправился туда, торопливо дернул несколько почек, проглотил, а потом набрал полный клюв сухих прошлогодних листьев, вернулся и высыпал их подруге под ноги. Так он сновал на берег и обратно, пока гусыня не сказала:
— Гу-гу-гу.
Она перестала топтаться, навела клювом последний лоск и отступила в сторону, склонив голову набок.
— Га-а! Га-а! — окинув взглядом постройку, восхищенно закричал Итуит и громко захлопал крыльями.
— Гуть-гуть-гуть,— скромно сказала Галя. Она старалась не преувеличивать своих достоинств.
Завершив строительство, гуси пошелушили почки на ивняке, вышли в кочкастую тундру и там поели сочных стрелок пушицы, а затем снова вернулись к гнезду. Галя растормошила перья на спине друга и сунула нос в теплый пух, а Итуит, выгнув шею, положил на нее клюв и прикрыл глаза. Но сам ловил привычные звуки: шипение ветра в кустарнике, шлепки мелких волн в бока тумбы болотной осоки — «стены» их нового дома, озабоченное креканье за увалом куропатки Ревымрев, неторопливый шелест крыльев чайки Йъаяк, сонное ворчание длинноногого Крумла — журавля. Голоса ранее обосновавшихся у озера соседей были спокойны и говорили Итуиту о том, что люди, живущие на бугре, не опасны. Гусак повздыхал и успокоился окончательно.
Тягучий порыв ветра принес молодую гусыню в каменные дебри хребта. Вместе с остатками снежного заряда она попала в узкий распадок. Заряд крутанулся в толпе кекур на гребне, изодрал бока в их граненом лабиринте и, жалобно скуля, рассыпался на затухающие вихри. Один из них потащил птицу по тесному ущелью вниз, к озеру, но та нашла в себе силы не рухнуть на желтый разбухший лед, а долететь до ближайшего водного зеркала. Там она увидела спокойных больших птиц, поняла, что этот уголок вне опасности, и упала в воду.
Население залива испуганно бросилось врассыпную, когда из гущи снежного заряда свалился растрепанный белый ком. Но он остался недвижим, и тогда все, сгорая от любопытства, закружились вокруг.
Итуит прищурил глаза, подплыл ближе. Перед ним на воде лежала гусыня, вся ослепительно белая, только кончики крыльев чернели. Вытянутая шея, усыпанная сверкающими каплями, лежала на воде, глаза закрыты, а красный клюв опущен вниз.
— Га-глак! — взволнованно воскликнул Итуит и попробовал шевельнуть странную гостью. Она не ответила. Итуит уперся клювом в теплое бело-розовое плечо и заработал лапами.
— Кривей! Ут-ут-ут! Ка-куа! Чигр-р! — загалдели кругом птицы. Итуит подтянул гусыню на мелководье, к берегу. Но тут птица очнулась, с усилием изогнула шею и вытянула голову из воды. В легкие потек настоянный на весенних травах воздух, и гусыня пришла в себя. Надышавшись, она окинула взглядом грудь, крылья и спину. Какой беспорядок! И это при постороннем гусаке! Но почему он такой темный? Ах да, это те гуси, что живут на приморской равнине. Они принадлежат к другому роду. А этот гусак может подумать, что на острове все такие неряхи!
Гусыня потрясла оперением и стала торопливо укладывать манишку, а потом распахнула крылья и замахала ими, поправляя ворсинки на изящных маховых перьях. Солнце вспыхнуло в широких веерах и зажгло гусыню розовым пламенем.
Итуит широко открыл глаза, вытянул шею и от избытка чувств приоткрыл клюв. Как прекрасна необычайная гостья!
— Это лебедь, да? — не отрываясь от бинокля, прошептал сын.
— Нет, это гусыня с острова Врангеля,— сказал я.— Раньше белые гуси жили по всему северу Чукотки, а теперь только на острове сохранились.
— А почему?
— Были слишком доверчивы. Сын помолчал и задал логичный и по-детски прямой вопрос:
— Значит, нельзя доверять слишком?
— Нет, почему же? — ответил я.— Надо только уметь видеть, кто и насколько заслуживает доверия.
— Вот именно,— сказала жена.— Надо уметь...
Гусыня сложила крылья, вытянула шею в сторону Итуита, покивала головой, словно благодаря за спасение, и направилась к берегу.
— А сама-то величава, выступает, будто пава! — восхищенно вспомнила жена.
— Пава! — сказал сын.
Так принесенная последней весенней пургой гостья получила официальное имя, необходимое для регистрации в Рымыркэнской домовой книге-дневнике.
