— Все еще пытаетесь пробраться в Екатеринослав? — широко расставив руки, хлебосольно улыбаясь, путь ему преградил его бывший вагонный попутчик.
Обращался теперь он к нему по-русски, притом развязно, раскатисто. На нем были черный с белой оторочкой полушубок, шапка из черного, с серебристой искрой, меха. Шорохов даже не сразу сообразил, кто перед ним. Ответил тоже вопросом:
— Куда деваться? Торговля. Границ и фронтов не знает.
— Нe признает, хотите сказать,
— Все в руках человеческих.
— Бога вы — ни-ни.
— Крест на шее ношу.
— И как же?
— Подводой до Пологов. Что еще?
Сложив на груди руки и набычившись, попутчик оценивающе глядел на Шорохова:
— А если я предложу составить компанию?
"Опасно, — подумал Шорохов. — Ой, как опасно. И не откажешься!" Ответил:
— Готов хорошо заплатить.
— Тоже дело. Впрочем, ехать тут — пара часов.
— На крыльях лететь?
— Зачем! Дрезина!
День начался. Был он очень светлый из-за выпавшего ночью и еще свежего пушистого снега. И воздух был свеж. Мчаться с ветерком на дрезине? А как же пулемет на десятой версте? Слишком гладко все складывалось.
— Счастливый случай. Всего-то ребятам на бутылку самогона дать, — попутчик перешел на «ты». — До Пологов ничем не рискуешь. Гарантия. Уж там — чего не знаю, того не знаю, — он опять широко расставил руки и хлебосольно заулыбался.
* * *
Два парня в драных ватниках стоя качают рычаг. Убегают под колеса дрезины рельсы, шпалы. Шорохов, вагонный попутчик и какой-то еще человек — лет тридцати, высокий, бритый, в белом полушубке, в картузе из черного каракуля — сидят на скамейке. До Шорохова доносятся отрывки их разговора:
— …ты бы как?.. Ну, ну… Свой, чужой… Врать не буду… Я и не церемонился… Сами бы… Собственными ручками… Там все это по-другому… Голову снова я на плечи ему не посажу…
В душе Шорохова с каждой минутой возрастает тревога. Когда в Цареконстантиновке он объяснялся с вагонным попутчиком, этот, новый попутчик, стоял за его, Шорохова, спиной. К дрезине потом они вели его, как под конвоем — почти стиснув с боков, — и сели так, что он оказался в середке. Теперь говорят между собой, словно бы никого кроме них тут нет. До парней, может, слова их не долетают. Но он-то рядом. Списали. Оба из махновской братии, это ясно. Кто они? Можно ли от них отделаться? Откупиться, если на то пошло.
Шпалы и рельсы все убегают и убегают, словно ныряют под колеса дрезины. По сторонам от насыпи белые поля, деревья, тонущие в сугробах, пригнувшие ветки под грузом снега, кусты.
— Тормози! — кричит этот новый попутчик.
Парни наваливаются на рычаг, колеса дрезины застопориваются, но продолжает скользить по рельсам, а там, впереди, путь перегораживают железнодорожные платформы, причем передняя из них накренилась, опустив тарелки буферов почти до земли, выставив их как таран. Вагонный попутчик вскочил на ноги, размахивает кулаками, кричит.
В десятке саженей от платформы дрезина замирает.
— Они где вчера стояли? — новый попутчик грудью напирает на одного из парней. — Они вчера у моста стояли. Ты! Специально об этом мне не сказал!
Саженей триста дальше — фермы моста. За ними, у самого горизонта, какие-то строения. Наверно, станция Пологи.
Ничего не сказав, Шорохов спрыгивает с дрезины, идет в сторону моста. Примороженный снег хрустит под ногами. Вспоминает, что забыл прихватить кошелку. Но — скорее бы под сень тех далеких строений.
— Погоди ты! Погоди! — вагонный попутчик равняется с Шороховым. — Дурашка, — он подхватывает его под руку. — От меня-то чего бежишь? От меня никогда не убежишь, ты запомни.
Идут быстро. В молчании. Мост разрушен не полностью. По частично уцелевшим балкам минуют реку. Шорохов еще прибавляет ходу, хотя понимает, что опасность здесь, рядом с ним. Быстротой хода ничего не изменишь.
Станция встречает низенькими домишками, то слепыми от закрытых ставен, то без крыш, с закопченными стенами.
Вагонный попутчик говорит с издевательской мягкостью:
— И что тебе в Пологах надо? Или кто? Не скрывай. От меня ничего не надо скрывать. Так лучше.
— Телеграф, — отвечает Шорохов.
— И зачем? — с той же снисходительной издевательской мягкостью в голосе продолжает вагонный попутчик. — Торговая тайна?
Шорохов через силу смеется:
— Какая там тайна. Служу в фирме. Прибыл на место, надо сообщить.
— Это в вокзале, — говорит вагонный попутчик. — Под ту же крышу, что мне.
* * *
Телеграфист был мужчина комплекции солидной, седой и очень неторопливый. Настолько, что казался скованным в каждом своем движении. Таких людей Шорохов встречал не paз: все время панически боятся хоть какую-то мелочь сделать не так.
Он подал телеграфисту два листка с телеграммой в Управление снабжений, деньги — три тысяч рублей, притом николаевскими, самыми дорогими из всех, ходивших на Юге России, — сказал:
— В Новочеркасск, по военному проводу. Сможете? На копии для меня поставьте штемпель, дайте квитанцию.
— Смочь-то смогу, — протяжно отвечает телеграфист. — Сейчас любой может хоть казнить, хоть помиловать. Все и ничего, — добавляет он, глядя куда-то мимо Шорохова.
Тут же два, неизвестно откуда взявшихся человека, заломили Шорохову руки, третий жестко ткнул ему в спину наганом.
— Йиды, йиды, — услышал он затем. — Нэ рыпайся, колы життя нэ надоило.
* * *
В этом же здании его ввели в просторную светлую комнату и там, за столом, накрытом белой скатертью, он увидел и нисколько не удавился этому, своего вагонного попутчика.
— Итак? — сказал тот вполне миролюбиво. — Что же мы о себе расскажем? Смелей! Иrpa в молчанку тут не проходит.
Один из конвоиров положил перед ним на стол листок шороховской телеграммы.
— Новочеркасск. Управление снабжений, генералу Ярошевскому, — вслух прочитал попутчик. — Условия контракта номер девятьсот девяносто четыре выполнены полностью запятая зерно складировано станции Пологи точка Последнее время заготовки пшеницы слабее ввиду сильной конкуренции агентов других закупочных учреждений точка Прошу телеграфно подтвердить мое преимущественное право вести заготовки по всей Екатеринославской губернии, — он взглянул на Шорохова. — Шифровка?
— Купец я. Занимаюсь заготовками. С кем контракт, тому и поставлю.
— А что за конкуренция?
— Цену себе набиваю.
Его обыскали. Деньги, документы, часы, наган, патроны к нему горкой свалили на столе.
Бывший попутчик при этом не пошевелил и пальцем. Издали посматривал на Шорохова. По его поведению при обыске определял, кто он на самом-то деле? Комендант Волновахи советывал: в Махновии никому, кто сильней тебя, не перечь. Шорохов так и держался.
— Что ты, милый? — с тихой радостью проговорил потом попутчик. — На дешевке думаешь отвертеться? Если так — тебе стенка. Сегодня же.
Как это можно было понять? Разобрался в его слишком умелой покорности? И кто он сам-то в конце концов был?
Шорохов сказал:
— Взгляните контракт, Бога ради…
Его подвели к скамейке у порога комнаты, усадили. По бокам сели конвоиры, еще один стал за спиной. Он думал: "Избавиться от агентразведовского удостоверения. Изжевать. И чего не сделал это, когда ехали на дрезине? Сейчас, едва шевельнусь, настораживаются. Может, не заметят? Все отобранное, пока так и лежит…"
Ввели одного из парней, качавшего рычаг дрезины. Разговор с ним начался вроде бы даже участливо:
— И как там у тебя получилось? Ты, др, расскажи, расскажи…
Парень отвечал, что про платформы ничего не знал, вперед не смотрел. Считал — не его это дело. Его дело — рычаг качать, чтобы колеса крутились.
Били. Не сам бывший попутчик, нет! Он так и сидел у стола. Поглядывал снисходительно.
Кончилось тем, что ударом винтовочного приклада в спину, парню, насколько понял Шорохов, переломили позвоночник. Кричал парень ужасно.
Оставляя на полу кровавую полосу, его уволокли.
Попутчик подошел к Шорохову.
— Ты еще не понял, кто я? Начальник контрразведки Повстанческой армии Задов. Такая фамилия тебе ничего не говорит? (Задов Лев Андреевич. Впоследствии деятельно служил в ЧК, в НКВД. В 1937 году репрессирован. — А.Ш.)
— Я купец, — ответил Шорохов. — Откуда мне знать?
— Врешь, — торжествующе сказал Задов. — Я в тебе еще не все понял. А то бы ты уже в собственной крови захлебнулся. Агент. Только — чей?
— Купец я.
— Упираешься. А что ты этим выгадываешь?" …зерно складировано станция Пологи". Слова из твоей телеграммы. Я в Пологах каждую дырку знаю. Блейфуешь? За спекуляцию у нас — расстрел на месте. Не забудь: мы народное чистое государство строим. Выбор у тебя такой. Если агент — какое-то время поживешь. Разговоры, допросы. Может, на обмен сгодишься. Если еще раз скажешь: «Kупец» — сразу пуля. Я за свои слова отвечаю. Не спеши, помолчи, подумай.
