Дверь Грунгни открылась на задворки рыбного магазина, что стоял на улице Пройди-Мимо. Никто не обратил внимания на их группку. Доки — то место, где каждому лучше следить за собой и заниматься собственным делом. Свежие трупы с ножевыми ранами в сточных канавах или на дорожных указателях, серьезное предупреждение от одной из множества уличных банд, бесчинствующих в гавани, попадались тут нередко. Воздух здесь казался густым от запахов соленой рыбы и экзотических пряностей, не говоря уже о вездесущем аромате переполненных сточных канав. Однако Волькеру удалось различить и острый запах старейшего городского арсенала Железноспаянных, уже больше века производящего оружие и доспехи. Все, чем был Вышний город, выросло из залива и Копья. Сюда, в доки, прибывали первые искатели приключений и новой жизни из Азира. Сотни языков и диалектов гудели вокруг, точно музыка, в которую вливалось и грубое рычание гхурских дикарей, и хриплый скрип языка уроженцев Жарких Морей из Акши.
Они миновали троицу ткачей света, которые, привлекая толпу, создавали в воздухе фигуры при помощи маленьких вогнутых зеркал. Фигуры эти были частью истории — повествования о героических деяниях бога Тириона. Ткачи света носили на глазах символические повязки со знаком дневной звезды и, двигая зеркалами, тихо напевали. Толпа веселилась и свистела: изображение Тириона только что отрубило голову какому-то чудовищу.
Где-то торговцы расхваливали свой товар морякам и рыбакам, татуированные Любимцы Судьбы патрулировали улицы, выискивая соперников из других уличных банд. Волькер заметил, что лица и выбритые скальпы Любимцев сплошь исписаны миниатюрными строчками. Говорили, что они делают себе татуировки с собственными судьбами, нашептанными им Копьем, и что рука, держащая иглу, всегда рука Горящего, таинственного предводителя банды. Видели его немногие, и еще меньше людей считало, что он действительно существует. В это число точно не входили офицеры вольной гильдии или богатеи, составляющие Малый Конклав.
Члены банды бегло изучили Волькера и остальных, но интереса не проявили. Напротив, они постарались обойти их группку по широкой дуге. Наверное, дело в том, как зыркнул на бандитов Лугаш. Огнеубийца явно пребывал в драчливом настроении и не был особо разборчив в выборе противников.
Лугаш тихо крякнул:
— Глянь. Наверху.
Волькер глянул. На краю крыши расположились несколько воронов.
— Птицы? — в замешательстве спросил он.
— Угу, — буркнул Лугаш. — Я уже видел этих стервятников раньше.
— Так город в осаде.
— Не здесь. В Акши. Фельзитовые равнины. — Лугаш прищурился. — Те же птицы, я уверен.
— Точно? — Лугаш уставился на него, и Волькер вскинул руки, сдаваясь. — Хорошо, хорошо. Но с ними ничего сейчас не сделаешь. Разве что камень бросить…
Дуардин посмотрел вниз, словно прикидывая, не выковырять ли из брусчатки булыжник, но покачал головой.
— Нет смысла предупреждать их, — прорычал он, глядя на Волькера. — Но в следующий раз ты воспользуешься своим смешным ружьецом, человечек.
— Покажи, и я выстрелю, — сказал Волькер.
Лугаш ухмыльнулся, и человек тут же пожалел о своем обещании. Он посмотрел вверх, но вороны исчезли. Интересно, не этих ли птиц он видел недавно на бастионе? Отбросив нелепую мысль в сторону, он вдохнул поглубже, пытаясь очистить легкие от тяжелого кузнечного дыма. Но это оказалось ошибкой. Ветер переменился, и Волькер закашлялся, отплевываясь от окутавшего его смрада дубильни. Со слезящимися глазами он повернулся к остальным:
— Думаю, эфиророжденные стоят ближе к заливу.
После прибытия в город он редко заглядывал в доки. Даже вольная гильдия держалась подальше отсюда, если была такая возможность. Капитанам и местным торговым сообществам приходилось самим охранять себя — по большей части.
— Сперва нужно забрать мою ездовую животинку, — заявил Рогген, оглядываясь в явной растерянности. — Тут была конюшня, рядом с гаванью. Я ее там оставил, когда сошел на берег.
На его широком плече покачивались две объемистые переметные сумы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Конюшня есть на улице Кривой Пасти, — сказал Волькер. — На вывеске была акула?
Роггер рьяно закивал:
— Была, точно. Идем, надо забрать ее.
— Нет, не надо, — отрезала Зана. — Она будет здесь, когда мы вернемся, если, конечно, никто ее не продаст в наше отсутствие. — Как и Рогген, она путешествовала налегке. У женщины имелось шерстяное одеяло, свернутое и привязанное поперек груди кожаными ремешками — так носили скатки в вольной гильдии. В складках одеяла часто хранили еду, экипировку и любые ценные вещи.
— Продаст? — поразился Рогген. — Но она моя!
— И что? — пожала плечами Зана. — Собственность — для богатых и осторожных.
Прежде чем она продолжила, воздух расколол раскат грома. Он эхом прокатился по улицам, заглушая призывные крики торговцев-лоточников и похабные песни подвыпивших матросов. За громом последовал оглушительный артиллерийский залп. Зана и Рогген разом повернулись на звук — уже с оружием в руках.
Волькер хихикнул.
— Это батареи первой линии — в основном митральезы. Пожары, должно быть, угасли. — Скавены атаковали, как по часам, средь ясного дня. Они прощупывали оборону траншей, отступали — и являлись снова, когда командовать брался кто-нибудь новый.
— Ты можешь опознать пушку по звуку? — ошеломленно спросил Рогген.
— А ты нет?
— Его народ пушки не использует, — пояснила Зана. — Леди Листвы не интересуют кремень и сталь. Она предпочитает ползучие лозы и отравленные шипы. — Женщина в который раз пожала плечами. — А ее покрытая корой родня еще хуже.
— Сильванеты? Я никогда их не видел, — с некоторым сожалением признался Волькер.
— О, видел наверняка, — хмыкнул Лугаш. — Просто не знал. Хитрые они, деревья. Всегда там, где их меньше всего ожидаешь. — Он нахмурился. — Как море. Вода — пфа! — Дуардин сплюнул на землю. — Из чего он только сделан, этот океан? — Он засопел. — Лава. Вот это нормальная жидкость — горяченькая, аж глаза вскипают.
Зана вздохнула:
— Зачем же ты покинул дом, если так по нему скучаешь?
Лугаш уставился на нее:
— Не твое дело, женщина. Я присягал Создателю, как и вы, человечки. Хотя зачем ему нужна ты, я не знаю. — Он отвернулся. — Верно, в маразм впадает на старости лет.
— Значит, боги стареют и слабеют умом? — поддела Зана.
Лугаш сделал вид, что не слышит. Волькер покачал головой.
— Конюшни вон там, — показал он Роггену, ловя нить беседы, пока та не потерялась вовсе. — Срежем по улице Ягера.
Улица Ягера узкой артерией соединяла Жилы и доки. На ней теснились пивные и дешевые харчевни, в которые заглядывали «предаваться разврату» юнцы из Квартала Знати и начинающие революционеры, составляющие заговоры против Великого Конклава. Главный перекресток украшала обветрившаяся до полного обезличивания статуя — возможно, тот самый Ягер, именем которого и назвали улицу.
— Лучше оставить животное здесь, — повторила Зана, шагая вместе с прочими по извилистой улице. — Там, куда мы отправимся, она ни к чему. Собственно, будет только мешать.
— Я никуда не пойду без своей ласточки, — упрямо заявил Рогген. — Она же волнуется без меня. Она очень чувствительная.
— Не уверен, что нам следует брать с собой взволнованную лошадь, — сказал Волькер. — Или чувствительную.
Он вообще не слишком привечал лошадей, даже механических, которых Железноскованные иногда использовали для перевозки артиллерийского парка. Капризные животные, так и норовящие цапнуть тебя побольнее.
Рогген явно был в замешательстве:
— Лошадь?
Дверь конюшни распахнулась, взвихрив разбросанное по земле сено. Оглушительный скрип заметался по внутреннему двору, точно гоняясь за полудюжиной орущих и ругающихся конюхов. В подбитых войлоком латах и масках они вывалились во двор, волоча за собой нечто массивное, обмотанное тяжелыми цепями и ремнями.
Голову зверя скрывал колпак — такие сокольничие мастерят своим птицам. И все равно зверь бился так, что конюхи спотыкались. Зверь царапал их, оставляя борозды на стеганых жилетах. Рогген резко свистнул, и зверь рванулся к нему, разметав не удержавших ремни людей. Рогген же, проворно шагнув в сторону, сорвал с бестии колпак.
