Старик Пряшников покашлял в тощий кулак. Глеб терпеливо ждал, пока он продолжит. Пряшников немного покряхтел, потом посмотрел на него и сухо произнес:
– Я тогда толком ничего не понял, но возражать не стал. В пятницу, за несколько дней до свадьбы, парни поехали в лес. На следующий день Игорек вернулся, но вернулся… изменившимся.
Старик вновь замолчал. Некоторое время он сидел молча, задумчиво пожевывая губы. Лицо его при этом напоминало посмертную маску. А когда заговорил снова, голос его звучал печально и подавленно.
– Игорь был мрачный, замкнутый, бледный. Он заперся у себя в комнате и почти не выходил, со мной и матерью не разговаривал. А в воскресенье вечером… даже уже ночью… Игорек вышел из своей комнаты, посмотрел на нас и сказал: «Она придет за мной».
Пряшников поднял морщинистые, со вздувшимися венами руки и провел ладонями по лицу.
– До сих пор помню его голос, – сказал он с болью. – Он так это произнес… Таким отчаянным и безнадежным голосом… Будто сам подписал себе смертный приговор и сам привел его в исполнение. Я понял, что Игорь не в себе. Взял его за плечи, тряхнул несколько раз. Он вздрогнул и посмотрел на меня. А потом закричал. Будто увидел не меня, а кого-то… кого-то другого.
В комнату вошла Виктория Андреевна. Поставила на стол чашку с чаем и блюдце с конфетами.
– Угощайтесь, – сказала она отстраненным голосом.
– Спасибо, – поблагодарил Глеб. – А вы со мной не попьете?
– Нет. Я уже пила.
Она прошла к дивану и села на него, не глядя на Корсака.
– Что было потом? – поинтересовался Глеб у старика.
– Мы с матерью принялись таскать его по лучшим психиатрам и психологам, – продолжил Владимир Яковлевич свой рассказ. – Сначала улучшений не было. Игорь постоянно пребывал в депрессии. Днем сидел в своей комнате и все время что-то бормотал, ночами кричал во сне. Мы пытались у него выведать, что произошло в лесу. Но ничего толком не узнали.
Виктория Андреевна сидела на диване, с напряженным вниманием слушая мужа. Иногда она приоткрывала губы, словно хотела что-то сказать или возразить, но с губ ее не срывалось ни слова.
– А как же свадьба? – спросил Глеб, отпив бледного безвкусного чаю. – Игорь ведь должен был жениться через несколько дней.
– Свадьбу отменили, – сказал Владимир Яковлевич. – А примерно через месяц невеста Игоря вышла замуж за другого.
– Как это воспринял Игорь?
– Никак. Он был равнодушен ко всему. Мы не сдавались и продолжали лечение. И со временем… где-то через полгода, Игорю вроде полегчало. Он снова стал выходить на улицу, собирался восстановиться в институте. В общем, стал почти таким же, как прежде.
– Вам не нравится чай? – спросила вдруг Виктория Андреевна.
– Что вы, – растерянно ответил Глеб. – Чай замечательный.
Двойник, стоявший у двери, слегка похлопал в ладоши.
– Браво! – похвалил он. – И ведь как искусно врешь, а!
Глеб покосился на него, но тут же отвел взгляд и сжал зубы.
– Несколько месяцев все было хорошо, – продолжил свой рассказ Владимир Яковлевич. – Но однажды вечером во время жуткого ливня к нам в дверь кто-то позвонил. Мы с матерью были в гостиной, Игорь пошел открывать. Мы слышали, как щелкнул дверной замок, как открылась дверь… А потом Игорь вскрикнул и захлопнул створку. Мы бросились в прихожую. Игорь стоял там, прижавшись спиной к стене, бледный, оцепеневший. Я спросил, кто это был и что случилось? Игорь ответил: «Ничего. Ошиблись квартирой». Потом он прошел к себе в комнату и заперся там. Я открыл входную дверь, выглянул в подъезд. В лестничной клетке было пусто, но на полу я увидел чьи-то… Чьи-то мокрые следы, – с усилием договорил старик.
Он замолчал, чтобы перевести дух.
– Как вам чай? – снова спросила Виктория Андреевна, напряженно глядя на Глеба.
– Спасибо, чай вкусный, – ответил он.
Пожилая женщина провела пальцами по лицу, будто смахивала с него паутинку.
– Кажется, я вас об этом уже спрашивала? – растерянно спросила она.
– Да, – ответил Глеб.
– Простите. Я постоянно все забываю, – сказала хозяйка дома.
– Ничего страшного, – произнес Владимир Яковлевич, хмуро глядя на Корсака. – Это никому не мешает. Ведь правда?
– Правда, – сказал Глеб.
Виктория Андреевна вжалась в диван. Вздохнула и скорбно свела брови, отчего морщины вокруг глаз стали заметнее.
– Что было потом, Владимир Яковлевич? – спросил Глеб у старика Пряшникова.
Тот вздохнул.
– Утром Игорь не вышел из своей комнаты. Мы ждали до полудня, потом вошли к нему сами. Наш сын сидел в кресле лицом к окну. Мы его окликнули, он не отозвался. Когда я подошел ближе, то увидел, что…
Виктория Андреевна всхлипнула.
– Наш мальчик перерезал себе горло, – продолжил старик, не обращая внимания на жену. – На полу валялась бритва.
Виктория Андреевна поднялась с дивана и, всхлипывая, стремительно вышла из комнаты. Владимир Яковлевич проводил ее задумчивым взглядом. Потом посмотрел на Глеба и резюмировал:
– Вот и вся история.
Он нагнулся вперед, чтобы поправить на коленях плед, и свет от тусклой лампы упал ему на лицо. Глеб увидел, что кожа у старика морщинистая, иссушенная, темная, словно обжаренная в золе.
– Да… – задумчиво проговорил Корсак. – История странная.
– Я нашел у него в комнате фотоаппарат, – снова заговорил Владимир Яковлевич. – Игорек брал его с собой в лес.
– В ту самую поездку?
– Да. В фотоаппарате была пленка. Я достал ее и проявил.
– Вы напечатали снимки? Можно на них взглянуть?
В комнату вошла Виктория Андреевна. Глаза у нее были сухие, губы – плотно сжаты.
– Виктория, покажи нашему гостю фотографию, – попросил старик. И добавил со значением: – Ту самую.
Его жена кивнула и подошла к стеллажу. Глеб ожидал, что она даст ему альбом, но женщина протянула ему одну-единственную фотографию, затянутую в прозрачный пластик.
– Это все? – удивился Глеб.
– Да, – сказал Владимир Яковлевич. – У фотоаппарата был расколот объектив. Пленка засветилась – вся, кроме этого первого кадра.
Глеб взглянул на фотографию.
– Который из них ваш сын?
Старик протянул руку и показал морщинистым пальцем на худощавого брюнета.
– Вот он. А вот этот рыжий – Андрей Темченко. Этот – Виталий Борзин. До той поездки он дружил с Игорем, но после возвращения так ни разу ему и не позвонил. А вот этот белобрысый – Артур Ройзман. Он к нам никогда не заходил.
Глеб с интересом разглядывал улыбающиеся лица четырех парней.
– Могу я взять эту фотографию? – спросил он затем. И добавил, заметив недовольство в глазах старика: – На время, с возвратом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
