— Венера! — воскликнули в один голос все четверо.
Оглядевшись кругом, они заметили, что находятся у подножия высокой горы, на опушке густого леса, с той стороны, откуда слышалось журчание, сверкала серебряная лента ручья.
— Вода! — воскликнул Фаренгейт, бросаясь в ту сторону.
Американец позабыл о том, что законы тяжести на Меркурии совершенно иные, чем на Венере и Земле, и потому, разбежавшись, не мог остановиться на берегу ручья, но с размаху попал в его воду, откуда, однако, через несколько секунд выпрыгнул обратно, ругаясь во все горло.
— Что за дьявольщина? Это чистый кипяток. Ой, как жжет! — кричал он, поспешно стаскивая с себя сапоги, наполненные горячей водой.
— Что с ним такое? — спросил обеспокоенный Михаил Васильевич.
— Ничего, ничего, — успокоил его Сломка. — Теплая ванна полезна мистеру Фаренгейту, чтобы охладить его голову.
Гонтран, которого гримасы американца крайне забавляли, крепко пожал ему руку.
— Благодарю вас, сэр Джонатан, — с чувством произнес он.
— Меня… за что, черт возьми? — в изумлении спросил американец.
— Благодаря вашему приключению мы можем быть уверены, что находимся на почве Меркурия, ближайшего соседа Солнца.
— А разве в этом можно сомневаться? — вмешался в разговор Михаил Васильевич. — Разве у нас нет над головою указателя, гораздо более верного, в виде небесного свода с его тысячами звезд? Взгляните, — продолжал старик, поднимая руку. — Вот на самом зените блещет семизвездие Большой Медведицы! Налево сверкают Орион и Ригель, а направо вы видите Арктур, Вегу, Капеллу и Проциона. Это расположение характерно для Меркурия.
Гонтран со смиренным видом ученика слушал лекцию старого ученого. Но вдруг, на самом интересном месте, он жестом попросил профессора замолчать и осторожно начал подкрадываться к близлежащим кустам.
— Куда вы? Что там такое, Гонтран? — спросил Михаил Васильевич.
Гонтран, не отвечая, приложил палец к губам и, припав на колени, осторожно пополз к кустам, стараясь не пошевелить ни одной веточкой.
Через минуту его торжествующий голос смешался с какими-то жалобными, отчаянными криками, которые нарушили торжественное молчание ночи и, прокатившись вдали, откликнулись в глубине леса таинственным эхо.
— Вот! — проговорил он, подбегая к своим спутникам, не понимавшим, в чем дело.
Все с любопытством взглянули и увидели бившееся в руках Гонтрана странное существо — птицу не птицу, но что-то в этом роде. Длинные кожистые крылья напоминали крылья летучей мыши. Круглая голова с одним большим глазом спереди оканчивалась странным органом вроде трубы. Лапы были без пальцев, но с длинными загнутыми когтями, которые, очевидно, помогали загадочному зверю гнездиться на деревьях.
Михаил Васильевич и Сломка с любопытством глядели на добычу Фламмариона.
— Что же, профессор, — обратился к старому ученому прозаичный американец. — Можно ее есть?
Старик пожал плечами.
— Не знаю. Вероятно, можно. Но есть ли у вас сердце?
— Есть, профессор, есть, не сомневайтесь, но имеется и желудок. После такой кашицы, которою мы питались на Луне — венузианское угощение я не считаю, — покушать дичи будет куда как приятно!
Сломка и Гонтран молчали, но их взгляды выражали одобрение словам американца. Не прошло и четверти часа, как на берегу горячего ручья запылал костер, и добыча Гонтрана, вздетая на вертел, стала превращаться во вкусное жаркое, которому поспешили отдать честь все, не исключая и старого ученого.
— Ну-с, а теперь что? Спать? — спросил Фаренгейт, потягиваясь после сытного ужина.
— Нет, нет, тронемтесь в путь, — произнес Михаил Васильевич, — нам надо пользоваться временем, пока не палит солнце. Лучше отдохнем, когда настанет дневной зной.
— Идет! Но куда же мы отправимся? — спросили Гонтран и Сломка.
— Судя по звездам, мы теперь находимся невдалеке от экватора Меркурия. Пойдемте пока прямо на восток, а там увидим.
Путешественники захватили с собою ружья и, оставив все остальное внутри шара, зашагали вперед. Так как условия тяжести здесь были совсем иные, чем на Земле, то они не шли, а летели.
Ночь прошла, и жгучее Солнце, выкатившись из-за гор, облило поверхность Меркурия ослепительным блеском. Вокруг был роскошный тропический вид. Девственный лес, напоминавший тропические леса Южной Америки, высоко поднимал свои зеленые вершины, образуя свод над головами путешественников; тысячи лиан, густо переплетаясь между собою, извивались подобно змеям. Одним словом, сходство с сельвами Амазонки было поразительное, за исключением лишь того, что здешняя фауна далеко не соответствовала роскошной флоре.
Несмотря на густоту леса, Солнце давало о себе знать. Когда же лес поредел, а дневное светило поднялось выше, жара стала совершенно невыносимой. Фаренгейт поминутно вытирал катившийся по лицу пот. Сломка, красный, как рак, страдал от жары не менее его. Что касается профессора и Гонтрана, то они переносили зной сравнительно лучше.
— Уф!.. Не могу больше, как хотите. Я весь мокрый! — вскричал, наконец, американец.
Путешественники вышли на опушку леса и увидели вдали отливавшую серебром полосу воды.
— Вода! Озеро! — воскликнул Михаил Васильевич. — Вот где нам лучше всего устроить привал!
Вид воды и надежда на скорый отдых придали силы всем, не исключая и Фаренгейта. Поминутно ворча, он все-таки продолжал тащиться вслед за своими спутниками. Как назло, лес кончился, и пришлось пройти верст с десяток по самому пеклу.
— Что за дьявольская жара! Держу пари, что через пять минут я упаду от усталости или меня хватит солнечный удар, — недовольно ворчал американец.
Однако, на его счастье, ни того, ни другого не случилось. Напротив, когда до озера оставалось не более версты, Фаренгейт вдруг выказал необыкновенную прыть. Опередив своих спутников, он со всех ног пустился к берегу.
— Мистер Фаренгейт, мистер Фаренгейт! Куда вы? — закричал Сломка.
— Бегу поскорее выкупаться, — на ходу отвечал американец.
— Несчастный, да ведь он сварится! — воскликнул Гонтран.
Вода в озере оказалась хотя и теплой, но все же сносной, особенно принимая во внимание адский зной. Фаренгейт с наслаждением плавал в прозрачных струях озера, между тем как его спутники растянулись под тенью деревьев, немного поодаль от берега.
Вдруг какое-то фырканье раздалось позади американца. Фаренгейт обернулся и — похолодел от ужаса: прямо на него неслось какое-то чудовище, сажень шести в длину; громадный глаз посредине лба свирепо смотрел на пловца; длинный загнутый хобот был устремлен вперед, чтобы схватить жертву.
По счастью, Фаренгейт недалеко отплыл от берега. Он принялся отчаянно работать руками и через две-три минуты очутился на суше.
Увидев, что добыча ускользнула, чудовище яростно ударило хвостом по воде, испустило протяжный звук, похожий на звук трубы, и поплыло вдоль берега. Радуясь, что удалось спастись, американец принялся одеваться. Едва успел он одеть белье, как из-за деревьев, скрывавших берег озера, послышался чей-то отчаянный крик, а затем женский голос, моливший о помощи. Голос слышался как раз оттуда, куда поплыло чудовище.
— Елена! — вскрикнул Фаренгейт, хватая ружье, и полуодетый кинувшись на выручку девушке.
— На помощь!
Все бросились на место катастрофы. Когда они миновали деревья, росшие на берегу, то глазам их представилась ужасная картина, увидев которую Гонтран почувствовал, что у него кровь стынет в жилах: судорожно ухватившись за ствол кустарника, росшего на обрывистом берегу озера, молодая девушка висела над водой и, казалось, ежесекундно готова была выпустить свою шаткую опору и покатиться в озеро. А там, алчно устремив свой зловещий взгляд, дожидалось добычи чудовище, так испугавшее американца.
— Держитесь! Это мы! — кричал несшийся сломя голову, Фаренгейт.
— Скорей, скорей! Я не могу больше, — отвечала ему Елена, применяя отчаянные усилия удержаться на месте.
Наконец, американец подбежал к самому берегу. Почти одновременно с ним, с другой стороны, подоспели Гонтран и Сломка.
— Стреляйте, стреляйте! — крикнул им американец.
Раздался двукратный залп из трех ружей, напуганное непривычным шумом чудовище мгновенно нырнуло в воду. В то же мгновение Елена, потеряв сознание, выпустила из рук свою опору. К счастью, подбежавший Гонтран успел схватить девушку в свои объятия.
Глава XIX
РОКОВАЯ КОМЕТА
Когда Гонтран положил свою дорогую ношу под тенью развесистых деревьев, прибежал Михаил Васильевич.
— Дитя мое, моя дорогая Леночка! — крикнул он, бросаясь к дочери. — Она умерла… — просто нал старик, заметив смертельную бледность де ушки и ее неподвижность.
Сломка молча пощупал пульс Елены.
