— А я вам повторяю, что ваш Леверрье не доказал ничего.
— Как ничего? Не он ли, на основании неправильностей в движении Урана, открыл Нептун? Надеюсь, этого вы не станете отвергать?
— Не отвергаю, да, но только потому, что существование Нептуна впоследствии доказано прямыми наблюдениями; что касается пресловутого Вулкана, то, повторяю, он существует только в вашем воображении.
— Чем же тогда вы объясните уклонения Меркурия от своего пути?
— Чем угодно, кроме Вулкана.
— Однако чем, например?
— А вот чем: по-моему, эти уклонения зависят от прохождения целого облака аэролитов, находящихся вокруг Солнца, но не замечаемых с Земли по своей малой величине.
— Эта гипотеза еще более шаткая, чем гипотеза о существовании Вулкана.
— Можете думать, что хотите, — ледяным тоном отвечал профессор. — Во всяком случае, я прошу вас прекратить этот бесплодный и неприятный для меня спор, тем более что скоро мы на деле убедимся, кто из нас прав; если Вулкан действительно существует и обращается вокруг Солнца в течение 33 дней, как заявил Леверрье, то наша комета, огибая Солнце, непременно должна с ним встретиться.
Глава XXII
ЧТО ЖЕ ОКАЗАЛОСЬ ВУЛКАНОМ
Прошло несколько дней, однообразных и скучных. Повинуясь неизменным законам тяготения, комета неслась по своему параболическому пути, все более и более приближаясь к Солнцу. С каждым днем его лучи становились все жарче.
Страшный зной, однако, не сделал противников миролюбивее: спор из-за Вулкана продолжался с прежней силой и все с нетерпением ожидали того времени, когда комета обогнет Солнце, чтобы собственными глазами убедиться, существует ли загадочная планета. Даже Фаренгейт от нечего делать проявил необыкновенней интерес к астрономии и нередко направлял подзорную трубу на ту часть горизонта, откуда должен был, если только он существует, показаться Вулкан. Что касается Гонтрана, то, в качестве убежденного ученого, он посвящал этому занятию целые часы. Михаил Васильевич, смотря на своих противников, только пожимал плечами, а Сломка исподтишка подсмеивался над всеми троими.
Наконец, комета приблизилась к Солнцу на расстояние не более 15 миллионов миль. Несмотря на густую атмосферу, зной достиг такой степени, что днем никакая деятельность была невозможна, и путешественники вынуждены были бодрствовать ночью, день же посвящать сну.
— Да скоро ли покажется этот Вулкан? — почти поминутно бормотал нетерпеливый американец, не зная, как убить время.
Судьба, наконец, сжалилась над нетерпением почтенного гражданина Соединенных Штатов.
Это случилось под утро, в три часа сорок минут, по хронометру Фаренгейта. Гонтран, по обыкновению, вооружился подзорной трубой, но едва он успел приставить глаз к ее окуляру, как отпрыгнул назад и сделал такой пируэт, которому позавидовала бы любая балерина.
— Что с вами? — спросил его изумленный Фаренгейт.
— Вулкан!
— Не может быть!
Гонтран молча схватил американца за руку и заставил его взглянуть в трубу. Фаренгейт посмотрел, и через секунду зычный голос его заставил меркурианских птиц, гнездившихся поблизости, в испуге взлететь на воздух.
— Браво, Фламмарион! Ура, Уатсон и Свифт! Браво, Вулкан!..
Делая саженные прыжки, американец бросился к шару, в котором мирно беседовали Михаил Васильевич, его дочь и Сломка, и влетел туда, как бомба.
— Что такое? — испугались собеседники, вскакивая со своих мест.
— Вулкан открыт. Мистер Фламмарион открыл его.
Не слушая более ничего, старый ученый кинулся к тому месту, где им была устроена импровизированная обсерватория.
— Вулкан!.. Где Вулкан? — на ходу крикнул он, стоявшему у трубы Гонтрану.
Тот молча указал пальцем на окуляр, к которому профессор прильнул с нетерпением.
Сломка, Фаренгейт, Елена и сам Гонтран окружили его, с нетерпением ожидая, что скажет старый ученый. Несколько минут прошло в глубоком молчании.
Наконец Михаил Васильевич повернулся к своим спутникам. На лице его было написано глубочайшее изумление.
— Да, — проговорил он, — я вижу какое-то тело, которого раньше не видал. Оно находится недалеко от Веги, по тому направлению, где расположено созвездие Орла.
— Что же, это Вулкан? — в один голос спросили все. Старый ученый пожал плечами.
— Не знаю, может быть.
С этими словами он снова углубился в наблюдение за небесным телом. Его спутники подождали несколько минут, но затем, видя, что от профессора более ничего не добьешься, сочли за лучшее отправиться к шару и здесь поужинать.
Солнце уже высоко стояло на небе, и его лучи успели накалить почву, когда Гонтран и Фаренгейт, собиравшиеся улечься спать, увидели, наконец, Михаила Васильевича, подходившего к шару.
— Ну что? — воскликнули они.
Не отвечая на вопрос, старый ученый с торжествующим видом подошел к Фаренгейту и крепко потряс его руку, говоря:
— Примите мои извинения, сэр Джонатан. Вы выиграли пари, Уатсон и Свифт правы. Это — Вулкан!
Потом, повернувшись к Гонтрану, Михаил Васильевич порывисто обнял его.
— Ах, друг мой… Простите ли вы меня? — проговорил он взволнованным голосом.
К величайшей радости Елены, нарушенный мир был восстановлен.
Невзирая на адскую жару, профессор весь день не смыкая глаз, наблюдал загадочную планету. Что это был действительно Вулкан, в том ученый не сомневался; одно лишь смущало его, что новая планета не была ни шаровидной, ни эллипсовидной, а представляла собою цилиндро-коническое тело. Тщетно ломал он себе голову, стараясь объяснить эту странность, страницы астрономии не представляли ни одного подобного примера. Михаил Васильевич хотел посоветоваться с Фламмарионом, но, утомленный ночным бодрствованием, Гонтран крепко проспал весь день, равно как и все остальные спутники старого ученого.
К концу дня и сам Михаил Васильевич настолько утомился, что заснул, сидя в своей импровизированной обсерватории.
Ночь уже давно окутала мраком поверхность кометы, и дневной зной сменился относительной прохладой, когда Вячеслав Сломка, проснувшись раньше всех, вышел из шара. Первой мыслью его было взглянуть, что делается с новооткрытым Вулканом. С этою целью инженер отправился к обсерватории и осторожно, чтобы не разбудить крепко спавшего профессора, подошел к подзорной трубе.
— Да что это такое? — пробормотал он через несколько секунд. — Уж не грезится ли мне?
Инженер вынул носовой платок, протер стекла трубы и снова приставил глаз к окуляру.
— Нет, это верно. Вот так Вулкан, — прошептал он. — Пойти, разбудить Гонтрана…
По-прежнему осторожно Сломка проскользнул мимо спавшего старика, пробрался в шар, где покоился его приятель в сладких объятиях морфея, и потряс его.
— Кто это? — сонным голосом проговорил Фламмарион.
— Т-с-с… тише! Вставай скорее, важное дело!
Услышав по тону своего друга, что он не шутит, Фламмарион быстро встал и вышел из шара, где продолжал непробудным сном спать один Фаренгейт.
— Ну, что?.. Что за важное дело? — спросил он инженера.
— Твой Вулкан…
— Ну?
— Вовсе не планета.
— Но что же такое?
— Это вагон Шарпа!
— Не может быть! Ты шутишь, Вячеслав?
— Взгляни сам в трубу, если хочешь.
Принимая все меры предосторожности, Гонтран пробрался в обсерваторию и, взглянув через трубу, едва мог удержать крик удивления; да, инженер был совершенно прав. Вулкан, несомненно, представлял из себя цилиндро-коническое тело весьма небольших размеров, своей формой удивительно напоминавшее вагон-гранату.
Гонтран на цыпочках возвратился к своему приятелю.
— Ну, что? — смеясь, спросил тот.
— Твоя правда. Но что же нам делать теперь, Вячеслав? Что делать мне, когда Осипов проснется и узнает, в чем дело?
Инженер снова засмеялся.
— Что делать? Придется, брат, испытать участь той вороны в павлиньих перьях, о которой говорит Лафонтен.
Фламмарион недовольно пожал плечами.
— Тебе все смешно, а мне, право, не до шуток. Ты не знаешь Осипова: он никогда не простит мне этой невольной мистификации. Я серьезно прошу тебя, Вячеслав, как товарища и друга, приду мать что-нибудь, чтобы затушить эту скверную историю.
Сломка, несмотря на разбиравший его смех, состроил серьезную физиономию и задумался.
— Гм… Судя по тому, что я видел, Шарп через час должен упасть на поверхность кометы. Пойдем, захватим старого мошенника и представим его Осипову. Раз Шарп будет в наших руках, мы заставим его сказать все, что нам угодно: он расскажет Осипову, что Вулкан в самом деле существует, и тогда твое дело в шляпе.
— Но, если Михаил Васильевич проснется раньше, чем вагон Шарпа упадет на комету, и успеет разглядеть, в чем дело?
— О, на этот счет не беспокойся.
