— Слушаю вас, товарищ полковник, — переведя дыхание, он сделал движение, чтобы подняться.
Рука полковника легла на плечо Григория, легонько нажала на него.
— Сидите! Разговор у нас будет длинный. Но прежде, чем приступить к основному, я хотел бы кое-что уточнить. Скажите, ваше положение в школе не пошатнулось? Вам полностью доверяют?
— До сих пор Думбрайт и Нунке доверяли мне многое, и даже значительно больше, чем положено знать подчиненному. Думаю, они доверяют мне, невзирая…
— Невзирая на что?
— Предубежденное отношение ко мне бывшего заместителя начальника школы Шлитсена и одного из наших радистов, Вайса.
— Чем оно вызвано?
— Как только я появился в школе, Шлитсен стал относиться ко мне настороженно, постепенно это прошло, но вот когда его сняли с должности заместителя и подчинили мне… Он не смог простить обиды ни руководству школы, ни мне.
— А что имеет против вас Вайс?
— Во время дежурства он случайно поймал обрывок какой-то шифровки, потом потерял волну, успокоился и, решив, что это радиопередача местных подпольщиков, даже не счел нужным доложить мне — в тот день я был дежурным по школе. Когда же испанская контрразведка запеленговала одну из передач в квадрате нашей школы, эта история всплыла, а вместе с ней и моя приписка в рапорте. Я писал, что по моим наблюдениям, Вайс злоупотребляет аспирином, как своего рода наркотиком, и предлагал подвергнуть радиста медицинскому освидетельствованию. Очевидно, это и послужило причиной его неприязни ко мне.
— Неприязнь Шлитсена и Вайса в какой-то мере отразилась на отношении к вам Нунке и Думбрайта?
— Внешне — нет. Но меня беспокоит одно: почему именно Вайса послали в Рим? Поручено ли ему помогать мне в розысках патронессы, или он приставлен, как наблюдатель? Правда, я на время избавился от него. Своеобразный выстрел дуплетом: развязал себе руки, а этого кладоискателя выставлю перед начальством в смешном виде. Думаю, после этого его выгонят из школы…
— Гм… возможно, это и неплохой ход. А чем вы объясните, что не выполнили задание и вернулись без патронессы?
— Пока мы ее разыскивали, она выехала в Швейцарию. Такая версия вне подозрений, ибо часть денег синьоры переведена в Швейцарский банк. Я же нападу на след Агнессы лишь после того, как мои друзья устроят ее в безопасном месте. Сам я с синьорой Менендос не виделся и не увижусь. Она даже не узнает, что я в Риме. Что же касается падре Антонио, то ни Думбрайт, ни Нунке не решатся портить отношений с Ватиканом, который принял его под свою высочайшую защиту.
— Более или менее правдоподобно. Надеюсь, этим и ограничится ваша деятельность в Италии?
Григорий замялся. Покусывая губу, он с минуту колебался: рассказать о списках, спрятанных у Рамони, или нет?
— Мне не нравится ваше молчание, Гончаренко! Учтите, я спрашиваю не ради простого любопытства, а в интересах дела. Нам необходимо, чтобы ваше положение в школе не пошатнулось, поэтому малейшая неосторожность…
— Товарищ полковник, признаюсь как на духу: есть одно искушение, против которого я не могу устоять…
Григорий рассказал полковнику о своих взаимоотношениях с Рамони, о списках высокопоставленных нацистов, переправленных за границу, которые граф хранит для своих мемуаров. Полковник задумался.
— Искушение и впрямь большое. Но риск, риск! С одной стороны, жаль не воспользоваться таким случаем, а с другой…
— Обещаю быть максимально осторожным. В случае чего откажусь от задуманного — и все!
— Хорошо, полагаюсь на ваше благоразумие и ваше слово. А теперь…
Григорий почувствовал, как у него забилось сердце. Неужели придется возвращаться в осточертевший Фигерас?
— Отдаю должное вашей выдержке, капитан! Я понимаю, как вам хочется узнать, куда и с каким заданием вас направят. Чтобы не испытывать ваше терпение, скажу сразу: в Германию. Нас интересует подполье, которое оставили гитлеровцы. Но прежде чем конкретизировать задание…
— Простите, что прерву… Насколько я понял, моя деятельность будет связана с тем же Думбрайтом и Нунке. Как это совместить?
— Домантович сообщил, что школа под Фигерасом реорганизуется. На ее базе, если так можно сказать, будет заложена новая, где-то в Германии, скорее всего в Мюнхене или Западном Берлине.
— Фю-ю! Вот это новость!
— Вам придется приложить максимум усилий, чтобы остаться в ведении Нунке и Думбрайта, которые вас уже знают. Вновь созданная школа послужит удобным трамплином, который поможет вам проникнуть в нужные сферы. Повторяю, нас интересует гитлеровское подполье и глубоко законспирированная агентура, которую оставили после себя фашисты. Вы ведь знаете, с какой тщательностью верхушка рейха готовилась к его созданию?
— Только то, что относится к подготовке финансово-экономической базы за пределами страны и кадров для будущего реванша.
— По нашим сведениям, эта подготовка началась еще с мая сорок третьего года, когда возможность поражения в войне стала реальной угрозой, а не абстрактным допущением. По приказу Гиммлера, согласованному с Гитлером, специально созданный штаб, используя широкие полномочия, разработал два стратегических плана, которые должны были вступить в действие на территории Германии после ее поражения. План «номер один» сейчас не представляет для нас интереса. Наступление и размещение наших оккупационных войск во всех четырех зонах Германии было столь стремительным, что карты «Вервольфа» и других террористических отрядов были окончательно спутаны. Можно считать, что этот план фактически провалился. Не в полном объеме удалось гитлеровцам осуществить и второй план, зашифрованный буквами «НН», то есть «нах дер нидерланге».
«После поражения? Не приведи бог составлять такие планы!» — подумал Григорий.
— Борьба с агентурой, на которую возложено осуществление плана «НН», осложняется тем, что у этого плана дальний прицел. Тысячи и тысячи гестаповцев и эсэсовцев должны притихнуть, спрятаться как можно глубже, слиться с населением, перевоплотиться в миролюбивых жителей. Всех их предварительно обучили какому-либо ремеслу. Генералы, оберсты, гауптманы — ныне слесаря, часовщики, радиотехники и различная другая мелюзга — заботливо обучаются ремеслу, осев где-нибудь подальше от родных жилищ, копошатся в маленьких мастерских, чинят старые кастрюли, налаживают радиоприемники, вставляют пружины в испорченные часы. Правда, есть еще другая категория агентов: тем поручено обосноваться в органах самоуправления, в полиции, в профсоюзных организациях и выдавать себя за активных антифашистов, поборников демократии. На них заранее были заготовлены справки, в которых гитлеровцы обвиняли своих верных приспешников в государственной измене, в покушении на фюрера и других смертных грехах. В конце войны сотни таких агентов под видом политических заключенных были отосланы в концлагеря, где спокойно ожидали, пока их «освободят» войска союзников. К какой только мимикрии не прибегали фашисты! Еще вчера надменные, выхоленные владыки мира сегодня не брезговали лохмотьями замученных евреев, напяливали на себя их одежду с желтыми полосами на груди и черным крестом на спине, только бы прикинуться жертвами расовой дискриминации. В Брехаммере, например, специально сожгли лагерь, где содержались узники-евреи, чтобы одежду и документы погибших передать эсэсовцам. Я не стану долго задерживаться на «покойниках», которые после пышных похоронных процессий, появлялись где-то в другом уголке страны и, конечно же, под вымышленными именами. А с какой нагрузкой работали тайные косметические кабинеты… На первый взгляд выпадают из общего плана группы «феме», которые чинят суд и расправу над своими соотечественниками антифашистами. Это тайные судилища, созданные по образу и подобию тех, что действовали еще в средневековье, чуть ли не со времен Карла Великого. Гитлеровцы возродили их форму и практику террора и запугивания. Я рассказываю все очень бегло, но, надеюсь, вы представляете, какой грандиозный клубок придется распутать? Как трудно будет обезвредить всю эту нечисть? Кое-что в нашей зоне мы уже сделали. Но мало, слишком мало, несмотря на помощь местного населения. Работа осложняется тем, что руководство подполья очень децентрализовано. Уцепишься за какое-нибудь звено, думаешь — вытянешь всю цепочку, ан нет… Обрыв! К тому же следы чаще всего ведут в неподчиненные нам зоны. Или в полицию, где, по нашим сведениям, в ряде случаев гестаповцы заняли командные посты.
— Ваш рассказ — это общий обзор моего задания? Так я вас понял?
— Совершенно верно. Впрочем, можно и поконкретнее.
Слушая дальнейшие наставления полковника, Григорий машинально ломал веточку, поднятую с земли. На конце ее торчала раскрытая шишка. Почти круглая, она напоминала ежа, выставившего иголки. Григорий взял ее в руку, сжал одеревеневшую бурую шелуху, но как только раскрыл ладонь, шишечка выпрыгнула, словно в нее была вставлена пружинка, и перевернулась.
