Эми заглушает слова, заполняет место, которое они занимали в ее голове, другими вещами. Итальянская пыль. Итальянская быль. Кофе, пар над его пенистой шапкой, ряды открыток на подставке где-то вдалеке, дым, поднимающийся над горлышками всех этих маленьких вулканов. Пока жарко, но зима уже близко; листья на деревьях пожелтели и ссохлись, готовы вот - вот сорваться и упасть.
Она смотрит на людей, проходящих мимо. Люди в Италии красивые. Почти все мужчины здесь красивые. Водители автобусов, мужчины возле магазинов или уличных ларьков, мужчины, копающие рвы у дороги около больницы, или рвы в Помпеях, откалывающие кусочки от отвесной глинобитной стены в Геркулануме. Коротышки с круглыми животиками, смуглые, с курчавыми волосами вокруг глаз, они стараются привлечь ее внимание, принимают мальчишеский и вежливый вид, когда замечают, что она с ребенком, но без сопровождения мужчины, они улыбчивы и общительны, совсем как те собаки, с которыми Кейт разговаривает в городе: самый убедительный язык — это дружелюбная готовность увязаться за тобой. Эми вежливо улыбается, наслаждается солнцем, прикрывает от света глаза и держится отстраненно. В тот вечер, когда они приехали сюда, шофер, который вез их в автобусе до гостиницы, казался рядом с рулем совсем малышом; маленький, но мускулистый, он изящно курил, выйдя из автобуса, прислонившись к нему, положив руку себе на бедро, вместе с другими водителями, а потом они поехали. Надо поразмыслить об этом. Эми подносит к губам кофе, купленный для Кейт. Итальянский кофе. Она задумывается: интересно, а итальянцам, которые приедут, скажем, в Англию, — понравятся ли им точно так же англичане, просто потому, что там все будет казаться новым, странным и немножко другим?
Мимо промчались две девушки на мопеде: одна положила подбородок на плечо подруги, сидевшей впереди, обхватила ее за пояс. Девушки, женщины здесь прекрасны. Вчера, когда они с Кейт сидели на стене у гавани, Эми наблюдала, как встречают людей, приплывающих на лодках. С пирса сошел мужчина. Его встречала девушка — маленькая, смуглая и красивая, на крошечной «веспе», и когда мужчина сел, то рядом с ним и девушка, и мотоцикл показались совсем крошечными; девушка прижалась щекой к его кожаной спине. А вот сейчас рядом с кафе девушка ждала подругу; подруга пришла и, не говоря ни слова, села на заднее сиденье ее «хонды». Губы одной почти касались уха другой, так они и умчались, глядя вперед.
В тот первый вечер фары автобуса высветили на стене автомобильного тоннеля надпись огромными белыми буквами: LAURA AMORE МЮ OSCAR[10]. И Эми сумела прочесть эту надпись. Теперь, оказывается, она может прочесть большинство слов, какие попадаются ей на глаза. В автобусе была женщина-экскурсовод родом из Глазго, Кейт очень этому обрадовалась, она спросила, из какого та города в Шотландии, и сказала, откуда они. Экскурсовод сидела на переднем сиденье в автобусе и рассказывала через акустическую систему о том, что высота Везувия была три с половиной тысячи метров, но стала меньше тысячи, и он раскололся надвое, когда в тот знаменитый августовский день 79 года произошло извержение. Вулкан раскололся, превратившись в две горы, рассказывала гид, и при этом произошел взрыв в три раза более мощный, чем взрыв атомной бомбы, сброшенной на Хиросиму. Тут есть города, которые до сих пор не раскопаны. Быть может, тут даже скрыты города, о которых еще никто не знает. Но самые знаменитые — это Геркуланум, утонувший в потоках грязи, и Помпеи, погребенные под пеплом и раскаленной лавой.
Пепел, снова повторила экскурсовод. Вулканический пепел очень плодороден, рассказывала она, из-за калия. Эта область, как вы, наверное, знаете, называется Кампания; благодаря вулканической почве она славится фруктами и цветами. Тут есть наблюдательный пост, где работают ученые, они за неделю могут предупредить об угрозе извержения, и, если что, у них всегда наготове планы эвакуации.
А это побережье, где происходило величайшее в мире соблазнение — правильно, это случилось с Улиссом, также известным под именем Одиссея, которого заманивали Сирены. Как известно, Сирены заманивали людей на верную смерть, сбивая их корабли с пути прекрасными песнями. Так что, когда на следующей неделе отправитесь в морское путешествие к берегу Амальфи, не забудьте привязать своего друга к мачте!
В автобусе сидели пожилые люди, приехавшие сюда на зимний отдых; все они рассмеялись. Нет, в действительности, сказала экскурсовод в звенящий эхом микрофон, считается, что эти знаменитые песни Сирен на самом деле были просто шумом, который устраивали по ночам пастухи, когда звали коз с утесов. Так что не обольщайтесь, если услышите там прекрасные песни, потому что их поют вовсе не для вас, а для коз.
Гостиница, где они остановились, похожа на большинство гостиниц: все очень милы, пока дело не дойдет до денег. Бабушка, сидящая перед телевизором с лотерейным билетом в руке; жена, седая и усталая оттого, что круглый год любезничает с незнакомыми людьми, до которых ей нет никакого дела; сам владелец, с собственническим брюшком, большими усами, молча настаивает на том, чтобы все поступали так, как ему угодно. В первый вечер Эми и Кейт оказались за ужином за одним столом с пожилой супружеской парой. У женщины было старое лицо и детская прическа; она представилась и представила мужа. Меня зовут Тельма, а это Клиффорд. Ее очаровала Кейт. Она сказала, что Кейт — красивая девочка и что такой красотке прямая дорога в шоу-бизнес. Дочь Тельмы в возрасте Кейт пела и танцевала — в разных театрах и концертных залах в северной Англии. А вы тихоня, мало говорите, да? — заметила Тельма, нагнувшись через стол к Эми. Когда Эми ответила ей, Тельма уловила ее акцент и сразу напряглась, добавив решительно, но почтительно, что ее дочь, теперь уже взрослая, имеет степень, университетскую степень, и училась она в хорошем университете, не то что нынешние, изучала драму и философию. Дочь — это ее гордость, просто гордость, но ей надоело всем этим заниматься, хотя она играла с очень известными актерами, ну еще с тем знаменитым, таким красавцем, Тельма никак не вспомнит его имени, он еще снимается на Би-би-си в сериалах, у него вытянутая челюсть, вы бы его узнали, если б увидели, так вот, когда Тельма пришла как-то раз на генеральную репетицию, этот актер подошел к ней в партере и сказал, что ее дочь — лучшая Офелия, с какой он когда-либо играл. Но она больше не хочет этим заниматься. Она вообще ничем не занимается, валяется все утро в постели. Тельма покачала головой. Ее челка запоздала с движением на долю секунды. Она этого просто не понимает, вздохнула Тельма. Еще она рассказала, что они с Клиффордом перебрались на остров Мэн из Аккрингтона и что у нее все время звенит в ухе — нет, не здесь, не в Италии, и не в Англии, там. А еще там плохой прием для телевизора и радио. Да к тому же там вечно что-нибудь пропадает, и с этим можно только примириться, хотите верьте, хотите нет, девочки, — это уже добавил Клиффорд, единственный раз он заговорил, крупный мужчина, красивый, грубоватый и даже свирепый в блеске сверкавшего на нем золота — его браслет скользил вверх - вниз, когда он грозил пальцем, а толстая золотая цепочка перекатывалась и зацеплялась звеньями за волосы на груди под открытым воротом шелковой рубашки, — да, это правда, сказал он. Если не крикнете там привет, чертовы феи, когда идете по мосту, я не шучу, то день у вас будет испорчен, можно не сомневаться.
Кейт больше заинтересовал звон в ухе у Тельмы. У твоего отца тоже в ушах звенит, поделилась она с Эми, когда они вернулись к себе в номер. У твоего отца — ну, у моего дедушки.
Эми и не знала, что Кейт виделась с ее отцом.
Где? — спросила она. Когда? Что он тебе говорил?
Он очень милый, сказала Кейт. Но совсем уже старенький. Он — Телец. Мы делали тосты у него в комнате.
Эми вспоминает, как стоит на металлической винтовой лестнице в отцовской комнате; внизу отец читает книгу. Она знает: его бесполезно о чем-нибудь спрашивать, когда он читает. Одним пальцем она подтаскивает к себе книгу. Лето; она глотает книги из отцовской библиотеки одну за другой. Она быстро продвигается. Прочла уже почти четверть комнаты. Она мечтает, что скоро сообщит ему: я добралась до буквы «И». Когда - нибудь она тоже напишет книгу, и отцу придется прочесть ее.
Кейт стучит ногами по стулу; она допила коктейль и теперь скучает. Бабочка с крыльями цвета старого пергамента летит, словно хмельная, над площадкой уличного кафе. Эми провожает ее взглядом, пока та не теряется из виду среди людей и машин.
Можно повести Кейт в музей, думает она. В том большом саду растут плодовые деревья. Мы могли бы нарвать апельсинов, если никто не будет смотреть.
Или, если еще есть время, они могли бы снова поехать в Помпеи. Надо подумать об этом. От тебя не осталось ничего, кроме пустой оболочки, ничего, кроме воздуха, который заполнил твое место. Те очертания, которые твое тело приняло в последний раз, случайно, очертания, которые сохранятся навеки. Археологи заливали гипс в воздушные полости, найденные под залежами лавы, гипс затвердевал и принимал формы дверных ручек, дверей, мебели, деревянных орнаментов — и людей. И дерево, и человеческие тела давно разложились, оставив в окаменевшей лаве пустоты — очертания своих былых форм. В комнатах вокруг Двора гладиаторов обнаружились слепки восемнадцати таких тел: семнадцать принадлежали крупным мужчинам, а еще одно — пожилой женщине в украшениях. Семнадцать гладиаторов не могли спасти ее.
