Не стало житья лягушкам. Просто носа высунуть невозможно. Собрали они свои пожитки и перебрались в более глухие и отдалённые места. Не слышно здесь кряканья, не слышно подозрительного шелеста. Только птичка кричит небольшая, величиной с дрозда: "Карась-карась! Линь-линь-линь! Скребу-скребу! Ем-ем-ем!.."
Да камыши вверху - самые макушки - кланяются от ветра, перешёптываются. А внизу тихо, даже вода не плеснёт. Лишь стрекозы целлофановыми крыльями: "Ширрр!
Ширрр!"
Лягушкам любопытно. Там, где они жили, стрекоз подобных не было: громадных, с четырьмя прозрачными крыльями. Если одну такую проглотить, целый день можно сытой быть.
"Крррасота! Крррасота!" - сказала одна молодая лягушка и вылезла на кучу плавающего мусора, спряталась под длинным камышовым листом.
А в это время на неё из-под зелёной плесени вылупились испуганные глаза.
"Дуррра! Дуррра! - проквакала старая местная лягушка. - Берррегись! Берррегись!"
- и только:
бульк! - пропала.
А стрекоза - вот она рядом: "Ширрр! Ширрр!" - опустится до воды, повернёт глазастую голову - рраз! - и схватит комарика. Рраз! - и схватит другого.
"Здорррово! Здорррово!" - У молодой лягушки даже слюнки потекли. Подобрала она под себя длинные, упругие ноги с изящными, тонкими пальчиками, сжалась вся, как пружина, подкараулила самую толстую, самую жирную стрекозу - и хлоп! Привстала мгновенно, разинула рот - цап стрекозу языком. Готово - проглотила. Только крылья не уместились, торчат сбоку, мешают.
Лягушка присела на задние лапки, а передними стала поправлять, чтобы проглотить получше. И тут глаза её встретились с двумя колючими точечками. Смотрят точечки, сверлят, мороз по коже пускают. Стало лягушке не по себе. Хотела прыгнуть, да не тут-то было. Ноги, словно чужие, не слушаются. А колючие точечки всё ближе, ближе, и иногда между ними раздвоенный язычок, мелькнёт. Страшно так...
Задрожала молодая лягушка, закричала жалобно:
"Брра-атцы! Бррра-атцы!.."
Шепчут камыши, светит солнце, и от него вокруг золотые пятна. И камыш золотой, и вода изумрудная, а вверху, по голубому небу, облачка белые плывут и, расправив крылья, летит цапля. Так хорошо жить! Так не хочется умирать!..
А две точечки ближе, ближе. И язык раздвоенный, и над водой приплюснутая голова.
Тонкая шея чертит по воде волнистую линию, тащит за собой длинное, извивающееся тело...
Ужас сковал лягушку, с места не может двинуться. Смотрит в страшные точечки безумными глазами:
"Бррра-атцы! Бррра..."
Юра сказал шёпотом:
- Змея лягушку схватила...
И опять всё тихо. От лодки, если чуть шевельнёшься, бегут по воде мелкие волны, морщат изумрудную гладь, колышут поплавки. Серёжа ворчит еле слышно:
- Да ладно тебе вертеться! Крутится и крутится!..
Петя Телегин виновато моргает. Рыбалка - это дело такое: тут нужна тишина, осторожность. Сазан - рыба хитрая: насадил червя не так - не возьмёт, чуть шумнул - уйдёт, и не жди. Хоть целый день сиди - не клюнет.
Лодка притулилась боком к камышам. Перед ней небольшое - метров пять шириной - пространство воды. Дальше зелёные дебри. Кривые удилища замерли насторожённо. В лодке, нет-нет, забьётся, заплещет рыба. Юра косит глазом, сравнивает, чей же сазан больше. Ну конечно, Серёжкин. Он мастак. К нему рыба так и идёт. Вот и сейчас его пробочный поплавок дрогнул чуть-чуть и поплыл осторожно.
Серёжа весь внимание. Подался вперёд, глаза горят, рука насторожённо держит удилище. А поплавок ползёт, ползёт потихонечку.
- Голавль! - шепчет Юра. - Тяни! Серёжа дёрнул, подсек. Толстая жилка натянулась, как струна, зазвенела, побежала вправо:
"Вжжж-жик!" Влево: "Вжжж-жик!"
- Помори его! Помори!..
Петя с Юрой побледнели, замерли, в глазах искорки зависти: "Везёт же этому Овсиенке! Уже четвёртого тащит, и всё большого, а у них - тарань да окуньки, только у Юры сазан крупный..."
Серёжа откинулся, округлив глаза, держит: не тянет и не отпускает. Ореховое удилище дрожит, согнулось в дугу, вот-вот сломается. По воде волны от лодки и белые бурунчики от лески: "Вжжж-жик! Вжжж-жик!"
...У Кряки улов в этот день был совсем никудышный. Пяток лягушат только-то и всего. Куда они все подевались? Как в воду канули.
Плывёт Кряка изо всех сил. Где-то, вон там, в камышах, ей почудился голос лягушки: "Крррасота! Крррасота!.."
Плывёт Кряка, за Крякой - её свита, за свитой - остальные утки. Вытянулись белой дорожкой на целый километр. Дина хватилась, но поздно: голова стада в камышах, хвост в открытом лимане. Надо скорее ехать наперерез. Если сзади подойти, перервётся лента, и те, кто уплыл вперёд, могут потеряться.
Кряка плывёт по узкой тропинке. Слева и справа, пронизанная солнцем, зелёная стена, и рядом, ловко прыгая с камышинки на камышинку, дроздовидная камышовка выводит скрипучим голосом: "Карась-карась! Линь-линь-линь!.."
А впереди лягушка: "Здорррово! Здорррово!.."
Летают мошки, шуршат стрекозы, прихотливо вьётся водяная тропинка, и где-то совсем близко:
"Бррра-атцы! Бррра-атцы!.."
Тропинка оборвалась, камыш раздвинулся, и Кряка выплыла на чистое, покрытое кувшинками пространство. Ага, вот где лягушки. Хлоп! Кряка ловко уцепила лягушонка, подбросила его кверху, проглотила. А вон второй. Нырнула за ним, догнала, схватила за ножку, вытащила наружу, но проглотить не успела, кто-то щёлкнул клювом возле самого уха - и нет лягушонка!
Хотела было Кряка наказать нахала, да вдруг увидела - в воде, под обломанной камышинкой, бул-тыхается лягушка. Дрыгает задними ногами, поблёскивает животом.
Кряка только - раз! - схватила и принялась торопливо заглатывать.
...Вытащил Серёжа голавля, плюхнул в лодку.
- Ого, какой здоровый! - потрогал пальцем упругое тело, засмеялся. Пятый!
Юра с Петей отвернулись от зависти. Хотя чего тут завидовать? Рыба-то в общий котёл пойдёт! Даже девочкам отвезут, как в тот раз. Но всё равно завидно.
Вытащили скорее свои удочки, обновили наживку, закинули.
Серёжа дрожащими пальцами нанизал червяка и только хотел забросить, как совсем рядом, за спиной:
"Хлюп-хлюп-хлюп! Хлюп-хлюп-хлюп!" Утки! Откуда они взялись? Экая досада! Вслед за тем шуршание камыша и громкий окрик Дины:
- Ли-ида! Они здесь, давай сюда-а-а! Серёжа плюнул с досады, бросил удилище в лодку:
- Тьфу ты пропасть! Всю рыбалку испортили. Вон какой шум подняли!
И действительно, шум поднялся большой. Сначала послышался резкий, полный тревоги крик всего стада, затем что-то забилось, захлестало по воде, испуганно вскрикнула Дина.
Юра вскочил, схватился за шест:
- Мотай скорее удочки, там, кажется, что-то случилось!..
Лодка, раздвинув камыши, очутилась среди взбудораженного утиного стада. Дина, стоя в лодке, показывала куда-то пальцем и что-то кричала. Юра подтолкнулся шестом, стадо расступилось, и ребята увидели: какая-то утка, поднимая крыльями фонтаны брызг, бьётся, крутится на месте. Дина тоже подъехала ближе и в страхе попятилась: на белой утиной шее, мотая хвостом, обвивалась змея. Головы её не было видно. Длинное серое тело скручивалось спиралью, извивалось. В летящих в разные стороны брызгах невозможно было ничего разобрать: кто кого схватил - утка змею или змея утку.
- Гадюка! - сказал Петя. - Утка подавилась гадюкой. Вот обжора!
- Ыадо спасать, - добавил Юра и подтолкнулся к утке. - Хватай! крикнул он сидящему на носу Овсиенке.
Серёжа отпрянул:
- Что ты! А ну укусит!..
Юра сердито вспенил воду шестом:
- Хватай, говорю!
Овсиенко попятился, заморгал глазами:
- Боюсь!..
Юра бросил шест, оттолкнул очумевшего от страха Серёжу, наклонился, стал ловить утку. Лодка скрепилась, черпнула бортом. Овсиенко, потеряв равновесие, замахал руками, но не удержался - бултых! - полетел в воду. Встал на дно - вода по грудь, стоит, отфыркивается, протирает глаза. И в это время голос Юры:
- Держи!
Серёжа, жмурясь от бежавших по ресницам струек воды, протянул руки, взял тяжёлую, вздрагивающую утку.
- Крепче держи! - скомандовал Юра.
Левой рукой нащупал утиный разинутый клюв, правой зажал пальцами змеиную шею, потянул. Утка трепыхнулась, захлопала крыльями, вздохнула облегчённо и крякнула.
Серёжа, проморгавшись, пригляделся к утке, увидел хохолок, узнал своего старого врага, разинул рот от изумления:
- Опять Кряка! Вредная утка! - бросил её в воду, проводил сердитым взглядом. - Второй раз из-за тебя окунаюсь!
Петя покатывался в лодке от смеха.
ЗАБЛУДИЛИСЬ
Второму звену девочек тоже достался денёк на память. После гpoзы уток словно подменили. Носятся во все концы лимана. То туда помчатся, то сюда. Плывут быстро, будто там, возле других утиных базов, вкуснее трава и жирнее личинки. На крики не обращают внимания, от лодки удирают. Приходилось забегать вперёд, лезть в лиман.
Вооружившись палками, девочки гонялись за утками, били по воде, кричали до хрипоты, даже плакали от злости. Кряка, словно играя, огибала бредущих по пояс в воде своих незадачливых воспитателей и, устремляясь к чужому базу, уводила стадо чуть ли не к середине лимана.
