Хитрый малый лгал самым наглым образом. Имя владельца Эрбелеттов он услышал впервые в этот вечер. Но Элион, ничего не подозревая, до глубины души был растроган неожиданным почтением, оказанным памяти его отца.
— Шевалье, эти слова…
— Только эхо того, что происходит в моей душе. Вы очень похожи на сеньора… Я почувствовал к вам симпатию с первого взгляда…
— Благодарю, приятно слышать…
— Вижу, что вы собираетесь уезжать, и потому прошу внимания всего лишь на минуту. Мне тоже надо попасть в Париж как можно скорее…
— Ну так кто вам мешает?..
— Помните, что говорила кабатчица? Полицейские у всех ворот… Проверяют путешественников, проводят дознания, выясняют цель приезда…
— Какого черта! Что мне до всего этого?
— Вам-то ничего, а вот мне…
Господин де Жюссак смерил собеседника взглядом.
— Ах вот как! Так это не вас ли случайно ищут? — спросил он.
Путешественник выдержал взгляд.
— Эх, барон, — ответил он с улыбкой, — вот этого-то я и боялся… Ради бога, не держите меня за какого-нибудь беглого каторжника. Речь идет о дуэли, имевшей печальный исход. Вот из-за этого-то меня теперь и разыскивают…
Элион протянул ему руку.
— Ну, если так, шевалье, располагайте мной как вам будет угодно. Только не вижу, каким образом я смогу вам помочь.
— Нет ничего проще… Это рекомендательное письмо для господина де ла Рейни…
— Ах, вы знаете!..
— Я не слушал, но у вас голос, простите, как иерихонская труба…
— Это правда, дыхание у меня мощное, голос — металл…
— Наделенный рекомендательным письмом, которое может служить пропуском, без особых трудностей пересечет все кордоны полиции, как и люди из его свиты…
Элион расхохотался.
— Людей из моей свиты вряд ли будут мучить, потому что их у меня просто нет… Нет даже тени оруженосца или камердинера…
— Ошибаетесь, дорогой барон. Думаю, что слуга у вас есть. Он перед вами.
— Передо мной? Вы?.. Хотите быть моим слугой, вы, дворянин?..
— О, это будет всего на минуту! Впрочем, можете назвать меня по-другому: управляющим, секретарем или пажем, значения не имеет. Мне бы только, сидя на лошади за спиной моего господина, проникнуть в великий город.
— За спиной? О, дьявольщина!..
— Думаете, ваша лошадь не в состоянии везти нас двоих?
— Ролан? У него хватит сил, чтобы четверых увезти на край света… А два человека — просто ерунда.
— Баста! Ночь на дворе. Никто нас не увидит. Так надо… Я так хочу!..
Это было сказано решительно и властно, тоном человека, не терпящего возражений. Слова его повисли в воздухе сухим, угрожающим треском мушкета, и в тот же миг выражение лица, движения, голос — все изменилось в том, кто назвал себя шевалье де Сент-Круа.
Он вцепился в руку господина де Жюссака, как женщина в своего покровителя, он прижимался к груди, дышал в лицо, обволакивал взглядом, очаровывал опьяняющей улыбкой, а его маслянистый голос словно растворялся и одурманивал.
— Прошу вас, для меня!.. О, для меня!..
Это для меня вошло, как стрела, в сердце крестника Арамиса.
— Хорошо, — сказал Элион, посмеиваясь, чтобы скрыть замешательство, — хорошо, решено.
— Я победил! — воскликнул де Сент-Круа радостно и алчно.
— Черт возьми!.. — растерянно пробормотал барон, одновременно и довольный, и раздосадованный своей уступчивостью.
Де Сент-Круа наконец успокоился.
— Ладно, — заключил он, — будем ковать железо, пока горячо, как делает наш хозяин. А вот и он, кстати, — не иначе как собирается сообщить, что вы можете ехать…
В самом деле в дверь сунулась голова кузнеца.
— Сударь, — сказал он, — ваш буцефал готов, и в церкви уже гасят свечи.
Господин де Сент-Круа повернулся к невзрачному человечку.
— Зоппи, отведите мою лошадь на улицу Деревянной Шпаги.
Потом снова схватил господина де Жюссака за руку и повис на нем так крепко, будто боялся, что кто-то отнимет его у него.
— Быстрее, барон! В путь!.. В путь!..
II
ПРИБЫТИЕ В ПАРИЖ
У ворот предместья Сент-Жак расположились шесть-семь верзил, которые останавливали путешественников. Это были не члены банды Пустого Кармана, повешенной на Гревской площади тремя годами позже, а люди полевой парижской жандармерии, стоящие во главе группы стрелков пешего дозора.
От имени короля уполномоченные власти считали себя вправе грубо обращаться с беднягами, не обольщающимися надеждой проскользнуть в столицу без ясных и безупречных доказательств, устанавливающих личность, и не имея серьезных мотивов, подкрепленных достаточными гарантиями.
Так же тщательно и бесцеремонно обыскали бы и наших путешественников, однако на первый же вопрос жандарма господин де Жюссак предъявил ему конверт, подписанный мелким и элегантным почерком Арамиса:
Господину Николя де ла Рейни генерал-лейтенанту королевской полиции в его частном жилище на улице Булуа, Париж.На конверте имелась приписка красными чернилами «Выдано по просьбе господина барона де Жюссака, верного подданного Его Величества» и черная восковая печать, на которой в ожерелье Золотого руна рельефно выделялся девиз: Ad majorem Dei gloriam.
Жаждая выразить свою благожелательность, шеф жандармов расплылся в улыбке. В то время как он подметал мостовую краями своей шляпы, изощряясь в почтительных поклонах, так называемый паж путешественника спрыгнул на землю и, пряча лицо, взнуздывал лошадь своего мнимого хозяина без всякой к тому необходимости.
— Этот малый с вами? — спросил жандарм у всадника, возвращая ему с проявлениями глубокого почтения письмо, которое тот снова положил в карман.
— Вы же видите, что он занимается моей лошадью, — ответил молодой человек, не желая ни лгать, ни выдавать своего спутника.
Жандарм еще раз низко поклонился.
— Проходите! — сказал он.
Дозорные отступили, паж снова занял место позади всадника, тот поднял руку, Ролан тотчас же снялся с места, и путешественники углубились в предместья, двигаясь вдоль Пор-Рояль и бульвара Капуцинов.
Между тем, ощущая тесное соприкосновение со своим спутником, крестник Арамиса почувствовал странное беспокойство. Руки, обвившие всадника, тело, прильнувшее к нему так сильно, что было слышно, как билось сердце незнакомца, его прерывистое горячее дыхание, пробегавшее струей по затылку барона, — все это будоражило нашего провинциала.
