— А вот Елена Михайловна своей собственной безопасностью легкомысленно пренебрегла. Там, на лестнице, стоял какой-то бухарик, а она не дала мне с ним разобраться. А если бы он оказался киллером?
— Угу. Всё ты правильно говоришь.
— Постой, Бубновый, — прервала их содержательный диалог я. — Ты сказал, что старый инвалид может превратиться в молодого здорового парня. А как?
— Неужели вы в театр никогда не ходили, Елена Михайловна? — удивился Бубновый.
— Весь мир театр, и люди в нём актёры, — высказался Юра, которому надоело молчать, и он, наконец-то, нашёл повод вставить пару слов.
— Точно, малец! — поддержал его Бубновый. — Киллеры — отличные актёры. Не все, конечно, в основном, те, которые работают с близкой дистанции.
— Угу. Всё ты правильно говоришь, — авторитетно подтвердил Мешок.
— Разворачивайся! — скомандовала я. — Едем в театр!
— Зачем? — удивился Бубновый. — Там сейчас спектакля нет.
— Угу. Всё ты правильно говоришь, — согласился с ним Мешок, но послушно развернул машину.
— Что ты всё угукаешь, как филин? — набросился на него напарник.
— А как надо?
— Никак! Я хочу понять, зачем мы едем в театр, если там ничего не показывают.
— А какое тебе дело? Елена Михайловна хочет в театр, она же там никогда не бывала. Теперь сможет говорить, что бывает.
— А почему сейчас не может говорить?
— Потому что это ты врёшь, как дышишь, а она — не такая.
На самом деле театр, конечно, понадобился совсем для другого. Мне в голову пришла одна дурацкая идея, и я решила её проверить. Хотя, насчёт того, что дурацкая, это ещё с какой стороны посмотреть. И Нежный, и Карина не сомневались, что ночная гостья и отдыхающая в Анапе — разные женщины. Одна из них — двойник, надо полагать, созданный высшим адептом магии. А может, именно эта идея дурацкая? Может, всё проще, и это оба раза одна и та же Светлана?
Нежный якобы определил, что дама из Анапы в ту ночь была именно в Анапе, но я этому особого значения не придавала. Кто на курорте заметит, если кто-то из отдыхающих исчезнет на пару дней? Светлана там была с любовником, он-то уж точно заметил бы, но как раз он вполне мог быть в курсе дела и соврать полицейскому. Двух дней достаточно. От нас до Анапы около тысячи километров, часов за пятнадцать вполне реально доехать.
Единственное, что выглядело убедительным — рана на ноге ночной гостьи. У женщины в Анапе ноги были целыми, а за пару дней рана зажить не могла. Но если предположить, что раны не было? Точнее, была, но фальшивая. Как сказал Бубновый, старик-инвалид может на самом деле оказаться и не стариком, и не инвалидом. Просто такой грим, или как оно там называется? Ведь в спектаклях персонажи иногда умирают от страшных ран, и зрители видят эти раны! Значит, нужно поговорить с театральным гримёром.
Поначалу нас не хотели пускать внутрь здания театра, но когда узнали, что я — жена Мэрского и дочь Каретникова, перед нами распахнули все двери и не расстелили ковровую дорожку лишь потому, что не успели. Режиссёр тут же начал мне рассказывать, какой он гениальный творец, которого не понимают окружающие, но если я профинансирую постановку какой-то его не менее гениальной пьесы, этот спектакль потрясёт всё мировое театральное сообщество. Затем ко мне подошёл директор и заговорил о высокой миссии несения высокой культуры в народные массы, для чего просто необходима дополнительная спонсорская помощь, лучше наличными.
Я немного растерялась от такого напора деятелей искусства, но меня выручил Бубновый. Он грозным голосом спросил директора, куда потрачены деньги из прошлой спонсорской помощи. Тот утратил весь свой напор, начал краснеть и заикаться, затем заявил, что не обязан ни перед кем отчитываться и ушёл с гордо поднятой головой. Мне оставалось только удивляться, почему он поленился прикрыть растрату какими-нибудь бухгалтерскими фокусами. Я их знала много, а бухгалтера поопытнее — ещё больше.
С огромным трудом мне удалось пробиться к гримёру, точнее, гримёрше, через толпу непризнанных гениев, срочно нуждающихся в финансировании. Если бы не помощь Бубнового, даже не знаю, удалось бы мне это или нет. Юра, следуя за нами, снова надулся, ведь на него никто не обращал внимания, а кому это понравится?
Но гримёрша, благообразная старушенция, осеняющая себя крестом чуть ли не на каждой фразе, категорически заявила, что имитация ран не по её части. Вообще-то этим должен заниматься либо реквизитор, либо бутафор, но они оба ни на что подобное не способны, да, собственно, не способны вообще ни на что, как, впрочем, и все остальные — и актёры, и режиссёр, и…
Бутафором оказался совсем молоденький паренёк, очень желающий мне помочь, но так и не понявший, что именно мне нужно. Единственное, чего мне удалось от него добиться, это то, что он проводил меня к реквизитору. Этот был намного старше, явно за пятьдесят, но носил длинные чёрные волосы, похоже, специально завитые, и совершенно седую бороду лопатой.
— Я понимаю, что вам нужно, — заявил он, дохнув на меня свежим запахом недорогой водки. — Вы хотите изобразить перед мужем, что поранили ногу, он будет думать, что вы не можете никуда пойти, а сами тем временем…
— Примерно так, — кивнула я, понимая, что спорить бесполезно. — Вы можете это сделать?
— Издеваетесь? — горько усмехнулся реквизитор. — Тут никто ничего не может. Кто хоть чуточку освоил свою профессию, перебирается в Москву или Питер. Остальные ни на что не способны. Совсем ни на что. И я — тоже. Да это всё никому и не нужно. У нас ведь какие зрители? Только школьники, которых привели насильно, приобщиться, так сказать, к Мельпомене. Им всё происходящее на сцене по барабану. А если школьников не пригнали, зрителей едва набирается десяток, и те, наверно, по ошибке забрели.
Я отлично помнила свои школьные походы в театр. Действительно, было очень скучно. В университете нам тоже насильно впаривали театральные билеты, но хоть не заставляли ходить, за что им огромное спасибо.
— Но вообще фальшивую рану возможно сделать? — вернула я разговор к нужной теме. — Пусть не вы, а кто-то другой?
— Раньше — запросто. Работал у нас старик Авдеич. Этот мог всё. Представляете, гусарский поручик проигрывает последнюю ставку в фараон, это карточная игра такая, достаёт пистолет и стреляет себе в висок. Во все стороны летят волосы, осколки черепа, кровавые сгустки, мозги! Труп поручика лежит на сцене ещё с четверть часа, пока остальные гусары доигрывают без него, а кровь всё льётся и течёт под карточный стол. Сослуживцы покойника брезгливо убирают ноги и продолжают делать ставки. И это всё творил Авдеич! Да только дорогой реквизит требовался, а стоит ли тратить деньги, если в зале всего три-четыре зрителя, из которых один-два спят, а остальные двое целуются?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
