— Интересно. Никогда об этом не задумывалась.
— Я в твоем возрасте тоже не задумывался, — улыбнулся я. — Может,
не задумался бы и до сих пор, если бы не мой учитель.
— Ему удалось достичь полной власти над желаниями?
— Мне кажется, да.
— А где он теперь?
— Он умер.
— Жаль… — вздохнула Эвьет и через некоторое время добавила: -
Тело — это слуга, который рано или поздно убивает своего хозяина.
— Увы. Хотя нередко это делают другие.
— Что да, то да, — мрачно констатировала Эвьет, и я мысленно
выругал себя: думая о своем, я невольно вновь напомнил ей о ее
собственных потерях.
— Интересно, кто были те солдаты, что отняли последних лошадей у
селян? — произнесла меж тем Эвелина и тут же сама себе ответила: -
Наверняка лангедаргцы.
— Не хочу тебя расстраивать, но с тем же успехом это могли бы и
йорлингисты.
— Армия Льва борется за правое дело!
— А я думал, все дело в том, что Йорлинг — твой сюзерен, -
усмехнулся я.
— Ну, это, конечно, тоже важно… но вассальный долг не заставил бы
меня пойти против законов чести! У Йорлингов действительно больше прав
на престол. По женской линии они в более близком родстве с пресекшейся
династией, чем Лангедарги… хотя и в более дальнем по мужской. Но у
Лангедаргов по женской линии вообще нет ничего общего с императорами…
— Вопрос о том, насколько существенно родство по женской линии, не
имеет общепризнанного решения, — напомнил я. — Именно ему мы обязаны
двумя десятилетиями этой войны. Хотя мне всегда казалось полнейшей
глупостью решать вопрос о правителе, исходя не из его личных качеств, а
из степени кровного родства. И даже не просто из родства, а из
очередности появления на свет отпрысков одной и той же семьи. Или,
скажем, из юридических тонкостей, в зависимости от которых один и тот же
брак, породивший одного и того же отпрыска и давший ему одно и то же
воспитание, может быть признан законным или незаконным…
— Ты опасный человек, — усмехнулась баронесса, взглянув на меня.
— Я? Разве это я развязал войну?
— Войну, кстати, развязал Лангедарг!
— Вообще-то это отец нынешнего Йорлинга отказался принести ему
присягу и начал собирать свою армию.
— Ну еще бы — ведь для такой присяги не было никаких законных
оснований! Но тогда еще была надежда как-то решить дело миром. Однако
Карл подло заманил его в ловушку и убил!
— Эвьет, у меня и в мыслях нет оправдывать Карла. Но просто тот
факт, что кто-то пострадал от подлости и несправедливости, ровным счетом
ничего не говорит о его собственных достоинствах. Быть жертвой — это еще
не добродетель.
— Ну… — эта мысль явно прежде не приходила ей в голову. — В общем
ты, конечно, прав… Но в данном случае правота действительно на стороне
Льва.
— Даже если вторую половину лошадей отобрали грифонцы, то первую -
львисты, не так ли?
— Ну так война же. Совсем без потерь нельзя. Все должны чем-то
жертвовать.
— Должны? Кому должны, почему должны? Я понимаю, когда чем-то
жертвуют Йорлинги или Лангедарги. Они дерутся за власть для своего рода,
они рассчитывают на самый высокий куш — и, соответственно, они должны
нести издержки. Но причем тут, скажи на милость, мирные жители деревни,
которые в гробу видали эту войну? Которым нет никакого дела, кто будет
сидеть на троне в тысяче миль от них?
— Вот потому, что обывателям нет никакого дела до торжества
справедливости, все это и творится столько лет! — перешла в наступление
Эвьет.
— Даже если допустить, что справедливость действительно на стороне
Льва — что, по-твоему, должны были делать эти селяне? Их староста
пытался протестовать. Его повесили. Даже если бы они все, как один,
вышли с топорами и вилами против мечей и копий регулярной армии, их бы
просто перебили.
— По крайней мере, умерли бы достойно и прихватили бы с собой хоть
нескольких врагов. А не пошли бы на корм собственным собакам.
— Ну, возможно, — согласился я. — Однако интересно, что бы ты
сказала, окажись этими врагами йорлингисты. Для крестьянина враг не тот,
кто имеет меньше прав на престол. А тот, кто приходит отобрать его
собственность.
— Даже если последних лошадей забрали львисты, я думаю, это был
произвол какого-нибудь капрала. А вовсе не политика Ришарда Йорлинга. В
конце концов, какой ему смысл разорять собственных подданных, которые
платят налоги в его казну? Ну или будут платить после победы, если
говорить о крестьянах на грифонских землях…
— А какой смысл Лангедаргу? Война, все средства хороши — вот и весь
смысл. Обрати внимание на свою логику. Если это сделали лангедаргцы, то
— "чего еще ожидать от Грифона, Карл же негодяй". А если йорлингисты, то
— "перегибы на местах, Ришард ни при чем".
— Хм… — смутилась Эвьет.
— И, кстати, тебе не приходила в голову крамольная мысль, что и
Карл мог не знать о том, что случилось с твоей семьей?
— Нет, — решительно возразила Эвелина, — это совершенно не одно и
то же. Одно дело — отобрать скот у простых крестьян и совсем другое -
перебить целый баронский род в его родовом замке. На такое без приказа
ни один капрал не решится. Может быть, Лангедарг не называл конкретно
нашу фамилию — но тогда, значит, он просто приказал убивать всех
вассалов Йорлингов на этих землях.
— Ну, наверное, — согласился я. В конце концов, она дворянка, ей
виднее, какие правила убийства приняты в их среде… — Однако, ты не
ответила на мой вопрос насчет врагов.
— Ну, я могу понять точку зрения селян. Могу им посочувствовать. Но
все-таки низшее сословие на то и низшее, что судит не дальше
собственного курятника.
— Ах, низшее сословие? А как насчет вас, баронесса? Что вы
предпочтете — торжество справедливости в виде победы Льва или вашу
личную месть?
— Так ведь одно прямо связано с другим!
— Совсем не обязательно. Предположим, что Карл решил сложить оружие
и присягнуть Ришарду. На условиях, естественно, полной амнистии и
сохранения всех своих земель и замков. Герцог Йорлинг восходит на трон,
а герцог Лангедарг живет долго и счастливо. Ну, может, не совсем
счастливо, но уж явно дольше и счастливее тех, кого убили по его вине.
Устраивает такой вариант?
— Ришард не может помиловать убийцу собственного отца!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
