Специальная комиссия обработала потом полученный ответный материал и сообщила всем судам Гранд Флита ряд своих выводов и указаний. Флот увидел, таким образом, что его боевой опыт и наблюдения, после оценки специалистами, были использованы на всех кораблях.
Операция 18-20 августа.
18-го августа мы получили приказ выйти в море и следовать на соединение с Гранд Флитом. Рандеву было назначено к 5-ти часам утра 19-го августа в широте 50° 30' N и долготе 0° 20' Ost, т. е. значительно южнее, чем обыкновенно, почти посреди Северного моря. Один этот факт заставлял предполагать, что дело идет о серьезной операции. По этому поводу у нас на корабле сравнивали нынешнее состояние флота с тем, в котором он был 30-го мая, накануне Ютландского боя. Все были согласны, что флот на этот раз гораздо сильнее, не только вследствие вновь вступивших в строй кораблей, но, главным образом, благодаря предпринятым техническим усовершенствованиям.
В 4 ч. утра на горизонте показались тёмные силуэты кораблей Гранд Флита, и через час мы заняли наше место в строю. В обычном походном порядке эскадры повернули на S, идя зигзагообразными курсами для защиты от подводных атак. Бывший мой корабль «Hercules» шел под флагом командующего 5-ой эскадрой и буксировал привязной аэростат. Походный строй Гранд Флита не потерпел никаких изменений после Ютландского боя – это бросалось в глаза. Очевидно, думал я, и тактика осталась неизменной: приближаться к врагу, доколе возможно, строем фронта параллельных кильватерных колонн и лишь в последнюю минуту развернуть линию баталии, не заботясь о том, что ее бесформенно-громоздкая длина и связанная с этим трудность маневрирования не дают возможности ни окружить, ни преследовать противника. За проверкой моих мыслей я обратился к Клинтон-Бейкеру; он подтвердил, что Ютландское сражение не внесло изменений в тактику линейного боя. Он метко охарактеризовал эту тактику, когда язвительно заметил: «Мы все еще по- прежнему гуси и можем двигаться только гусиным маршем». Холодный юмор, с которым были произнесены эти слова, как нельзя лучше подходил к его мефистофелевской бородке.
В 6 ч. 15 м. утра поступило радио, что легкий крейсер «Nottingham», находившийся на правом фланге флота, получил два попадания торпедами с неприятельской подводной лодки. Враг был, таким образом, в соприкосновении с нами. Радио это возбудило надежды и оживленное настроение на мостике «Benbow»: «Будем надеяться, что мы в этот раз сойдемся с врагом». Флот повернул на обратный курс, чтобы уклониться от подводных атак, но вскоре опять лег на S. Меня удивило, почему мы так долго держимся вдоль берегов Шотландии и не отворачиваем к SO или по крайней мере к SSO, так как мы могли бы тогда отрезать предполагаемому противнику путь отступления. Новое радио известило нас, что в «Nottingham» попала еще одна торпеда, и он просил прислать эсминцы для противолодочной защиты. Адмирал Битти с линейными крейсерами находился в это время в 25 милях от Гранд Флита. В 7 часов утра ему было послано распоряжение держаться в пределах видимости разведывательных сил. Этот радиосигнал дал Бакеру повод иронически заметить, что главнокомандующий решил на этот раз держать резвого Битти на привязи.
В дальнейшем мы продолжали идти переменными курсами, но основной курс наш был по-прежнему S, вдоль берега Шотландии. Походный строй Гранд Флита имел впереди и на флангах завесу из эскадренных миноносцев; они шли большим ходом зигзагообразными курсами. Я удивлялся, что противолодочная завеса не нуждалась ни в каких сигналах. По-видимому, эсминцы пользовались полной самостоятельностью при исполнении своих обязанностей в рамках определенного оперативного ордера. Штаб флота и начальники флотилий не беспокоили их излишними сигналами, которые только напрасно отвлекали бы внимание командиров. Из моей прежней службы мне было знакомо, что высшие штабы часто злоупотребляют своим правом подымать сигналы, и поэтому само обуздание в этом отношении служило для меня показателем хорошей школы Гранд Флита. Около 9 ч. утра с береговых станций и с легких крейсеров стали поступать радио о появлении цеппелинов. В 9 ч. 45 м. показался один цеппелин. Он шел с Ost’a, снизился на некоторое время из-под облаков, чтобы сосчитать, по-видимому, наши кораблиТ'и затем опять поднялся в высь и скрылся в направлении на Ost. Почти в то же самое время пробили боевую тревогу. Трудно было допустить, чтобы противник так близко подошел к английским берегам, и поэтому успех нашего похода казался мне маловероятным. К тому же цеппелин установил наше место и, очевидно, передал его немецкому морскому командованию. Вернее было ожидать, что неприятель готовит нам какую-нибудь неожиданность. Ему удалось выманить Гранд- Флит из опорных пунктов, и теперь он пустит в атаку подводные лодки, которые, очевидно, выставлены на позициях. Флот продолжал двигаться к югу и в 1 ч. 45 м. дня находился в пункте 55° 40’ N и 1°0' Ost.
Линейные крейсера находились в значительном отдалении от нас, приблизительно на широте 55° N. К этому времени стали поступать донесения о замеченных подлодках и цеппелинах, но с наших кораблей не было видно их на горизонте, хотя видимость была хорошая. Навстречу попадалось много пароходов и парусников под нейтральными флагами, а также обломки потопленных судов – последствия подводной войны. Неприятеля, однако, не было видно. Судя по большому ходу Гранд Флита- 18-19 узлов, можно было заключить, что он все же направляется к определенной цели. В 2 ч. 15 м. на «Iron Duke» был вдруг поднят сигнал, неожиданный и странный: «Неприятельский флот может появиться в любую минуту. Я с полным доверием ожидаю результатов» («Enemy fleet may be sighted at any time. I look with entire confidence to the result»). Сигнал был объявлен команде. По палубам видны были повсюду радостные лица, полные ожидания. Лично я не мог отделаться от известного недоверия: мне казалось слишком невероятным, чтобы противник принял бой в такой близости от берегов Англии. В 2 ч. 30 м. последовал радиосигнал линейным крейсерам идти на Ost через Доггербанку. Имелось, очевидно, в виду зайти неприятелю в тыл. Но почему же мы сами не направляем наш курс туда же?
Мы все еще только в 450 милях от английского берега. Все предприятие представлялось столь загадочным и цель его столь неясна, что мои пометки этого дня в записной книжке были сплошь выражениями изумления. У меня составилось определенное впечатление, что главнокомандующий введен в заблуждение неточными сообщениями Адмиралтейства о намерениях немецкого флота. Очевидно, немецкий флот находился в этот день в море, но значительно ближе к SO-y, чем предполагал командующий флотом. В 2 ч. наше счислимое место было 55° 9’ N и 1°4’ Ost.
Почти каждые четверть часа поступали донесения о неприятельских подлодках и цеппелинах. Мы продолжали идти на S, но 5-ая эскадра линейных кораблей была послана для поддержки к адмирала Битти. Наконец в 3 ч. 45 м. курс был изменён на SO. Это несколько рассеяло моё недоверие, и я пометил в записной книжке: «Надо думать, что враг лишился рассудка». Этого не было на самом деле. Мой скептицизм был ближе к истине. В 3 ч. 30 м. краткое радио возбудило на мостике «Benbow» всеобщее разочарование: «Линейным крейсерам прекратить преследование противника». Вскоре после этого Гранд Флит лег на обратный курс и пошел в направлении NW. Тревога оказалась в конце концов ложной. Враг получил возможность уйти или, может быть, даже вовсе не показывался в море. Была ли здесь ошибка флота или Адмиралтейства? В 6 ч. вечера поступило радио, что легкий крейсер «Falmouth», находившийся в разведке, дважды атакован подлодкой. К нему на помощь были посланы эсминцы, и с берега вытребованы по радиотелеграфу буксиры.
Обратный поход Гранд Флита потребовал напряженной бдительности; все эскадры беспрерывно подвергались подводным атакам неприятеля. Подводные лодки противника были, по-видимому, расставлены вдоль всего восточного берега Шотландии. Главнокомандующий после возвращения в базу донес Адмиралтейству, что Гранд Флит попал в настоящую западню подлодок. Сообщения о виденных подлодках поступали не только с лёгких крейсеров, образовавших завесу Гранд Флита, но и с линейных крейсеров и линкоров. Несмотря, однако, на многочисленные попытки атак, противнику не удалось добиться попаданий, если не считать лёгкие крейсера «Nottingham» и «Falmouth» В 6 ч. вечера коммодор Тирвит, начальник Гарвичской разведывательной группы, донёс по радио, что он следует за неприятельским флотом. В 7ч. 30 м. он опять доносил, что принужден из-за цеппелинов прекратить соприкосновение с противником и вернуться со своим отрядом лёгких крейсеров в Гарвич. Это сообщение носило несколько странный характер. Цеппелины могли действовать только бомбами, которые едва ли были опасны ночью.
Из последних донесений о противнике можно было заключить, что он повернул к своим базам и находится приблизительно в широте 54° N и долготе 3° Ost. С наступлением темноты донесения о подлодках прекратились, и ночь прошла спокойно. В 5 ч. дня наша эскадра уже входила в Инвергордон. Достойно упоминания, что большинство командиров и адмиралов, с которыми мне приходилось беседовать по поводу этой операции, столь же мало, как и я, могли объяснить её задачи. В штабе флота говорили, что поход был предпринят на основании неправильных сведений, полученных от Адмиралтейства: немецкое морское командование будто бы замышляло набег на восточный берег Англии и бомбардировку, наподобие прежних крейсерских рейдов. С английской стороны были также посланы подводные лодки к неприятельским берегам, правда, в небольшом числе. Рассказывалось потом, что подлодка Е 23 дважды атаковала немецкий линкор «Вестфален» на обратном пути немецкого флота в Гельголанд и будто бы в конце концов утопила его. Эти слухи получили впоследствии частичное подтверждение. Немецкое морское командование признавалось, что один линкор 19- го августа получил попадание торпедой, но дошел без посторонней помощи до гавани.
