Коян и Вантулян обегали все соседние стойбища, приглашая друзей на праздник. Потом и они будут помогать людям в трудной весенней работе.
Народу собралось много. Яранги поставили вокруг на ровном месте, и между ними сделали загородки из жердей и нарт.
Было еще совсем темно, когда сам старик Ахалькут повел белую собаку к восточной стороне от стойбища. Он вел белую собачку к месту, где еще с вечера положил обрезок нетолстого бревнышка и длинную ольховую палку.
Люди молча шли за старшим.
Ахалькут поставил собачку мордой на восток и сел на нее, придавил ее всем телом. Сын Коян подсунул ей под шею бревнышко и отошел к людям, стоявшим полукругом.
Все по-прежнему молчали. Только собачка коротко взвизгнула, но старик надавил ей рукой на затылок, прижав морду к бревну, и собачка затихла.
— Вальгиргин, отец всего живого, — заговорил Ахалькут запинаясь, — прошу тебя сохранить моих оленей и моих людей, которых эти олени кормят. Пусть эта моя любимая собака сторожит нас от духов, когда солнце уйдет с востока и пойдет своей дорогой.
Солнце как будто услыхало слова чаучу. Оно показало свое ослепительное лицо из-за гряды сопок. И в тот же миг Ахалькут сунул нож под горло собаки. Он резко дернул нож кверху, подняв левую руку с собачьей головой навстречу светилу.
Старик тяжело встал и плохо слушающимися руками насадил на палку голову собаки. Больше сил не осталось.
Сын Коян поглубже засунул палку в голову собаки и направил морду точно на солнце, воткнув палку в глубокий снег.
Он присел возле собачьего тела и сделал то, что полагалось по старому закону. Коян разрезал собачью шкуру на спине от головы до хвоста, стянул ее по обе стороны надреза и сделал насечки поперек тушки, чтобы священным птицам, мудрым воронам, было легче получить пищу.
Иван Иванович Вантулян говорит:
— Ворон самым главным духам близкий. Посмотри, как долго он живет. Вот сейчас приедем на место, где два ворона живут — их еще дед моего деда знал. Они живут — никогда друг другу не мешают. У каждой их семьи своя земля есть. Старики наши всегда знали, у каких воронов какая земля.
— А как они в поселке делятся?
— В поселке совсем другие вороны. Те только по помойкам живут. Все же и у них свое место есть. В тундру они никогда не полетят. Их настоящие вороны (квэлль) не пустят.
Пусть поселковые вороны и не принадлежат к «врановой аристократии», все же они приезжего с «материка» поражают. Во-первых, они строго знают свое место, то есть на одних и тех же местах по крайней мере ночуют. Во-вторых, «говорят» не на языке материковых воронов. Здесь не услышишь вульгарное «карр, карр» или же нечто похожее на «невермор», сказанное Эдгару По зловещим вороном. Столовыми их, правда, являются помойки, но помойки — это столовые и собак, и лошадей. На помойках собаки и лошади появляются здесь не потому, что не кормлены. Напротив, мы имели много случаев убедиться, что лошадей кормят отлично и именно лошадиным кормом — овсом, сеном и прочим, а собак — рыбой и мясом. Видно, шарить по помойкам для здешних собак — лишнее развлечение, а лошадок кроме этого влечет и услада гурманства — остатки соленого лосося или же вареной оленины.
Обычная картина на поселковой помойке: здесь мирно роются три-четыре лошади, несколько собак и воронов. Лошадям наскучивает это место, и они отправляются колонной по одному к соседней помойке. Вороны взлетают и садятся на спины лошадей. Вид у них, когда они едут верхом, бывает такой же, как у бывалых гусаров, покидающих надоевший городишко. Собаки трусят сзади. И никогда не увидишь, чтобы собака посмотрела косо на птицу или же птица проявила недружелюбие к собаке.
Что же касается здешнего вороньего языка, то его можно сравнить разве что с воркованием. Идешь где-нибудь и слышишь над головой в очень приятной тональности, безукоризненно музыкальное: «Курлуа-рру, треуэрре!» Думаешь: «Что за райский голос?» Поднимаешь голову — пара воронов.
— Воронов нельзя обижать, — продолжает Иван Иванович. — Они людям помогают. Раньше, когда охотились на снежных баранов, вороны всегда показывали, где бараны лежат. Мы вдвоем с братом Кояном тогда вместе ходили. Идем — смотрим: вороны над одним местом кружатся. Мы близко, напрямую к той сопке идем. Как близко подойдем, то вороны выше летать начинают, кружиться. Значит, бараны нас заметили. Тогда один остается и стоит, не двигается. А другой идет в обход — справа или слева, как удобнее. Если один неподвижно будет стоять, то другому совсем легко будет к баранам подобраться. Вон — Чельгат. Тот еще недавно так близко к баранам подбирался, что догонял барана, ножом убивал. Потом надо воронам все кишки баранов оставлять.
Очень вороны умные и сильные. Как-то один русский еще давно приехал на отел. Он тогда увидел, что ворон выклевывает глаза теленку, который еще рождается. Он говорит:
— Я его сейчас убью!
Ему люди говорят, не делай этого. Ворон может обидеться, тогда все стадо пропадет. Он клюет, наверное, потому, что мы ему никакой еды не дали, ничего не оставили от забитых оленей.
Он все же взял ружье и убил того ворона. Скоро прилетела туча воронов. Они всех важенок заклевали и всех телят. Только после этого улетели. Они так за своих мстят.
Оставив на совести Ивана Ивановича этот рассказ, мы приступили к выгрузке имущества. Снова надо строить корраль, снова пастухам работа и работа. А нам предстоит опять переезд в другую тундру — в Пахачинскую.
Средние Пахачи
Поселок Средние Пахачи небольшой. Он стоит на горной речке Пахача, которая впадает прямо в Тихий океан.
Поселок чудесный. Домики новые, деревянные, из бруса. Обшиты фигурными досками и покрашены в самые веселые цвета. В поселке фундаментальная двухэтажная школа, прекрасная больница, один из самых лучших на Севере клубов — несколько залов, библиотека. Такой клуб мог бы сделать честь любому сельскому поселку и на «материке».
Дома отапливаются центральной котельной — никакой заботы с дровами. Никаких перебоев с электричеством. В домах имеется водопровод, канализация, ванны. Все как на «материке».
Только ходишь здесь не по земле, а по эстакадам. Весь поселок опутывают мостки на сваях. Построен он на мерзлоте, и летом место вокруг становится топким.
Шел март, и снег на мостках был кое-где заляпан кровью. «Ага, — подумалось, — значит, забой оленей проводят, мясо возят».
Оказалось — совсем не от оленьего мяса эти пятна, а от собачьей крови. Собаки бродят поодиночке и стаями. Ждут, когда их запрягут и заставят работать. Пока ждут — дерутся. К людям относятся с почтением.
