Оказалось — совсем не от оленьего мяса эти пятна, а от собачьей крови. Собаки бродят поодиночке и стаями. Ждут, когда их запрягут и заставят работать. Пока ждут — дерутся. К людям относятся с почтением.
К достоинствам Средних Пахачей надо прибавить и то, что это хозяйство, одно из лучших на Крайнем Севере по организации оленеводства, дает еще продукты, совсем не свойственные Северу: кур, яйца, молоко. И продукты эти очень дешевы.
Кормит поселок река Пахача. Травы здесь, в речной пойме, выше двух метров. Сено готовят для коров с избытком. Косят чукчи, русские — все, кто живет в поселке и хочет пить молоко. Косцы привязывают к поясам колокольца или разные железки, чтобы гремели. Медведей пугают. Медведей здесь больше, чем где-либо в России.
Каждый год по реке идут на нерест лососевые: кета, горбуша, нерка, чавыча, кижуч. Рыба побита о камни, чуть жива. Люди ее ловят. Рыбу режут, готовят юколу, сушат на вешалах, которые тут же и стоят. Женщины-чукчанки одним движением ножа отделяют голову, а другим разрезают рыбину от того места, где голова была, — шеи-то у рыбы не найдешь — до самого хвоста. В таком виде рыбу и вешают на жердину. Она быстро высыхает, и ее складывают в мешки. Высококалорийное питание готово.
Рыбу, кроме того, солят в тузулке — в насыщенном солевом растворе, просто посыпая солью.
Ну а местным жителям кроме этого природа посылает еще и икру, ягоды — голубику, бруснику, морошку, шикшу, жимолость, чернику — и грибы. За два часа здесь можно набрать ведро ягод. Грибы за ценность не считаются. Чтобы ведро набрать, и получаса будет много.
— Говоришь, кто у меня прапрапрапрадед был? — задумался Володя Кергувье. — Не помню. Я только знаю, кто у меня прадед был.
— А кто знает?
— Это моя мать должна знать. Она сейчас шьет в яранге. Хочешь, пойдем поговорим. Заодно и нашу ярангу посмотришь.
Семейство Кергувье живет в современной квартире.
— А зачем ярангу держите?
— И дача, и мастерская. Сейчас тепло. Старикам в доме душно. Они и поставили ярангу, чтобы на свежем воздухе побыть. К тому же дома не станешь шкуры обрабатывать.
Обычно яранга считается мрачной и грязной. Любой дом можно превратить в мрачную и грязную берлогу, если хозяйка нерадива. Так же и с ярангой.
Яранга у Кергувье небольшая и аккуратная. Чтобы представить себе ее, надо очертить круг диаметром метров десять. Потом накрыть этот круг приплюснутой сферой, чтобы высота оказалась метров шесть — повыше, чем потолки в современных квартирах. Это общая схема жилья. А более подробно так: ставится легкий и изящный каркас, который покрывается хорошо выделанными шкурами. По кругу расставляются треноги, к ним прикрепляются гибкие шесты, сходящиеся вверху, и подпираются центральными шестами. Центральных шестов — три.
Шкуры для рэгэм (покрышек) тщательно продублены и выкрашены отваром из ольховой коры в изысканный красновато-коричневый цвет. В этот цвет красились и одежды индейцев, и одежда наших чукчей.
Но это еще не само жилище. Это чоттагын — холодная часть, где занимаются хозяйственными работами. Если сравнить ярангу с северными русскими жилищами, то чоттагын будет крытым двором, а сам дом ставится уже внутри его.
Человек живет в пологе. Точнее, спит и отдыхает в нем. Полог представляет собой параллелепипед, этакий вытянутый короб из самых лучших оленьих шкур. Наверху этот четырехугольный мешок держится на горизонтальной палке. Палка эта подперта снизу массивными шестами с рогатками на концах. Верх полога привязан к каркасу яранги. Этот короб, в котором может свободно разместиться человек десять, сшит из шкур шерстью внутрь. Передняя стенка его поднимается, и тогда он напоминает сцену в старинных театриках.
Под голову чукчи, как истинные спартанцы, клали общую подушку — бревнышко по всей длине полога. Одеялами служили сшитые нежнейшие шкуры пыжика — олененка.
В самый лютый мороз стоило двум людям залезть в полог и опустить переднюю стенку, как он от человеческого тепла нагревался так, что приходилось раздеваться догола. Женщины так и сидели в пологе в одних набедренных повязках. Надевали керкер (комбинезон), только покидая полог.
Мать Володи прилежно шила. Под центральной треногой тлел костерик, над ним остывал подвешенный чайник.
Володя поговорил с ней по-чукотски и объявил:
— Имя моего прапрадеда — Хилино.
— Спроси, кто у него были братья и сестры.
Володя перевел вопрос, выслушал ответ и сказал:
— Она не знает.
— Спроси, кто знает.
Старуха некоторое время задумчиво смотрела на меня, а потом что-то неторопливо сказала сыну.
Тот тоже подумал и обратился ко мне:
— Сейчас все поехали в личное стадо. Там все старики собрались. Мать не едет, потому что плохо себя чувствует. Может быть, поедем вместе?
Это было замечательное предложение. Старики обычно неохотно пускают чужих на свои праздники. Не то чтобы они относились к другим людям плохо. Просто они, как и все, предпочитают свои семейные дела решать без посторонних. А для этнографа заманчивее всего проникнуть в самое сокровенное. Ведь любой знает, что путешественник не много узнает о других, если он будет только слоняться по улицам.
— А старики разрешат, Володя?
— Если мать предлагает, значит, разрешат.
На коррализацию личного стада и впрямь собрались все старики с фактории. Настроение у всех явно приподнятое, одежды самые новые.
— Пойди на ту сторону, за палаточный лагерь, — кивнул мне Володя. — Только внимательно под ноги смотри…
Я пошел в указанную сторону. Снега под ногами почти не осталось. Отдельные пласты, как слоеные пирожные, высились на кочках. Метрах в двадцати от последней палатки на темном мху лежали два собачьих черепа с обломками полусгнивших палок, торчащими из них, — свидетели времен жизни чаучу Ахалькута и его сверстников. Я посмотрел на черепа и стал тихонько отходить назад, спиной, доставая одновременно из-за пазухи фотоаппарат. Так поднялся на твердый снежный пласт, оказавшись сразу высоко, и глянул в видоискатель.
Вечер был тихий-тихий. Тепло. Ветра нет. Искрятся только пласты снега здесь, в низине, где уже поставлен корраль.
Пригнали стадо, и оно замерло перед палатками. Мужчины бродят среди оленей. Все идут одинаковой походкой — вперевалку. Руки у всех за спиной. В руках чааты.
Самый высокий мужчина — бригадир личного стада — одет в яркую кухлянку с пышным воротником шоколадного цвета.
— Что это за мех? — спрашиваю у одной из женщин.
— Собака, — фыркнула она.
Мужчины все кружат и кружат по стаду. Потом они выходят из него. Пастухи разбегаются в разные стороны и начинают криками пугать животных. И вот доселе неподвижное стадо начинает волноваться. Группы оленей мчатся в одну, в другую сторону. Взлетают чааты, и работники тянут пойманных оленей к своим палаткам, где собрались родственники. Тащит своего оленя и Володя. Олешек прыгает, выгибая шею. Володе приходится прилагать все силы, чтобы одолеть его. Он наконец заводит зверя на снежную плиту, и олень останавливается. Чаат у Володи берет молодой парень, его родственник…
