Или поехать по вновь открытой дороге туда, где раньше были пустыри: переключив передачу, часто и быстро вращая педали, медленно въезжать на длинный и высокий путепровод, а потом, опасливо придерживая тормоза, со свистом нестись вниз, обозревая дали, марсианские виадуки и развязки строящейся кольцевой автодороги, копошащихся строителей в оранжевых куртках, сваи, краны, песок, синеву небес.
Или можно, наоборот, уехать вечером в центр: просто сесть на любую маршрутку, выйти на Невском и пойти куда глаза глядят, например, по каналу в Коломну, в тихие темные улицы, куда еще не вполне добрался капитализм, где люди спускаются в тапочках в подвальный магазинчик, из которого вдруг выскочит продавщица и с криком устремится в анфиладу дворов, отважно преследуя скрывшегося там не заплатившего за пиво мужика.
Можно по Фонтанке вернуться на Невский, заглядывая в окна совсем пустых и рядом — битком набитых кафе, гадать, в чем разница, думать, что культуру посещения кафе мы так и не переняли: собираем старшее поколение по-прежнему дома, хоть и не готовим больше, а просто покупаем в магазине торт и салаты; друзья же забегают, в основном, на работу, где за чаем без хлопот можно обо всем поговорить.
И, меряя ногами километры по уже темным, в огнях фонарей улицам, глядя на отремонтированные и не отремонтированные дома, на освещенные окна со стеклопакетами и без, гадая, какая за теми и за другими протекает чужая жизнь, мы словно утаптываем, упорядочиваем и свою: появляется способность, не перемывая разными словами одно и то же, высказывать какие-то другие утешительные мысли, скажем, о моментах гармонии, которые случаются так редко, только на самом стыке, на переходе, причем лишь на короткое время. Вот, например, жалуешься на перманентную занятость, когда прямо некогда вздохнуть, потому что действуешь по разным направлениям, как компьютерная многозадачная система, при этом думаешь, какое будет счастье, когда все это разгребешь, а, разгребешь, только успеешь обрадоваться, как уже раверзается бездна и пустота, и с радостью хватаешься за новые, слава Богу, пока еще накатывающие дела.
Или написание рассказа: думаешь-думаешь, ничего не придумываешь, есть вроде какие-то мысли, но чего-то не хватает, отлыниваешь, в оправдание себе берешься за другую работу, потом вдруг что-то еще увидела или услышала, и — вот оно, знаешь, поняла, теперь всего и дел, что записать, но опять оттягиваешь и ходишь кругами, а потом чувствуешь, что все — дальше откладывать некуда, и тут происходит по-разному- иногда, действительно, получается и радуешься, хотя сразу уже задаешься вопросом, а что дальше; а иногда все оказывается ложным, и тогда начинаются мучения: и это никак не закончить, и новое не начать, и, наконец, со скрежетом сдвинувшись каким-то образом с мертвой точки, не ощущаешь уже ничего, кроме усталости и пустоты.
Так и цветы цветут только раз в году, долго готовятся, потом выпускают красивую яркую стрелку, а через пару дней она уже пожухла, а еще через два дня ее, осыпавшуюся, безжалостно срезают, чтобы не мешала цветку отходить и набираться сил.
Да и то, если подумать, никто ведь и не питается концентратом, его кристаллы лишь растворяются в воде в пропорции семь или сколько-то к одному, и ничего не остается делать, как пить этот разбавленный компот.
Конечно, если накатит неудовлетворенность, всегда есть соблазн искусственно повысить концентрацию, во что-нибудь уверовать или подхватить витающие в воздухе идеи, но верится что-то все более и более с трудом, да и не слышно что-то вокруг завлекательных песен.
И, нагулявшись, мы спускаемся на Сенной в метро, где с эскалатора слышим, что внизу играют на флейте. И проходя мимо девушки, музицирующей в пустом вестибюле с серьезным лицом, я думаю: только бы инструмент нормально звучал, а все остальное — уже второстепенные вещи.
Ламповый усилитель
Сделать ламповый усилитель не было, конечно, для Гриши целью всей жизни, разговоры о нем начались, наверное, лет десять назад, когда Гриша на юго-западном рынке познакомился с Б., издающим тогда журнал о ламповой технике. Б. несколько раз к нам заходил за материалами для журнала, которые откуда-то имелись у Гриши, он был разговорчивым человеком, много курил, они с Гришей выходили на лестницу, Б. что-то Грише рассказывал, а Гриша слушал. Потом Гриша совершил несколько мало понятных мне поступков — с кем-то договаривался, куда-то ездил, на вопросы отвечал уклончиво, брал ключи от бабушкиной квартиры, я особо не вдавалась, но подспудно чувствовала: что-то он замышляет. Все открылось, когда, приехав с дачи, бабушка обнаружила на шкафу невероятной тяжести вещи — громадных размеров динамики и корпус усилителя, а также несколько старых ламповых приемников. На вопросы Гриша ответил, что, конечно, не сейчас, потому что некогда, но когда-нибудь, когда будет время, он тоже сделает ламповый усилитель и отреставрирует приемники — все детали он уже по дешевке раздобыл, и мы будем слушать дивного качества музыку. Гриша в упоении рассказывал, как звучат в ламповом усилителе басы, какие они густые и бархатные, и что его звучание невозможно сравнить со звучанием самого навороченного современного музыкального центра: даже голос у Гриши звенел, когда он изображал эти хваленые басы и рассказывал про виды усилителей. В доказательство Гриша вскоре повел меня в магазин Hi-Fi на Литейный, где продемонстрировал промышленные образцы ламповой техники и, самое главное, их цены, всем своим видом призывая проникнуться ошеломительной выгодностью его приобретений. Я только спросила, а куда же мы поставим такие огромные колонки, но устыдилась своего вопроса, глядя на Гришино вдохновенное лицо.
Сразу скажу, что, по крайней мере, двух человек Гриша так или иначе втянул в это увлечение: первым был американец Гари, с которым мы в те времена дружили — тема ретро была для меланхоличного Гари волнующей и вдохновляющей, она навевала ему мысли о быстротечности жизни, он с любовью и грустью смотрел на старые приемники, и, уехав в Америку, тоже назаказывал ламп и книг по усилителестроению. Вторым человеком была, как ни странно, бабушка, которая начала беспокоиться, что под тяжестью динамиков провалится пол и обрушится дом, она на полном серьезе уверяла, что ночами слышит треск и что это перекашиваются стены.
Основные помыслы Гриши занимали, однако, металлоискатели: они, в отличие, от ламповых усилителей, были проектом длинным, к тому же коммерческим, они были, если можно так выразиться, законным браком, в то время, как ламповые усилители явились неожиданным романом, взбудоражившим Гришино воображение. В этом романе прозвучала и трагическая нота: Б., увлекший ими Гришу, неожиданно заболел и умер, последний номер его журнала выпускала уже без него его жена, а потом журнал и вовсе перестал существовать. Вслед за журналом с рынка исчезла и палатка с деталями для усилителей — время всякой самодеятельности, кажется, ушло, и все же динамики и приемники по-прежнему хранились на бабушкином шкафу, в то время как Гриша программировал микропроцессоры для металлоискателей, а параллельно вернулся и к высоковольтной технике, с которой, кажется, несколько лет назад окончательно распрощался и на которую снова возник неожиданный спрос.
В это время Гриша увлекся также кладоискательством: он завел себе резиновые сапоги и камуфляжную куртку, наш «Москвич 2140» сменила баклажанного цвета «Нива», на которой можно было забираться в непроходимую глушь. Гриша вступил в поисковое общество, познакомился с разными людьми, обуреваемыми поисковой страстью — Гришу во всем этом деле интересовала, в первую очередь, возможность опробовать в полевых условиях приборы собственной разработки, сравнить их с иностранными аналогами, а также выбраться на дикую природу, любителем которой он всегда был.
Находками, которые Гриша привозил из своих экспедиций, были какие-то старые ложки и вилки, иногда он демонстрировал нам и ржавые старинные монеты, но золотые динарии, легенды о которых ходили среди Гришиных знакомых, так и остались чем-то мифическим, хотя носились упорные слухи, что кто-то где-то их в большом количестве нашел.
А потом Гриша стал ездить на поиски реже, разве что с сугубо утилитарной испытательной целью на пляж в Репино, где он упорно толокся на пятачке с очередным прибором, проверяя его так и этак, слушал, как он по-разному свистит, а я, никогда не отказывавшаяся сопровождать его в цивильные места, прогуливалась по берегу и кормила птиц.
Вскоре к нам переехала жить бабушка, и мы неожиданно поняли, что не можем надолго уехать и ее оставить — в результате летом мы стали совершать лишь короткие ездки с фотоаппаратом по окрестным монастырям, и хотя увлечение церковной архитектурой для Гриши и не было новым, такое обилие интересного так близко от нашей дачи, которое прежде, улетая в дальние страны, мы почему-то не удосуживались посетить, его поражало.
