— Я не так много знаю о Менкене.
— Его переоценивают, хотя он действительно мог удачно ввернуть словечко. Впрочем — либерал до мозга костей. Я не удивился, даже напротив. Уж если Менкен мог стать антисемитом, то дверь в эту компанию открыта для любого. Никому нельзя доверять. Это еще и девиз моего бизнеса, благодаря которому, как ты можешь видеть, я добился столь впечатляющего успеха. Помнишь, когда ты был здесь в последний раз?
— Когда расследовал дело Хэнсфорда, — предположил Либерман.
— Дело… дело. Ты искал трубу для своего внука, — сказал Иззи, не вставая со стула. — Как, нашел?
— Нет, но он переключился на барабаны, а потом на фортепьяно.
Либерман стал рассматривать полку с губными гармошками, надежно запертую за толстым стеклом. В детстве у него была губная гармошка. Он научился играть «Тару» из «Унесенных ветром» и тем заработал полдоллара от своей впечатлительной матери, которая любила Эйба и «Метро-Голдуин-Майер» так же сильно, как Эйб любил «Кабс». Он перешел на хроматическую гармонику, когда в двадцать с небольшим стал работать по ночам в патрульной машине, и научился играть «Розовую вишню» и еще песню из фильма «Шейн»[24]. Напарник проявил терпимость, и Либерман совершенствовал свое искусство, но однажды ночью после вызова по делу о семейном насилии, вернувшись к машине, он не нашел там гармоники.
— Но сегодня ты ищешь не фортепьяно, — сказал Иззи. — Что же ты ищешь, кроме воспоминаний?
— Бездомного, известного как Бродяга Жюль.
— Лампа, — сказал Иззи.
— Это он! — воскликнул Либерман.
— Вон там, — сказал Иззи, показывая за тщательно запертую витрину с часами.
Либерман обошел витрину и оказался у покрытого черными пятнами столика. На нем стояла лампа, точную копию которой Эйб видел разбитой на полу в квартире Эстральды Вальдес.
— Это она. Рассказывай.
— Не так уж много ты от меня услышишь. — Иззи снял очки. — Приходит человек, держит эту лампу, как больного ребенка. И говорит мне, что лампа волшебная. Я принимаю в расчет его состояние и предлагаю ему два доллара, что явно на два доллара больше, чем ему предложил бы кто-угодно на много миль вокруг.
— Он говорил что-нибудь еще?
— Что собирается поведать свою историю Волшебнику.
— Бармену в «Бларни инн»?
— Можно было и так понять, но этот парень был сосредоточен на иных мирах.
— Я дам тебе три доллара за эту лампу.
— Пять, — возразил Иззи.
— Я могу забрать ее бесплатно как улику, — сказал Либерман. — Это краденое имущество.
— А я могу позвонить своему адвокату, — заявил Иззи, сверкнув очками.
— Из-за лампы, за которую ты заплатил два доллара?
— Из принципа.
— Четыре, — предложил Либерман.
— Компромисс — это нравственное поражение, — сказал Грубиян Иззи.
— Ладно, пять, — согласился Либерман, вынимая бумажник.
Иззи получил пять долларовых бумажек и дал Либерману ключ:
— Это от витрины, которую ты рассматривал, с гармошками. Возьми одну себе, это премия. Дается вместе с лампой.
Либерман открыл витрину, достал губную гармошку фирмы «Хонер», положил ее в карман, запер витрину и вернул ключ Грубияну Иззи.
— Жизнь, — сказал тот, — это серия странных и кажущихся бессмысленными историй. Смысл извлекается из соотношения истории, рассказчика и слушателя, причем у последнего — самая трудная задача.
Либерман взял лампу и направился к выходу.
— Я буду на связи, — пообещал он.
— Приходи, когда научишься играть «Дым попадает тебе в глаза», — сказал Иззи, возвращаясь к книге Менкена.
Бродяга Жюль был в то утро в «Бларни инн», но к тому моменту, когда там появился Либерман, уже давно ушел. Ему хватило меньше часа, чтобы пропить свои два доллара и двинуться в путь. Волшебник, субтильный бармен, помнил, что Жюль направился на восток по Чейз. Либерман поблагодарил его, вышел из бара и с максимальной скоростью, которую позволяли больные колени, пошел к своей машине.
За пять минут до этого Хэнраган подъехал к пляжу на Чейз-стрит. Бродяги Жюля там не оказалось. Хэнраган решил идти по Чейз на запад в слабой надежде найти Жюля или кого-то, кто мог быть знаком с таким человеком, как Бродяга Жюль. Не успел он пройти полквартала, как увидел идущего навстречу Жюля Ван Бибера. Тот также заметил Хэнрагана и мгновенно понял, что высокий ирландец — полицейский. Жюль, который обычно ходил не спеша, повернулся, побежал и попал прямо в руки Либерману, который тоже увидел Бродягу, когда ехал по Чейз-стрит в направлении озера. Либерман остановился и вышел из машины, чтобы подойти к нему, когда появился Хэнраган.
— Я ничего не сделал, — прошептал Жюль в руках Либермана.
Ван Бибер и Либерман лежали на тротуаре, подозреваемый сверху, полицейский снизу.
Хэнраган поспешил к ним и снял Бибера со своего напарника.
Жюль повторил, обращаясь к высокому копу:
— Я ничего не сделал.
— Есть хочешь? — спросил Либерман, вставая.
— Съел бы что-нибудь, — признался Жюль.
— Хорошо, возьмем «Биг-Мак», — предложил Либерман.
Не прошло и десяти минут, как они сидели в «Макдоналдсе» на Говард-стрит. Закусочная была почти пуста. За соседним столиком сидели толстая женщина с тремя детьми. Что бы ни говорили дети, толстуха отвечала: «Ешьте свою картошку и молчите».
— Вам это не очень-то полезно, — сказал Бродяга Жюль, когда Либерман откусил кусок от своего гамбургера.
— Я праздную, — объяснил Либерман. — А ты вытирай рот, когда ешь.
Жюль неряшливо откусил большой кусок, измазался и вытер рот.
— Празднуете? — спросил Жюль.
Жюля втиснули в кабинку рядом с Хэнраганом, а Либерман сидел напротив. Бродяга заказал кока-колу, чизбургер без горчицы и большую порцию картошки. Хэнраган ограничился кофе, а Либерман соблазнился «Биг-Маком» и диетической колой. Чизбургер Жюля пришлось ждать лишние пять минут — это был специальный заказ.
— Праздную два события, — ответил Либерман, запуская руку в пакет с картошкой Жюля. — Я прошел ежегодный медосмотр, и мы тебя изловили.
— Я летал, — проговорил Жюль с набитым ртом. — Я должен рассказать. Я летал, святая правда.
— Жуй свой чизбургер, — посоветовал Хэнраган. — Ну и вид у тебя. Ты хоть рот закрывай.
— Ладно, — согласился Бродяга и продолжал есть, что было нелегким делом, учитывая отсутствие у него зубов. — Я вам скажу, искусственные зубы только мешают, когда ешь гамбургер…
— Очень полезная информация, — сказал Либерман. — Могу я задать тебе вопрос?
— Не знаю, — ответил Жюль, глядя на Хэнрагана.
— Почему ты убил Эстральду Вальдес?
— Я убил… — Ван Бибер опять замер с полным ртом.
— Жуй, — приказал Хэнраган.
Жюль снова задвигал челюстями.
— Ты находился в ее квартире вчера ночью, — сказал Либерман. — Она была дома. Ты вошел, убил ее, взял лампу и…
— Смылся, — продолжил Жюль.
— У тебя есть нож? — спросил Хэнраган.
— Нет, — ответил Жюль. — Раньше был. Да нет. Навряд я кого-то убил вчера.
— А когда ты убил кого-то? — спросил Хэнраган.
— На войне, — ответил Бродяга, откусывая от чизбургера.
— На какой войне? — поинтересовался Либерман.
— Забыл… Там были эти… австралийцы, мы в них стреляли, — сообщил Жюль. — Ага, австралийцы…
— Мы с Австралией никогда не воевали, — сказал Либерман.
— Тогда не знаю, на какой войне, — сказал Жюль. — Можно мне выпить?
— Пей колу, — ответил Либерман.
— Дайте выпить, — сказал Ван Бибер. — Тогда расскажу.
— Ешьте свою картошку и молчите, — закричала толстуха с детьми.
— Что ты расскажешь? — спросил Либерман.
— Что хотите. Вы мне сами скажете.
— Ты убил ее, — настаивал Хэнраган.
— Я… нет, вряд ли, — повторил Жюль. — Не в этот раз.
— Не в этот раз? — переспросил Либерман.
Внезапно глаза Жюля сфокусировались на другой вселенной. Рот открылся, и оттуда стали вываливаться куски сыра.
Хэнраган вытянул руку и легонько толкнул Бродягу Жюля в правое плечо, чтобы вернуть его в Чикаго. Жюль дернулся и ударился головой о стену. Толстуха перестала жевать и посмотрела в их сторону.
— Я едва к нему прикоснулся, — сказал Хэнраган, обращаясь сразу к женщине с детьми и своему напарнику. Тот пожал плечами и продолжал жевать.
— Я здесь, — очнулся Ван Бибер.
— Рад это слышать, — заметил Либерман, подавая ему салфетку. — Вытри рот.
— Я знаю, где нахожусь, — сказал Ван Бибер, фокусируя взгляд на Либермане. — Только не всегда уверен, когда именно это происходит.
— Вальдес бы его ни за что не впустила, — заметил Хэнраган, внимательно оглядывая человека, сидевшего рядом. — А если бы впустила, то справилась бы с ним одной рукой.
— Может, я и не убивал ее, — сказал Жюль, потирая ушибленное место на голове.
