— Может, я и не убивал ее, — сказал Жюль, потирая ушибленное место на голове.
— А кто? — спросил Хэнраган.
— Расскажи-ка, что ты помнишь о прошлой ночи, — сказал Либерман.
Жюль вытер ладони о свои засаленные штаны и запустил пальцы в жареную картошку. Его ногти украшала черная кайма грязи.
— Прошлая ночь, — проговорил он с набитым ртом. — Как же я… А которая была прошлой?
— Ты был в «Мичиган тауэрс», на шестом этаже, — попытался помочь ему Либерман. Картошку он решил не доедать. Застольные манеры Жюля отбили у него аппетит.
— Парень, который сказал мне про бутылку… — начал Ван Бибер, выплевывая кусочки картошки.
— Сказано тебе — не разговаривай с полным ртом, — перебил его Хэнраган.
— Так кто был тот парень, что сказал тебе про бутылку? — спросил Либерман.
— Да просто парень. Я и не помню. У меня такая каша в башке… Подождите-ка, я как раз вспоминаю. Дверь была открыта. Открыта… — Толстуха с детьми открыла рот, но прежде, чем она успела заговорить, Жюль закричал: — Ешьте свою картошку и молчите.
Женщина посмотрела на Жюля и выкрикнула:
— Мать вашу!
— На чем я остановился? — спросил Жюль, хватая руками картошку.
— На открытой двери, — подсказал Хэнраган.
— Да. — Ван Бибер закрыл глаза и закивал, словно особо одаренный студент, давший профессору особо удачный ответ на очень трудный вопрос. — Я вошел. Все раскидано. Бутылка на полу целая… не была разбита. Потом услышал… Она делала вот так… — Бродяга Жюль стал давиться и кашлять.
— Хорошо изобразил, — одобрил Либерман.
— Я говорил с ней, — сказал Жюль. — Я сказал ей: «Что?» Мне что-то плохо. До унитаза бы добраться.
— Ты спросил ее, можно ли воспользоваться туалетом? — сказал Хэнраган.
— Да нет, — ответил Бродяга Жюль. — Мне сейчас нужно в туалет.
— Что она тебе сказала, Жюль? — спросил Либерман.
— Под домом в доме моей матери, — с гордостью произнес Бродяга. — Это все.
— Под домом в доме ее матери? — переспросил Либерман.
— Мне надо… Поссать мне надо…
— Что еще она сказала? — спросил Либерман.
— Ничего, — ответил Жюль. — Я взял лампу и вылетел из окна. Эй, мне надо…
Хэнраган подвинулся к проходу и встал. Жюль побежал, держась за промежность. Толстуха со своим выводком направилась к выходу, одного особенно упрямого ребенка она тащила за руку. Жюль вошел в туалет.
Оба полицейских знали, что в туалете нет окон и Жюль не сможет причинить себе вред, если не попробует утопиться в унитазе или раковине и не станет биться головой о стены.
— Что будем делать? — спросил Хэнраган. Он отхлебнул кофе и принялся разглядывать содержимое чашки.
— Заведем на него дело, задержим, — ответил Либерман. — Скажем Хьюзу, что нашли его, а тем временем продолжим искать преступника. Знаешь, на кого похож Жюль? Помнишь Дастина Хоффмана в «Полуночном ковбое»? Рацо Риццо.
— Согласен. Знаешь, что я сделал сегодня? — спросил Хэнраган. — Я был на исповеди, — сказал он, все еще глядя на свой кофе.
— Мазл тов[25], — сказал Либерман. — Почувствовал облегчение?
— Пожалуй, — ответил Хэнраган. — Что ты думаешь о китаянках?
— Я вряд ли выделял их в отдельную категорию женщин, — сказал Либерман, трогая усы. — По-твоему, мне стоит об этом подумать?
— Вовсе нет. Где, черт возьми… — начал было Хэнраган, но в это время Жюль вышел из туалета, и он замолчал.
— У них нет полотенец, — объявил Жюль, с рук которого капала грязная вода.
— Возьми салфетку, — посоветовал Либерман, подавая Бродяге пачку.
Жюль вытер руки и оглянулся, ища, куда положить мокрый бумажный ком. Он остановился на пакете, в котором им дали сэндвичи.
— Твой вид не прибавляет аппетита, Жюль, — заметил Хэнраган.
— У меня был магазин открыток в Холланде, — сообщил Бродяга, стоя рядом со столиком и глядя на трех хихикающих девочек-подростков, которые входили в дверь. — У меня были жена и дети. Что-то случилось.
Жюль заплакал. Девочки посмотрели на него и снова захихикали.
— Мы едем в тюрьму, Жюль, — проговорил Либерман.
— Что же случилось? — спросил Ван Бибер, вытирая слезы рваным рукавом. — Вот я продавал открытки. И вот я знаю где и когда… Так что, черт возьми, случилось?
— Ты научился летать, — сказал Хэнраган.
— Нет, — возразил Жюль, тряся головой. — Я врал вам. И себе врал. Я упал. Ребята, дайте мне выпить, а?
Либерман и Хэнраган встали. Девочки-подростки со своими сэндвичами искали, куда бы сесть подальше от этих странных людей, но и не слишком далеко, чтобы можно было за ними наблюдать.
— Значит, под домом в доме ее матери? — спросил Либерман.
Бродяга кивнул. Его энергия улетучивалась, и глаза снова теряли фокус.
— Под домом в доме моей матери, так она сказала, — согласился Жюль. — Ее зовут Морин. Жену.
У Хэнрагана чуть не подкосились ноги. Либерман тронул руку напарника.
— Чью жену? — спросил Либерман.
— Мою, — ответил Жюль. — Мою жену зовут Морин.
— И мою тоже, — сказал Хэнраган.
— Я свою уже который год не вижу, — сообщил Бродяга, глядя на массивную фигуру полицейского. — Думаю, в постели она была что надо. А сейчас бы и не узнал ее.
Прежде чем Хэнраган сделал что-либо, чтобы добиться от Жюля признания, Либерман встал между ними.
— Едем в участок, — сказал он.
По дороге к машине (Жюль Ван Бибер шел посередине между двумя полицейскими) Хэнраган сказал:
— Ребе, верь я в дьявола, решил бы, что он приложил руку к тому, чтобы устроить мне веселую жизнь.
— Это не дьявол, Отец Мэрфи, — ответил Либерман. — Просто у Бога есть чувство юмора. И эта его черта мне по душе.
— Аминь, — пробормотал Жюль Ван Бибер, неотрывно глядя на подъездную аллею. — Аминь.
6
Капитан Хьюз сидел в комнате для допросов, слушал магнитофон и пил кофе из белой чашки с портретом Бетховена. Его розовый с голубым галстук был повязан свободно, оставляя место для расстегнутой верхней пуговицы на рубашке. Капитан сосредоточенно хмурился. Дверь в кабинет была закрыта, и Хьюз приказал Фейтлеру, утреннему дежурному с неправильным прикусом и прозвищем Псих, чтобы никто его не беспокоил. Никто. Точка. Никто, как было известно Фейтлеру, означало: никто, кроме мэра, начальника полиции и жены Хьюза. Либерман сидел в конце стола и делал заметки на обратной стороне счета Газовой компании Северного Иллинойса. Хэнраган включал и выключал магнитофон.
Это был маленький кассетник, конфискованный в квартире наркоторговца Мюррейхофа. Его надлежало хранить в помещении для улик, но работающих магнитофонов в участке не осталось — один украли, другой был в ремонте.
Либерман. …прошлой ночью.
Жюль Ван Бибер. Прошлой ночью?
Хэнраган. Вспомни — женщина и лампа.
Жюль. Эх, жизнь такая.
Хэнраган. Какая?
Жюль. Разве вспомнишь… Там вроде был парень.
Либерман. Парень?
Жюль. Ну да, парень. Дал мне бутылку. Нет, сказал, где ее найти…
Хэнраган. Ты сможешь узнать этого парня, если увидишь его или услышишь его голос?
Жюль. Большой. Он был большой. (Долгая пауза.) Она мне сказала… Она сказала, что это находится под домом в доме ее матери. Так она сказала. Красивая дамочка. Я встречал ее раньше на улице. На полу она лежала совсем плохая…
Либерман. Ты убил ее, Жюль?
Жюль. Морин?
Хэнраган. Красивую дамочку.
Жюль. Убил? Вряд ли. А может, и так. Я взял бутылку и лампу, я ж вам говорил. И полетел. Нет, упал. Вы не расскажете моей жене?
Либерман. Морин. Она…
Жюль. …в Мичигане. Грубиян Иззи дал мне за лампу два доллара.
— Выключи магнитофон, — сказал Хьюз, вздохнув. Он рассматривал свою чашку с портретом Бетховена. Бетховен хмурился.
Хэнраган выключил магнитофон.
— Мы заводим на него дело? — спросил Либерман.
Хьюз посмотрел на детектива и покачал головой.
— Это полная хрень, да вы и сами знаете, — вздохнул Хьюз. — Вам, возможно, удастся повесить на него это дело, если судьей на предварительном слушании будет Дрют или Шенберг и ваш Жюль признает себя виновным. Кто государственный защитник?
— Государственный защитник в этом деле Шеридан, — ответил Либерман.
— Он не взбрыкнет? — спросил Хьюз, вставая и глядя на Хэнрагана, который перематывал пленку.
Либерман пожал плечами и заметил:
— Он в долгу перед нами. Мы в долгу перед ним. Кто знает, как повернется.
— Я знаю, — сказал Хьюз. — Этот жалкий недоумок даже не правомочен признавать или не признавать свою вину. Даже Дрют на такое не поведется. Не сможет забыть, совесть замучит. Вальдес могла этого Жюля придушить как котенка. У бедняги нет ни сил, ни смелости, чтобы пырнуть кого-нибудь ножом хоть раз, не говоря уж о восьми. Ладно, как насчет оружия? Как насчет… Тьфу ты. — Хьюз уныло покачал головой. — Мне сегодня три убийства расхлебывать. У моей жены есть теория. Хотите услышать, какая у моей жены теория в отношении этого дела?
