не могу вернуть к жизни того, кто погиб, но могу спасти жизнь того, кто еще не умер[99]. Ты жив, эргэ, как жив и наш сад. Поверь мне, если себе не веришь.
– Что тебе нужно, чтобы вернуть сад к жизни? – Сяньцзань говорил медленно, словно нащупывая тропинку в темноте, но взгляда не отводил.
Ючжэнь улыбнулся.
– Лишь время и помощь Небесных покровителей, эргэ. Вот увидишь, сад вновь расцветет и зазеленеет, встречая летнее солнце. Только с прудом понадобится помощь. Найдутся в округе толковые работники?
Обсуждение очистки пруда внезапно расшевелило Сяньцзаня: откровеннее он не стал, но смотрел уже не так отрешенно, и Ючжэнь счел утреннюю беседу успешной. Старший брат никогда не умел говорить о своих чувствах, предпочитая словам поступки; новая одежда и желание помочь с прудом – прямое доказательство. После завтрака вызвали управляющего Ма Фаня, и тот с готовностью предложил свои услуги по поиску работников. Затем обсудили текущие дела: Сяньцзань поначалу порывался спровадить Ючжэня, но тот отговорился тем, что ему, мол, очень интересно послушать.
– У тебя дела идут на лад, эргэ, – сказал он под конец.
– Не жалуюсь, слава богам, – хмыкнул Сяньцзань почти весело. – Не только местные чиновники ткани заказывают, но и из клана Хань Ин приезжали. Даже из дворца господин Лан посылал за сэдином цвета рассветных облаков – а ведь он советник третьего ранга.
Соседи быстро проведали, что у торговца Си гостит брат-монах, и уже несколько человек приходили за талисманами защиты и благополучия. Старик портной попросил провести ритуал привлечения благодати Небесных покровителей – Ючжэнь впервые в жизни самостоятельно зажег две свечи в честь Дракона и Феникса вне монастыря, – а господин Бао с соседней улицы пожаловался на зловредного духа, мешающего спокойно спать. По его словам, с наступлением ночи начинались шуршание и топот, будто стая крыс носилась по дому и саду, а еще раздавался странный лай. «Даочжан, это непохоже на наших собак! – Щеки господина Бао тряслись от страха. – Не иначе как к нам забрался гуй[100] или цзянши!» Изо всех сил сдерживая смех, Ючжэнь успокоил мужчину тем, что цзянши точно не лают, а если же это и вправду гуй, то очень слабый, почти безвредный, раз никто до сих пор не пострадал. Однако взял свою метелку-фучэнь[101], курильницу с изгоняющими злых духов травами и честно прошелся по всему поместью Бао несколько раз, оставляя по пути палочки благовоний. Через какое-то время в дальнем уголке сада под ноги Ючжэню с жалобным писком вывалилось странное создание, похожее на крысу с головой черепахи. Всего лишь безобидный маньмань[102]. «Как же тебя занесло сюда, дружок?» – Ючжэнь поднял существо и почесал ему спинку.
Маньманя он выпустил в реку на окраине города – эти существа живут на мелководье, и заблудившемуся проще будет отыскать сородичей, а осчастливленный господин Бао осыпал молодого даоса благодарностями и сунул в руки сверток шелка. Шелк Ючжэнь принес домой и отдал брату со словами: «Тебе лучше знать, что с этим делать, эргэ». Сяньцзань хитро прищурился и забрал ткань, а через пару дней Ючжэнь нашел у себя в комнате гладкую и приятную на ощупь нижнюю сорочку из того самого шелка – нежно-зеленое поле стрелами прорезали молодые побеги бамбука. Ючжэнь, конечно, мог попенять брату, что из такого шелка впору шить верхнюю одежду – какой смысл в узоре, если его никто не увидит; или напомнить об умеренности, приличествующей даосам, однако не сделал ни того, ни другого. Это был дар от чистого сердца – как посмел бы Ючжэнь отвергнуть его?
Юноша напросился с братом и в лавку на пару дней, и число посетительниц резко возросло. Девушки и молодые женщины и раньше частенько захаживали в лавку Си – за редкими тканями и всевозможными расцветками, – но теперь приходили по нескольку раз, хихикали, закрываясь веерами, краснели, украдкой разглядывая Ючжэня. Юноша улыбался всем одинаково приветливо, про себя рассуждая: «Недаром жизнь вне монастыря считается высшей формой подвижничества: оказывается, соблюдать все обряды и правила среди людей ужасно трудно! Мне не следует выказывать предпочтение ни одной из них – без искреннего чувства это противоречит Пути, но и обижать равнодушием не следует ни одну из них – это противоречит поведению добропорядочного человека». Сяньцзань только посмеивался.
Помощь Ма Фаня в поиске работников оказалась очень кстати. К концу недели они уже прошлись неводом по дну пруда, выловив комья земли и камни, убрали буйно разросшиеся водоросли и укрепили берега; потом Ючжэнь приладил к сетке с камнями несколько очистительных талисманов и оставил ее в пруду на сутки. В ставшую прозрачной воду он высадил несколько видов водорослей и выпустил желтых и оранжевых карпов-лиюй, купленных на городском рынке. Рыбы яркими пятнами разбежались по пруду, словно золотые слитки или мандарины, просыпанные нерадивым торговцем, и Ючжэнь, взирая на дело рук своих, устало, но умиротворенно вздохнул.
– Ты все же сделал это, – сказал позади Сяньцзань. Ючжэнь обернулся. Брат стоял, завороженно глядя на снующих рыб, на ветви ивы, купавшей в пруду похожие на росчерки пера листья, и ему на плечи почти ложились душистые гроздья глицинии, словно обнимали, заслоняя от забот. За эту неделю Сяньцзань заметно ожил, снова стал тщательно причесываться, а новый лиловый ханьфу и вовсе делал его похожим на духа дерева, вышедшего прямо из ветвей глицинии с цветами всего на тон светлее его одежды.
– Верно говорят: смотреть на цветы легко, вышивать их трудно, – вздохнул Ючжэнь, улыбаясь чуть нерешительно. – Чистить пруды мне еще не доводилось, зато теперь, случись странствовать, смогу заработать не только молитвами да ритуалами.
Вечером они долго сидели за чаем. Расходиться не хотелось, оттаявший Сяньцзань вспоминал забавные случаи из детства младших братьев, Ючжэнь готовил новые талисманы – на продажу и взамен использованных. Потом Сяньцзань положил вдруг на стол потрепанную тетрадь.
– Узнаешь? – тихо спросил он.
Осторожно раскрыв тетрадь, Ючжэнь замер: грубые светло-коричневые листы были покрыты неровными иероглифами.
– Это же я писал! – выдохнул он пораженно. – Эргэ, откуда она у тебя?
Сяньцзань почему-то смутился.
– Я сохранил кое-что с тех времен, когда матушка учила нас читать и писать. А когда увидел таблички в саду, вспомнил, как учился ты, и решил поискать твои тетради. Ты писал туда стихи, верно?
– Верно… – перелистнув несколько страниц, Ючжэнь негромко прочитал:
В пути и в пути,
И снова в пути и в пути…
Так мы, господин,
Расстались, когда мы в живых.
Меж нами лежат
Бессчетные тысячи ли,
И каждый из нас
У самого края небес.
Дорога твоя
Опасна, да и далека.
Увидеться вновь,
Кто знает, придется ли нам?[103]
– Увидеться вновь, кто знает, придется ли нам? – повторил Сяньцзань. – Сяоди, когда ты возвращаешься в монастырь?
«Когда ты уйдешь? Мне тяжело быть одному, я должен к этому подготовиться», – прозвучало пусть и не вслух, но явственно. Ючжэнь мимолетно пожалел, что с ними нет Иши – вот уж кто учился красноречию, – но ответил как мог мягко:
– Пока я нужен здесь, эргэ. Если Путь поведет меня в иное место, я последую его зову, но сейчас зов Пути и мое сердце велят мне остаться.
Сяньцзань глубоко вздохнул, собрался что-то сказать… но его прервал стук в дверь:
– Господин Си! Молодой господин Си!
– Что случилось, А-Юй?[104] – Братья тревожно переглянулись: все домашние уже ушли отдыхать, и старый слуга не стал бы тревожить хозяев без серьезной причины.
– Господин Си, здесь девушка, желает вас видеть!
– Какая еще девушка? – Сяньцзань порывисто поднялся, плеснули полы ханьфу.
– По виду не местная, с мечом. Говорит, у нее новости о вашем брате.
– Пусть войдет!
Ючжэню не понравились вмиг вернувшийся беспокойный блеск в глазах брата, его побледневшее лицо: милостивый Дракон, все так хорошо шло, а теперь эргэ снова вздрагивает от внезапного стука и ждет плохих вестей! Что ж, значит, самому Ючжэню придется быть еще уравновешеннее, ведь тот, кто может подчинить порядку одно чувство, может обрести естественную силу бытия
