даже на пляж, хотя до него было три часа езды. Она плевать хотела на пропущенную школу – говорила: «Сидя за партой, жизни не научишься!» Мы часто спали в одной кровати, иногда об этом просил я, в другие разы ей самой этого хотелось. Мама писала мне коротенькие записочки и расклеивала их по всей квартире, признавалась в любви «гениальнейшему из маленьких мальчиков, своему солнышку». Я сохранил все, они в машине, которую забрали на штрафстоянку. Потом, без видимых причин, происходил срыв, и она начинала пить «без просыха», как только открывала глаза. Пила из горла, в первые дни пряталась от меня, потом делала это в гостиной, в моей комнате, на улице. Она теряла работу, переставала готовить, не пела, не танцевала, ходила среди ночи в магазинчик на заправке за бутылкой. Меня она с собой брать не хотела, но я умолял, рыдал в голос, боялся, что убьется по дороге. Я выправлял руль в машине, и мы кое-как возвращались домой. Мама забывала провожать меня в школу, не брала с собой, когда уматывала с друзьями на уик-энд. Мы часто переезжали, но это не помогало: рано или поздно кто-нибудь из соседей доносил на нее, появлялись соцработники, беседовали со мной, я все отрицал…
Окажись я в тот день в машине, удержал бы руль. Ужаснее всего то, что последнего шанса не будет.
Всю вторую половину дня я мысленно «перестраиваю» наш мир, а уходя, по привычке целую ее в щеку, говорю, что никогда не держал на нее зла, что она не виновата, все дело в проклятой болезни, а потом читаю текст на листке, прикнопленном к стене, который нашли в ее бумажнике после аварии, и обещаю, что скоро вернусь.
Покидаю здание через главный вход. Не люблю это делать. Входить сюда тяжело, выходить еще тяжелее.
30
Ирис
Вхожу к мадам Болье и удивляюсь, не услышав привычного хулиганского приветствия. Гостиная пуста, ее дочь зовет меня из соседней комнаты. Она складывает в сумку какую-то одежду и туалетные принадлежности.
– Маму увезла «Скорая». Простите ради бога, Ирис, в этой суматохе я забыла позвонить в ваше агентство и предупредить их. Вы зря потратили время. Я сейчас еду к ней.
– Что случилось?
У нее дрожат руки, лицо заплаканное.
– Мы завтракали, и я вдруг заметила, что у нее скривился рот и она понесла какую-то чушь. Я вызвала врачей, и они приехали очень быстро. Предполагают нарушение мозгового кровообращения, хотят провести полное обследование.
Слова в данных обстоятельствах бесполезны, но я по себе знаю, что каждое становится крошечной повязкой на рану. После смерти отца очень многие люди пытались утешить меня, сказав или написав слова поддержки. Несколько слов, иногда страниц, мейл или эсэмэс от близких и не очень делали свое дело. Я читала и перечитывала их снова и снова, напитываясь любовью. Теперь я уверена, что израненное обнаженное сердце воспринимает любовь животным, почти первобытным способом, притягивает ее, захватывает, питается ею, выходя за пределы своих возможностей. Все остальное теряет смысл. Даже слова, улыбки, ласки и много чего еще.
«Надеюсь, все будет в порядке, – говорю я, – можете на меня рассчитывать, если что… Ваша мать – удивительная женщина, она часто меня смешила, а иногда и удивляла. Я рада, что знала ее, и надеюсь, что мы скоро увидимся и она снова назовет меня маленькой шлюшкой».
Женщина в ответ плачет и смеется.
Она уходит, а я остаюсь, чтобы навести порядок и помыть оставшуюся после завтрака посуду. Вспоминаю, что мне сказала основательница агентства о нашей профессии. «Мы попадаем в ближний круг пациентов и иногда становимся единственным связующим звеном с внешним миром, поэтому неизбежно привязываемся друг к другу».
Оставляю на столике записку с добрыми пожеланиями мадам Болье и выхожу, думая о всех моих ла-рошельских пациентах.
Я не случайно выбрала ремесло физиотерапевта. Я хотела чинить людей. Не исключено, что призвание родилось в том возрасте, когда я выворачивала руки моим Барби или когда бабушка просила растереть ей спину. Мне повезло найти работу сразу после окончания учебы. В исполнении мечты почти неизбежно содержится риск разочарования, но с первой минуты первого дня я знала, что занимаюсь тем, для чего была предназначена, и почти сразу взялась за двигательные расстройства у детей. Я заново учила их управлять мышечной и дыхательной системами, находя в этом безграничное удовлетворение.
Я не практиковала уже пять месяцев, но, когда работаю у Надии, мадам Болье, мсье Хамади и других, чувствую, что делаю то, чему училась. Я скучаю по моим пациентам и уже несколько дней захожу на сайт вакансий. Некоторые вполне подошли бы, но сейчас не время выходить на новую работу. Через два с небольшим месяца я буду в декретном отпуске, потом родится ребенок, а там посмотрим. Возможно, тогда я перестану бояться, что он обзвонит все кабинеты и консультации, пытаясь меня отыскать.
31
Жанна
Жанна раздосадована: Симона Миньо уже сидит на скамье. Она здоровается – почти беззвучно, но взглядом ее не удостаивает. Из-за поломки автобуса произошла задержка, и Жанна не намерена тратить ни одной лишней секунды на чужого человека. Увы – вдова «соседа» Пьера по кладбищу не понимает намека и восклицает:
– Только подумайте, до чего хорошая стоит погода!
Воспитанность побеждает, и Жанна произносит в ответ нечто невразумительно-нейтральное, мысленно умоляя Небеса заткнуть рот надоеде.
– Здравствуй, дорогой, – шепчет она, обращаясь к мужу. – Прости за опоздание, думала, никогда не доберусь, хотела даже пойти пешком, но, на беду, надела сегодня туфли на каблучке, а мои ноги, сам знаешь, не очень-то к ним приспособлены.
– Вот почему я ношу обувь только на плоской подошве, – вмешивается Симона. – Говорят, это вредно для позвоночника, так что и не знаешь, что хуже.
Жанна притворяется глухой, достает из кармана листок со списком тем беседы, бросает на него взгляд и продолжает:
– Сегодня утром выпила кофе с Виктором. Давно мы с ним вот так не сидели… Он хорошо обустроил ложу[29]. Его мать была бы довольна, хоть и предпочитала яркие цвета и оборочки, а Виктор выбрал строгие тона.
– Лично мне больше всего нравится белый цвет. Нет ничего элегантнее белых стен, украшенных несколькими картинами в рамах. Черно-белый интерьер – идеальный вариант. Моя невестка обожает все блестящее, и я каждый раз рискую ослепнуть, бывая в гостях. Навещаю их ради общения с внуками – если бы ждала, когда сын привезет детишек ко мне, успела бы мумифицироваться. У вас есть внуки?
Раздражение победило бонтонность – Жанна повернулась к Симоне.
– Вы разве не видите,
