Вспоминать о своем визите в милицию Алла Сергеевна не хотела. После последнего разговора с Игорем она провела бессонную ночь, пытаясь найти решение проблемы. Муж вернулся домой поздно, наскоро перекусил, ругая свое начальство и войну в Чечне, потом они занялись любовью, и он, удовлетворившись один раз и не обращая больше внимания на жену, отвернулся к стене и захрапел. Алле Сергеевне близость с супругом никакой радости не принесла, но она уже давно к этому привыкла. Храп мужа раздражал, и, пихнув его локтем, она посвистела ему над ухом, после чего противные звуки прекратились, но легче думать от этого не стало, и решения финансовой проблемы не находилось.
Положение ее действительно было тяжелым. Пятьдесят долларов у нее было своих, по сотне она заняла у двух подруг, работающих с ней в одной школе, а остальное одолжил бывший любовник, репортер одной из местных газет. Подруги сами жили небогато, полмиллиона рублей значили для них много, особенно в связи с предстоящими отпусками, и дать деньги они согласились, только получив твердые заверения, что баксы вернут им в оговоренный срок. Срок давно миновал, и обе подруги свои претензии высказывали все громче и громче. Претензии адресовались исключительно Алле, а не Игорю, которого они тоже знали, и сводились к следующему: раз, дура, сама влетела, то и выбирайся сама, а не подставляй других! Репортер взял с нее расписку. О просроченном долге он пока не напоминал, но Алла знала, что он крайне щепетилен в денежных вопросах и как-то связан с «черной» преступной группировкой, обладающей колоссальными возможностями, но, в отличие от других, не выставляющей эти свои возможности напоказ.
Деньги надо было срочно отдавать, но отдать их она не могла. Перебрав всех своих знакомых, Алла с сожалением поняла, что реальной помощи в данной ситуации ей ждать неоткуда. Тот же репортер обладал достаточными возможностями, чтобы заставить Игоря вернуть долг. Но гораздо проще и выгоднее ему будет «наехать» на нее. Они ведь и расстались после того, как он попросил ее обслужить двух приезжих азербайджанцев, положивших глаз на симпатичную блондинку с высшим образованием.
Алла прожила тридцать один год, окончила институт, исправно отрабатывала свою грошовую зарплату, имела мужа и массу интересных знакомых, но не обладала ни опытом, ни знаниями, ни связями, чтобы разрешить возникший вопрос. В глубине души она сознавала, что сама загнала себя в тупик и жаловаться теперь нечего, но легче от этого не становилось.
На следующий день после уроков Алла отправилась в ближайшее к школе 3-е отделение милиции. Особых надежд на помощь она не питала, но надеялась получить хотя бы дельный совет. Отделение располагалось в трехэтажном особняке старой постройки и имело довольно непрезентабельный вид; впечатление усугубляли несколько брошенных перед входом разбитых машин, пара обшарпанных «уазиков» и бородатый пьяница, скребущий веником асфальт перед крыльцом. На крыльце стоял пузатый старшина в зеленом бронежилете и с автоматом, курил «Беломор» и смотрел на мир усталым взглядом.
Миновав крыльцо, Алла оказалась в коротком темном коридоре, слева от которого располагалась дежурная часть. Толкнув дверь, она вошла в «дежурку», поразившую ее размерами, пустотой и бедностью. В одном углу громоздились ящики с помидорами и куриными окорочками, в другом стояла скамейка, явно выдранная из зрительного зала какого-то кинотеатра, на которой сидели четверо кавказцев. Они весело зубоскалили на своем непонятном языке и грызли семечки, следя, чтобы ни крошки шелухи не упало на пол. «Дежурка» была разделена на две половины невысокой фанерной перегородкой. По одну ее сторону, за пультом, сидел майор с пышными черными усами и приколотой к кителю табличкой с надписью «Дежурный», с другой стороны стоял сержант в заношенной форме и стоптанных ботинках. Над его задним брючным карманом из-под куртки высовывалась затертая кобура с лопнувшим швом, а на полу, около ног, источала острый запах бензина металлическая канистра. Майор и сержант азартно ругались по поводу лимита на топливо, невыполненных заявок и обеда — каждый хотел пообедать, но оба сразу уйти никак не могли. Появление Аллы, неуверенно остановившейся перед барьером, впечатления не произвело. Скользнув по ней взглядом, майор пожаловался, что за полдня не выпил и чашки чая, переключил что-то на пульте и лишь затем строго спросил:
— Что вы хотите?
Он говорил с каким-то неуловимым акцентом, и это сбило Аллу с толку. Все заранее подготовленные фразы вылетели из головы, и она вдруг почувствовала себя вызванным к доске учеником, который по собственной лени не выучил урок.
— Девушка, что вы хотите? — еще раз спросил майор. Сержант, подхватив канистру, вышел.
— Здравствуйте! Я хотела бы подать заявление.
Поставив на барьер сумочку, Алла приготовилась объяснить суть своей проблемы. Но майор вдруг снял с пульта телефонную трубку, свободной рукой энергично махнул в сторону двери и приказал:
— Идите на второй этаж! В уголовный розыск!
Алла вздохнула. Некоторое время она еще стояла, облокотившись на барьер, но потерявший к ней всякий интерес майор дозвонился до своего начальника и теперь жаловался на отсутствие бензина и невозможность сходить домой пообедать.
Дверь за спиной скрипнула.
— Коля! Я на территорию, — бодро крикнул молодой белобрысый парень и выскочил во двор.
Взяв сумочку, Алла отправилась искать лестницу.
Широкую, обитую зеленым дерматином дверь с табличкой «Уголовный розыск» открыл парень лет двадцати трех, коротко остриженный, в футболке и широких джинсах. Его плечи пересекали толстые ремни белой наплечной кобуры, а под мышкой слева виднелась пластмассовая рукоять пистолета, висящего в горизонтальном положении. Придерживая рукой дверь, он вопросительно смотрел на Аллу, и она решила, что оторвала его от какого-то важного дела.
— Здравствуйте, меня к вам послал офицер внизу. Я хочу написать заявление.
— По поводу чего?
— По поводу мошенничества. Я дала деньги одному человеку, а он не собирается их возвращать. Пятьсот долларов.
— Ага! — Парень взглянул на часы, потом кивнул в сторону выставленных в коридоре скамеек. — Подождите, пожалуйста, здесь. Я сейчас освобожусь, и мы побеседуем.
— Простите, а долго ждать?
— Ну, думаю, минут за десять я управлюсь.
Алла села на скамейку и начала заново прокручивать в уме заготовленный рассказ. Коротко остриженный парень, фамилия которого была Пахомов, вернулся в свой кабинет и возобновил прерванное занятие: обед с бутербродами и чаем и чтение газеты «Интим-пресс».
Отмучившись три года в патрульно-постовом взводе, Пахомов всего два месяца назад перешел на работу в «уголовку», благо законченный техникум холодильной промышленности позволял занять офицерскую должность. Основным мотивом для перехода на другую работу являлось то, что здесь не надо было носить опостылевшую форму. За шестьдесят дней Пахомов не научился ничему, но проявил потрясающие способности увиливать от любой работы и «отшивать» заявителей. Нарвавшись на Пахомова, человек уже через полчаса забывал о краже своего магнитофона и телевизора и выходил в коридор, проникновенно извиняясь за причиненное беспокойство и отнятое на его мелкие проблемы драгоценное время сотрудника. Возможно, этот талант проявился у Пахомова после того, как на второй день службы в новой должности он был направлен в одно общежитие, чтобы побеседовать с жильцами и выяснить, как часто у них случаются кражи вещей. Просто побеседовать, и ничего больше. Пахомов отсутствовал весь день, а вернувшись вечером, принес целую пачку заявлений, первое из которых касалось пропажи купальной шапочки в ноябре 1993 года, а последнее посвящалось хищению половика за полчаса до прихода Пахомова. Дежурным в тот день был майор Коля, и вдвоем с новоиспеченным опером они успели зарегистрировать половину пачки, прежде чем в дежурку влетел взбешенный их чрезмерным усердием заместитель начальника отделения по уголовному розыску. С тех пор Пахомов мог с гордостью сказать, что «не пропустил» ни одного заявителя. Но, несмотря на его героические усилия, 3-е отделение милиции стабильно занимало в городе последнее место по раскрываемости зарегистрированных преступлений.
Монолог Аллы в кабинете Пахомова занял десять минут. Он слушал внимательно, иногда поддакивал и даже делал пометки в блокноте. Потом Пахомов закурил «Кэмел-лайтс», пачка которого осела у него в качестве трофея после задержания какого-то рэкетира, покосился в немытое окно, откуда открывался вид на солнечную площадку с битыми автомобилями, и начал свой монолог.
В принципе, в данном случае он мог бы и не утруждаться. Кроме явной невозможности доказать «криминал» в действиях Юрьева задача облегчалась еще и тем, что сам факт передачи денег и все последующие переговоры имели место на территории, не относящейся к 3-му отделению, и как только этот вопрос прояснился, заявительницу можно было бы сразу отослать в соседний район. Но, во-первых, Пахомов никогда не отказывался от возможности лишний раз потренировать свое умение. А во-вторых, учительница могла не послушаться совета и настоять на регистрации своего заявления здесь. Конечно, лишними хлопотами это Пахомову не грозило, всего-то делов: взять у заявительницы короткое объяснение, подколоть его к за явлению и все это отнести в канцелярию, чтобы они отправили новорожденный материал в отделение, на чьей территории расположен дом, где проживает Юрьев. Но зачем что-то писать, если можно просто трепать языком и посматривать на симпатичные ножки учительницы?
