Как выяснилось, сцены в его воображении были не так уж абсурдны.
В баре Нана и Анджали разговаривали с девочкой. Я говорю “с девочкой”, потому что имею в виду именно девочку. Ей самое большее семнадцать, подумал Моше. Просто она умудрялась выглядеть на сильно молодящиеся тридцать пять. Девочку звали Верити. Она была одета в порнографически выглядящий комплект из мужской сорочки и перекошенного галстука. Это просто кофточка, объяснила она потрясенному Моше. Кофточка-галстук от Беллы Фрейд. Эдакий trompe l'æil.[5]
Верити была модной девочкой.
Она рассказала Моше, что такая кофточка — просто писк этого сезона. И еще кашарелевская коллекция от Клементс-Рибейро. Они придумали футболки с пришитой к ним дешевой бижутерией, блузки с нитками жемчуга, брюки с пришитым поясом из колечек, и все такое прочее. Оммаж Шанель, сказала она.
— Вроде, ну, как Эльза Скиапарелли, — сказала Нана, и Верити довольно улыбнулась.
Мне нравится Нана. Вы знаете, как она относилась к Эльзе Скиапарелли. Но она просто была вежлива. Ей хотелось быть доброй к этой одинокой девочке.
— Эт круто, — сказала Нана. Но Моше вовсе не казалось, что это круто. Ясно, что вы подумали. Вы подумали, что он просто ревнует. И вы правы. Но тут не только ревность. Моше был в печали. У него было особое отношение к девочкам типа Верити. Чтобы понять его, надо знать, где он вырос.
Моше рос на Рибблсдейл-авеню во Фрайерн-Барнете. Скорее всего, вы даже не слышали о Фрайерн-Барнете. Это дальний лондонский пригород, местечко на севере Северного Лондона. Оно находится посередине, между тем и этим. Иногда Моше называл Фрайерн-Барнет Хэмпстедом. Он врал. Иногда говорил, что рос в Хайгейте. Это тоже было не так. Фрайерн-Барнет — это Уэтстон, Саутгейт, Палмерс-Грин. Не слишком известные места, но именно они окружали Фрайерн-Барнет. И разгадка этой тайны вот в чем. Фрайерн-Барнет был не очень-то богатым районом. Он не сверкал великолепием. Богатые районы находились вокруг него.
Моше видел шикарных девочек. Он видел их в автобусах. Автобус номер 43, из Хайгейта и Масуэлл-Хилл в центр. Он узнавал их везде. Эти богатые маленькие девочки вызывали у Моше неожиданное чувство. Чувство печали. Моше романтизировал девочек вроде Верити. Они были такие маленькие и в то же время такие взрослые. Он видел в них трагедию разрушенной невинности.
— Знаешь, что меня беспокоит? — спросила Нана у Верити. — Все мои модные кумиры — мужчины.
Потом она спросила у Моше, куда это он пропал. Он сказал, что идет за шампанским. Анджали принялась хохотать, потому что Моше, ну. Такой. Такой милый.
— Просто бродил тут, — сказал он. — Пойду возьму шампанского.
У стойки бара, среди озабоченных мальчиков и девочек, сжимающих в кулачках скрученные в трубочки двадцатифунтовые бумажки,
Моше почувствовал одиночество. Бар был слишком маленьким, чтобы вместить всех желающих. Места не хватило даже небольшому Моше. Вокруг царил Хаос. Моше упорно пробивался к стойке, потому что ему было грустно и одиноко, а грусть и одиночество провоцировали Моше к театральным жестам. Самое дешевое шампанское стоило шестьдесят пять фунтов. Он купил его. Конечно же, он купил его. И прихватил бокал для Верити.
В укромном уголке у эркера, на липких сиденьях из красной кожи, она рассказывала Анджали и ее прекрасной подруге печальную историю своей жизни.
— Мама умерла, — сказала она, — два года назад. Это было так ужасно. Но все стало хорошо, я начала ходить на лечение, ну, к этому доктору, и мне стало лучше. Два года к нему хожу, и мне так спокойно…
Все верно. Жизнь Верити была трагедией. Моше был прав.
4
Тут вечер стал еще хуже. Для Моше.
— Ой, — сказала Верити, — а у меня есть лишняя таблеточка. Можем закинуться. Хотите?
— Даже парочка есть, — сказала она, — отдам по пятере за штучку. — А Моше сказал:
— О нет нет нет нет нет, нет, не стоит. От этого депрессия, плохо потом.
Верити внимательно посмотрела на него.
— Я читал про эксперименты, — сказал он.
Внезапно Моше пожалел, что так жалел Верити.
— А че, давай, — сказала Нана.
— Мож, одну пополам? — спросила она у Анджали.
Потом она повернулась к Верити.
— Точно? — спросила она. — Поделишься?
— Ну, — сказала Верити, — да ради бога.
Нана развернула целлофановую обертку и положила ее на стол, потом аккуратно разломила таблетку на две половинки и положила одну на язык Анджали. Анджали довольно ухмыльнулась, а Нана забросила вторую половинку в свой улыбающийся рот.
Секс, наркотики, рок-н-ролл никогда не были для Моше смыслом жизни.
— Надоб водички, — сказал он. — Я принесу воды, щас принесу.
Он рассказал рисковым девчонкам о коварных происках безнравственных владельцев ночных клубов, которые выключают воду в кранах и продают минералку в маленьких бутылочках по сумасшедшим ценам. Это вопрос жизни и смерти, настаивал он. Рисковые девчонки улыбались.
— Слуште, нельзя пить алкоголь, — сказал он. — Я пойду принесу воды.
Он принес воды. Они пили алкоголь. Они сидели у окна. Нана, рядом с ней Анджали, потом Верити. Моше сидел с самого краю. Он втиснул свою напряженную ягодицу на край сиденья, стараясь не прикасаться к Верити. Ему не хотелось предстать в дурном свете.
По мнению Моше, мир стал слишком чувствительным к прикосновениям. И он снова прав.
Нана и Анджали медленно таяли, сплавляясь в девичью парочку. Нанина голова потихоньку склонялась к лицу Анджали. Она чувствовала себя маленькой девочкой, ей было тепло и уютно. Ее окружал надежный мир.
Анджали такая красивая, думала Нана восторженно, потому что она меня обнимает. Анджали поглаживала ее открытый тугой животик. Нана трепетала от ее движений. Все ее чувства были приглушены. Поэтому, когда они коснулись друг друга носами, потом губами, потом поцеловались, все было естественно, все было хорошо, и Моше сидел рядом, и довольный смотрел на них, болтая о Фрайерн-Барнет. Поэтому Нана могла целоваться со своей лучшей подругой Анджали. Просто поцеловать ее. Нежно-нежно.
5
Неужели Нана только что стала лесбиянкой?
Конечно же, нет.
Это всего лишь поцелуй. Поцеловавшись с девочкой, девочка не становится лесбиянкой. У Наны были причины целовать Анджали, но это были не лесбийские причины.
Главная причина вот в чем. Как я уже говорил, Нане не очень легко давался секс.
Но не становиться же из-за этого лесбиянкой?
Тссс. Нет, Нана не лесбиянка. Но она совершенно не одержима сексом, не зациклена на нем. И поэтому сексуальная зацикленность других людей всегда вызывала в ней интерес. Ее всегда интересовало, как другие люди занимаются сексом. Она хотела узнать, что они чувствуют.
Когда Нана поцеловала Анджали, она не рассчитывала на новое, неизведанное наслаждение. Ей просто было любопытно. Это был несексуальный интерес к сексу. Я понимаю, что тут Нана может показаться вам слишком эгоистичной, слишком поглощенной собой. Это будет очень несправедливо. Вывод об эгоистичности Наны — это вывод сексуального существа. Большинство моих читателей сексуальны, я это понимаю. Но Нана не была сексуальным существом. Она была непорочна.
Это существенная причина.
Тому, что душа Наны оставалась незамутненной, были еще две причины. От экстази она испытывала счастье. Это чувство приглушало ощущение порочности. Вторая причина была в том, что Моше был рядом. Он сидел рядом и болтал. Значит, Моше тоже был счастлив. Если бы Моше не был счастлив, ничего этого бы не было. Потому что тогда это была бы измена. Но какая же это измена, если он все видит?
И Нана поцеловала Анджали. У Анджали были мягкие губы. Нежнее, чем у Моше.
А что думала Анджали? Уж не было ли у нее злобно-ликующих мыслей?
Конечно нет.
Так что же, Анджали тоже была непорочна? В некотором роде. Анджали не была непорочна в том смысле, в каком была непорочна Нана. Анджали была обычным сексуальным существом. Но Анджали пыталась добраться до сути. Она тоже не была эгоистична. Она думала о Нане и Моше. Она была счастлива от экстази. Она думала, если вообще о чем-то думала в этот момент, что этот поцелуй показал, как Нана с Моше любят друг друга. Показал, что этой парочке ревность нипочем. Чтобы успокоить вас, возьмем для сравнения меня. Это одна из дурных черт моего характера. Я могу быть жутким эгоистом. Знаю, в это трудно поверить, но все обстоит именно так. Это означает, что частенько я желаю чего-то только потому, что этого хотят другие люди. Я озабочен тем, что могу что-то упустить.
Но Анджали об этом совсем не думала. Мне легко понять подобный ход мысли, но у Анджали и в мыслях этого не было. Ею не двигали стяжательство и зависть. Она просто была счастлива. Она была счастлива, что ее друзья счастливы. Ее радовало, что они влюблены. И это на самом деле было так. Все, что делали Нана и Моше, было из-за любви.
