этом закончилось мое детство».
И вот ты, русская, родившаяся поздно и почти не заставшая СССР, думала Марьяна, привалившись к расстрельной стене, сейчас ответишь за все грехи страны, которой даже нет на свете. «А я тут при чем?» – хотела спросить Марьяна, но разговаривать было больно. Хорошо, что я не из Германии, думала Марьяна, уже везение.
«То есть вы мне не поможете? – спросила Марьяна, двигаясь по стене к двери. – Просто скажите».
Но женщина не ответила. Отвернувшись, она подняла трубку и выплюнула туда какой-то приказ. Месяц спустя Марьяна поняла, что выжила – и она, и ребенок – благодаря приказу, из-за того, что ее быстро транспортировали в специальную клинику, а там уже ждали, чтобы делать срочное кесарево. Правильный приказ иногда значит больше, чем правила хорошего тона.
Марта родилась в марте – имя пришло само. Сначала Марьяна долго боялась к ней прикоснуться, лежала в постели напротив кювеза – пластиковой коробочки с подогревом – смотрела на спящую девочку и не знала, что чувствовать. Когда Марьяна увидела ее впервые, выйдя из реанимации, – в желтой вязаной шапочке (медсестры на отделении вязали их сами, потому что таких размеров в продаже не существует), она подумала только одно: как у меня мог получиться такой красивый ребенок?
И такой маленький. Только что родившиеся доношенные младенцы казались огромными, словно дети Гаргантюа.
Через неделю она увидела, как соседка достает из кювеза ребенка и целует его. Эта мысль – что можно взять в руки, а тем более поцеловать своего ребенка, поразила Марьяну. Она аккуратно просунула руки в кювез, достала кулек и, стесняясь соседок, неловко прижалась губами к теплой щеке. Это было новое и удивительное чувство в жизни Марьяны – будто купаешься в ванильной реке.
Через месяц приехал отец. Ему дали визу – не без помощи Академии наук, с обычной очередью тогда было сложно. Демьян как раз намедни забрал их с Мартой из клиники, и они начали обживать забытое пространство дома.
– Ты моя маленькая, – говорил отец, низко склонившись над кроваткой. – Это правильно, что ты не родилась в мае, на майские билеты всегда дороже.
Ночью Марьяна не могла заснуть после очередного кормления, сфотографировала спящую девочку. Отправила Ольге.
«Кто это?!» – отозвалась та молниеносно – значит, опять не спала.
«Ну вот, знакомься, – телеграфировала Марьяна. – Это моя дочь».
16. Дети
Марьяна стояла с отцом у паспортного контроля, облокотившись на красный чемодан. Две кудрявые девочки-погодки – Марта и Ася – с радостным гиканьем наяривали вокруг чемодана круги.
– Хватит! – рявкнула Марьяна и дернула чемодан так, что Ася об него споткнулась.
Дедушка подхватил ее и поднял вверх: ты самолет, самолет!
Ася хохотала сквозь слезы.
Марта тоже протянула руки к деду: и меня подними, и меня, я тоже самолет!
Марьяна листала долбаную ленту. От Ольги ничего.
– Не нервничай, Рысь, – сказал отец. – Вы же даже не опаздываете.
Много ты понимаешь, пап. Я жить опаздываю!
– Ладно, – кисло кивнула она. – Да ты езжай. На работу опоздаешь.
– Да я провожу вас до коридора.
Марьяне ужасно хотелось уже сесть в самолет, выдать детям мультик и подумать про Ольгу. Она и так все время про нее думает фоном, но сейчас хотелось прямо погрузиться в нее, утонуть с головой, как Офелия.
Марьяна с детьми две недели провела в Москве, а Ольга так и не нашла для нее времени.
Сначала сдавала номер на работе.
Потом сына нужно было от армии отмазывать.
Потом муж заболел.
Потом нужно было на конференции выступить.
Господи, как много у тебя дел.
Просто призналась бы, что не хочет, прячется, избегает (тут нужное подчеркнуть).
Но почему?
Валерия на последнем приеме – очном, кстати, так что Марьяна наконец смогла хорошенько ее рассмотреть – и она оказалась еще приятнее, чем онлайн, – огорошила ее тем, что это был харассмент. Вы, говорит, понимаете, что это было ОНО?
Марьяна говорит: Чего «оно»?
Валерия говорит: То. Харассмент.
Марьяна говорит: Нет.
Валерия говорит: Ну как же? Она же ни разу не сказала вам «нет». «Нет» так и не прозвучало. Она вас обнадеживала, поощряла, флиртовала с вами. Вы ей служили, а она пользовалась – властью, статусом, вашими чувствами.
Марьяна повторяет: Нет.
А сама уже думает: может, так оно и было. Но какая разница?
Я просто ее любила, говорит Марьяна. И мне очень хотелось, чтобы она полюбила меня. Неужели было бы лучше, если бы она меня отвергла? И я жила бы со своей травмой типа: меня никто не сможет полюбить, ведь я не достойна любви, потому что меня отвергли.
Очень печальная история, говорит Валерия, и глаза у нее и правда очень печальные. Такие печальные, что Марьяне хочется ее как-то утешить.
Что ж тут печального? – бодро спрашивает она. В итоге же все хорошо.
Да ничего хорошего нет, говорит Валерия. Жаль, что вы не понимаете.
И кажется, вот-вот заплачет.
Но Валерия говорит: Я сейчас очень зла на нее.
Марьяна говорит: Я тоже.
Но, видимо, по другой причине.
И еще, говорит Марьяна, чтобы по традиции добить своего психотерапевта, мне кажется, я не одна такая.
В смысле, почти вскрикивает Валерия (фокус удался).
Я думаю, у нее были еще такие, как я. Вероятно, я была первой. Но после – были еще.
Откуда вы знаете, спрашивает она.
Не знаю. Просто она такая.
Ты – такая. В тебя влюбляются всякие дурочки вроде меня, а потом годами не могут отойти от потрясения. Ты фатальная. Но у нас все зашло слишком далеко, тут даже ты не справляешься. Столько лет – шутка ли?
Любишь ли ты меня?
Не дает ответа.
– Это было неэтично и нечестно по отношению к вам, – тихо произносит Валерия.
– Я так не думаю, – возражает Марьяна.
– Конечно не думаете. Не уверена, что вы вообще понимаете, где заканчиваются ваши границы. Точнее, они у вас заканчиваются, не начавшись.
Марьяна кивает. Вроде как: да, ты победила. Давай дальше. Следующий раунд. И спрашивает:
– А что, если это я ее поймала и мучила?
– Что вы имеете в виду?
– Ну, знаете: расставила ловушки, поймала, годами тянула за собой.
– Интересная версия.
– Правда?
– Конечно нет, – вскидывает ладони Валерия. – Это просто смешно!
Самолет начинает снижаться.
Марьяна думает о том, как бы ей сделать лицо поспокойнее, когда прилетят.
Демьян будет лезть и допытываться. А она его не любит.
Когда выходила за него, казалось, что любила. Наверное, она просто отражала его любовь.
