временем мир обрастал весной. Марьяне с трудом удавалось работать, все больше хотелось спать, неудобно было все: размещать живот в постели, садиться в машину, мешать, как неловкая утка, грязное месиво городского снега, держаться за руль зудящими от напряжения руками, ремень давил, все раздражало.
Они ездили с Демьяном смотреть в монитор и слушать биение сердца. Марьяну спросили, хочет ли она узнать пол, и она согласилась. Врач сказал: итс притти литтл герл. А Марьяна знала и так. Радовалась, но все время думала: скорее бы ты родилась, скорее бы ты уже родилась.
Было страшно нести ответственность за эту хрупкую жизнь, произрастающую в ней, нужно поскорее отделиться, держать ее на вытянутых руках, в теплом одеяле, в объятиях, но снаружи, а не глубоко внутри – в темноте замкнутого пространства, которому она не доверяла.
Марьяна читала, что беременность – лучший период в жизни женщины, и не могла с этим согласиться. Вместо этого она все дальше забиралась в нору, часами лежала, глядя бессмысленно в потолок, в попытке вернуть вкус жизни, смотрела дешевое порно – испытывала отвращение, но все равно смотрела, там все были одинаково некрасивы, несчастливы и не беременны.
Вообще-то она хотела ребенка. Хотела ребенка от Ольги, хотела его для нее – ведь ты же, помнишь, хотела второго? – потом для себя, чтобы Ольгу ребенком выбить. «Вот будет у меня ребенок, – думала Марьяна. – И какое мне будет дело до Ольги? Я буду водить его в этот вот детский сад, возле музея, в листве высоких деревьев. После сада мы пойдем в кафе, я куплю мороженое, мы будем есть и смеяться, мы будем ходить в музей – возле детского сада, все рядом, очень удобно».
Когда они встречались у Ольги дома, Марьяна думала, глядя на Веню – внезапно и на ее глазах выросшего парня, с такими же мягкими, как у матери, чертами лица: «Я хочу ребенка от твоего сына».
От этого мальчика, которого ты так и называешь – «мальчик», с его большими глазами и странными, несколько старомодными манерами: «я спрашиваю вас из праздного любопытства». Неизвестно, откуда он этого понабрался, я никогда не слышала от тебя таких слов. Представь: он будет держать меня за руку, прохладно и легко – совсем как ты касаешься ладонью моего запястья – вот, мол, смотри, как я замерзла, когда же дадут горячую воду, на улице всего лишь двадцать. Ему уже двадцать – чем не отец моему ребенку? Нашему ребенку.
Будешь суп, мальчик? Я хочу ребенка от тебя.
Нет, ты подумай: твоей невесткой буду я – твоя невеста. Не беспокойся о сыне: прежде всего, я буду любить в нем тебя, но это не значит: не любить его. Это значит любить его, как тебя, как твою руку, как любую часть тебя. Мы никогда не расскажем ему, как все произошло. Почему вдруг я стала чаще бывать в твоем доме, странно, в твое отсутствие, странно, он моложе – нас. Мы не расскажем.
Здравствуй, мальчик, а что – мамы нет дома?
Какое-то время Марьяна всерьез просила друзей-мужчин помочь ей – ну неужели жалко? У вас этого добра! Хорошо, что ничего не вышло, наверное, хорошо, что получилось потом – с Демьяном, который ее любил.
Но все равно пришлось очень долго, долго, невыносимо долго ждать.
Демьян все время был в университете, на все консультации приходилось ездить самой. Марьяна с трудом протискивалась между рулем и сиденьем, включала музыку на полную громкость и ехала – пела и материлась на проезжающих мимо водителей – по-русски, конечно, и те неодобрительно квакали и сигналили, но ей было наплевать.
Марьяна подстриглась, рыжие волосы ссыпались на пол, как первый снег – тот же волнующий шорох – предчувствие новой жизни, ветер свободы под шапкой. По направлению врача посетила кружок будущих мам, сидела с презрительным видом, грызла печенье у кофепоинта, больше не пошла.
Роды прочили в мае, в самом начале, и Марьяна обрадовалась – удобно, когда день рождения выпадает на майские праздники, можно уехать на дачу или устроить вечеринку, может быть, даже на озере. Потом волновалась – все же уезжают на майские, значит, никого никуда не позвать? С другой стороны, будет ли ее дочь жить в России? Возможно, что нет. Тогда никакие майские не помеха – просто удачные дни.
Расцвело что-то желтое, похожее на мимозу, пахло первыми цветами, намокшей землей и мхом. Марьяна поехала в спа-отель. Часа два рулила по ожившим полям с ветряками, мчалась мимо звенящих сосен, причалила к какому-то дивному озеру: утки, лебеди, тугая рябь. Отель тоже оказался очень милым – розовые домики с выходами к воде.
Вечером после ужина легла смотреть сериал. На третьей серии стало мутить, болела спина. Она попробовала встать, сесть или выпить воды – но все знакомые и понятные способы не помогали, а только сильнее раскачивали голову. Набрала Демьяна, тот испугался, потребовал вызывать врачей. Марьяна вспомнила все сериалы, которые смотрела в детстве – про 911, охотников за привидениями, спасателей Малибу – решила, что пока рано для такого демарша. Но последовала другому совету Демьяна – пойти на ресепшен спросить врача. Кое-как добралась до центрального входа, казалось, что спина сейчас просто взорвется, вырвется позвоночником через грудь. Потом осела на пол, дальше идти не было сил. К Марьяне подбежали менеджеры, что-то спрашивали, но она не могла отвечать. Кто-то из этих ребят помог ей забраться в машину, что-то кричал про клинику, ближайшее отделение, там помогут.
В клинике было людно, громко, глаза болели от ламп искусственного света. Сестра подошла и измерила ей давление, поцокала удивленно и сказала ждать. Ждала – выбора не было. Сидеть было больно, дыхание спотыкалось, Марьяна гладила свой живот и повторяла: все будет хорошо, все будет хорошо. А сама не верила.
Наконец вызвали в кабинет, там ее встретила врач. Пожилая, уставшая женщина в накинутом поверх рубашки халате. «Русская?» – спросила врач сквозь очки внезапно и без прелюдий. Марьяна кивнула, все еще не в силах разогнуть спину. «Страховка есть?» Есть, сказала Марьяна, все есть, помогите, пожалуйста, я не могу стоять.
«Приезжаете сюда, а жить толком не умеете, – злобно сказала врач. – И зачем приезжаете?»
Марьяна ничего не понимала. Какая разница врачу, кто она и зачем она здесь, разве она не давала клятву просто помочь?
«Я из Чехословакии, – усмехнувшись, кинула врач. – Однажды пришлось уехать, на
