— Но пусть Вячеслав Михайлович скажет, почему нас с Вами, Анастас Иванович, нет в проекте состава Комитета, — перебил Молотова Вознесенский, обращаясь ко мне и рассматривая этот документ.
— Каков же состав предлагается? — спрашиваю.
— Как уже договорились, товарищ Сталин — председатель, затем я ~ его заместитель и члены Комитета: Маленков, Ворошилов и Берия, — отвечает Молотов.
— А почему же нет в этом списке нас с Николаем Алексеевичем? — задаю новый вопрос Молотову.
— Но кто же тогда останется в правительстве? Нельзя же почти всех членов Бюро Совнаркома вводить в этот Комитет, — было сказано в ответ.
После некоторых споров Молотов предложил ехать к Сталину, чтобы с ним решить все эти вопросы. Все согласились. Мы считали, что в одном имени Сталина настолько большая сила в сознании, чувствах и вере народа, что это облегчит нам мобилизацию и руководство всеми военными действиями.
Молотов, правда, сказал, что у Сталина такая прострация, что он ничем не интересуется, потерял инициативу, находится в плохом состоянии, на звонки не отвечает.
И в этот момент Вознесенский то ли не понял, то ли не расслышал, зачем надо ехать к Сталину (к тому же без предварительного звонка), во всяком случае он вдруг как–то быстро подскочил к Молотову и воскликнул: «Вячеслав, иди вперед, мы все за тобой пойдем». Это имело тот смысл, что если Сталин будет себя так же вести и дальше, то Молотов должен вести нас, и мы за ним пойдем. У нас была уверенность в том, что мы можем организовать оборону и можем сражаться по–настоящему. Однако пока нелегко будет. Никакого упаднического настроения у нас не было.
Подъезжаем к сталинской «ближней» даче, в лесу за Поклонной горой. Охрана, видя среди нас Берия, сразу же открывает ворота, и мы подъезжаем к дому «хозяина». Застали его в малой столовой сидящим в кресле. Увидев нас, он буквально окаменел. Голова ушла в плечи, в расширенных глазах явный испуг. (Сталин, конечно, решил, что мы пришли его арестовывать.) Он вопросительно смотрит на нас и глухо выдавливает из себя: «Зачем пришли?» Заданный им вопрос был весьма странным. Ведь, по сути дела, он сам должен был нас созвать.
Молотов выступил вперед и от имени всех нас сказал, что нужно сконцентрировать власть, чтобы быстро все решалось, чтобы страну поставить на ноги. Говорит о предложении создать Государственный Комитет Обороны. Сталин меняется буквально на глазах. Прежнего испуга — как не бывало, плечи выпрямились. Но все же он посмотрел удивленно и после некоторой паузы сказал: «Согласен. А кто председатель?»
— Ты, товарищ Сталин, — говорит Молотов.
— Хорошо. А каков предлагается состав этого органа?
Тогда Берия сказал, что нужно назначить 5 членов Государственного Комитета Обороны. «Итак, вы, товарищ Сталин, будете во главе, затем Молотов, Ворошилов, Маленков и я» (Берия). Сталин заметил: «Тогда надо включить и Микояна, и Вознесенского».
Берия снова говорит: «Товарищ Сталин, если все мы будем заниматься в ГОКО, то кто же будет работать в Совнаркоме, Госплане? Пусть Микоян и Вознесенский занимаются всей работой в правительстве и Госплане».
Вознесенский выступил против предложения Берия и предложил, чтобы в составе ГОКО было 7 человек с учетом названных Сталиным. Другие на эту тему не высказывались. Впоследствии выяснилось, что до моего с Вознесенским прихода в кабинет Молотова Берия устроил так, что Молотов, Маленков, Ворошилов и он (Берия) согласовали между собой это предложение и поручили Берия внести его на рассмотрение Сталина. Я был возбужден тем, что мы тянем время, поскольку вопрос касался и моей кандидатуры. Считал спор неуместным. Знал, что как член Политбюро ЦК и Правительства буду все равно нести большие обязанности.
Чтобы положить этой полемике конец, я сказал: «Пусть в ГОКО будет 5 человек. Что же касается меня, то, кроме тех функций, которые я исполняю, дайте мне обязанности военного времени в тех областях, в которых я сильнее других. Я прошу назначить меня уполномоченным ГОКО со всеми правами члена ГОКО в области снабжения фронта продовольствием, вещевым довольствием и горючим». Так и решили.
Вознесенский попросил дать ему руководство производством вооружения и боеприпасов, что также было принято. Руководство по производству танков было возложено на Молотова, авиационная промышленность и вообще дела авиации — на Маленкова. За Берия была оставлена охрана порядка внутри страны и борьба с дезертирством, а Ворошилов стал отвечать за формирование новых воинских частей.
В тот же день, 30 июня, было принято постановление о создании Государственного Комитета Обороны, которое 1 июля появилось во всех газетах. 3 июля решением ГОКО я был назначен его уполномоченным по вопросам снабжения обозно–вещевым имуществом, продовольствием и горючим, а Вознесенский — уполномоченным ГОКО по вопросам вооружения и боеприпасов».
Военная обстановка все же продиктовала необходимость уже через семь месяцев специальным постановлением Президиума Верховного Совета СССР, ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 8 февраля 1942 г. ввести А. И. Микояна и Н. А. Вознесенского в состав
Государственного Комитета Обороны. На Анастаса Ивановича был возложен контроль за организацией снабжения армии и руководство осуществлением поставок по ленд–лизу.
Но на этом не закончился круг его временных и постоянных обязанностей: в феврале 1942 г. Микоян был назначен членом Транспортного комитета при ГКО, в июне того же года — членом Комиссии по эвакуации, а в 1943 г. — членом Комитета СНК СССР по восстановлению народного хозяйства в районах, освобожденных от фашистской оккупации.
Мало кому известно, что Анастасу Ивановичу, сугубо гражданскому человеку, Ставка Верховного Главнокомандования доверила накануне Курской битвы формирование Резервного (впоследствии Степного) фронта. И с этой сложнейшей задачей он успешно справился.
Ему доводилось во время войны заниматься самыми разнообразными проблемами, и очень трудно найти то решение, которое со стороны Микояна было бы ошибочным, неудачным, хотя, конечно, время было такое, что не ошибаться было просто невозможно.
Он, несомненно, обладал и природной интуицией. Приведем хотя бы такой факт. Летом 1941 г. создалась реальная угроза Ленинграду. И в обстановке, когда развернулась массовая эвакуация, в том числе хлеба и других видов продовольствия, Анастас Иванович направил большой поток этих грузов на Ленинград. Он прекрасно понял, в каком положении может оказаться население города, если надолго сомкнется вражеское кольцо блокады. Но можно себе представить огорчение Микояна, когда его решение встретило возражение со стороны А. А. Жданова, который пожаловался Сталину: куда Нам столько продовольствия, у нас и так запасы большие и дополнительно ленинградцам ничего не нужно. Сталин с аргументами Жданова, к сожалению, согласился, и поток грузов был направлен в другие районы тыла. Не трудно догадаться, какие потом от этого были тяжелые, трагические последствия.
Меня давно интересовал вопрос о причинах неудач и поражений Красной Армии в первые месяцы войны. Насколько все–таки наша страна была подготовлена к отражению фашистской агрессии. Спрашиваю об этом Микояна.
— Таких причин можно назвать десятки, — отвечает он. — Наша недостаточная, а строго говоря, плохая подготовка к военному столкновению с Германией стала сказываться буквально с первого дня войны. Примеров этого известно немало. Скажу лишь об одном из них. Неожиданно, через месяц после начала войны, у нас не стало хватать винтовок. Стали отбирать их у милиции, у охраны складов, по городам и селам для нужд фронта. Как это могло случиться? Ведь У нас было достаточное количество винтовок для обеспечения всей армии. Оказалось, что часть дивизий была сформирована по норме Мирного времени. Винтовки для обеспечения дивизий по нормам военного времени хранились в этих дивизиях, а они находились близко к границе. Когда немцы прорвали фронт и стали наступать, оружие оказалось или в окружении, или было захвачено немцами. В результате прибывшие на фронт резервисты оказались без винтовок.
Когда Ворошилов был назначен командующим в Ленинград, он потребовал, чтобы Ленинграду было дано необходимое количество винтовок. В этом ему было отказано, так как потребность в винтовках на других фронтах была большей. Тогда Ворошилов вместе со Ждановым провел решение о производстве на ленинградских заводах холодного оружия (пик, кинжалов, сабель).
Узнав об этом, Сталин возмутился. Я и некоторые члены Политбюро в это время были у Сталина. Вместе с ним вышли в комнату, где стоял телеграфный аппарат. В Ленинграде к аппарату был вызван Ворошилов. Сталин критиковал действия Ворошилова. Сказал, что он не имел права этого делать без разрешения Центра, что это может только вызвать панику, и предложил немедленно отменить распоряжение о производстве холодного оружия.
