Дверь в кабинет снова отворилась, на пороге застыл человек в приличной пиджачной паре модного французского покроя и застыл, словно окаменев. Взглянув в лицо посетителя, Семен Федотович почувствовал, как стремительно нарастает холод в его теле, замораживая сердце и текущую в жилах горячую кровь.
На безобразном, в чудовищных шрамах лице, сошедшихся складками, укутавшими один глаз, с содранной кожей, горело невероятным огнем полное жгучей ненависти око. Знакомый до леденящего кровь ужаса скрипучий голос расплавленным металлом плеснулся на впавшего в ступор от неожиданной встречи танкиста:
– Как я жаждал снова встретиться с вами, господин Фомин! Вижу, и вы меня узнали…
Красноводск
– Скоро тронемся, господа!
Подполковник Вощилло обвел взглядом офицеров – те не скрывали радостных улыбок. Со станции один за другим уже ушли три эшелона – два с пехотой, по батальону в каждом, один с артиллерией.
И вот настала очередь грохотать по рельсам и платформам с его шестью «Де Хевилендами», причем в сопровождении бронепоезда и еще двух эшелонов с припасами, которых для снабжения полнокровных стрелковой и казачьей бригад было явно недостаточно.
– Красота какая!
Отпустив взмахом руки подчиненных, что живо разбежались по купе, Михаил вышел в тамбур, спрыгнул на заскрипевший под ногами песок и тут же окунулся в липкую тридцатиградусную жару, что показалась ему хорошо протопленной парилкой.
Спустя какую-то минуту он чуть попривык к непривычному пеклу, которое местные туркмены считали прохладой, и пошел вдоль эшелона, проходя мимо цистерн с бензином и водой, платформ с аэропланами, теплушек с припасами и трех классных, обшарпанных до неприличия вагонов для личного состава. Хозяйство авиаотряда было большое и разнообразное, а потому требовалось еще раз оглядеть его…
Громкий лязг на железной дороге заставил подполковника Вощилло живо отвернуться от манящей лазурной глади Каспийского моря – несмотря на жаркую весну, купание для пилотов Вощилло запретил – перспектива получить болезненного авиатора страшила. Машин и так было на одну больше, чем летчиков.
– Наконец-то чудо-юдо прибыло!
Подполковник вздохнул с нескрываемым облегчением – к нему, стоящему у паровоза, медленно подходил угловатый, с наклоненными стенками бронированный вагон, выкрашенный в песчаный цвет с ломаными серыми линиями по всему приземистому корпусу.
– Серьезное создание, с таким никакие басмачи не страшны!
Вощилло воевал пятый год, потому с первого взгляда оценил приставленную к его аэропланам охрану, невольно возгордившись тем вниманием, что оказали авиаторам.
В песках на тысячеверстном расстоянии, почти до самой Бухары, водились разбойники-басмачи прямо таки в неимоверных для пустыни количествах. Эти вооруженные до зубов местные махновцы с восточным колоритом за три безумных года революции совсем распоясались – нападали на красных и белых, резали непокорных дехкан, грабили кого только возможно, совершенно наплевав на любую местную власть, в том числе и на собственных ханов, и тем паче на бухарского эмира.
Новенький «БМВ» вызывал почтительное уважение – ощетинился тремя орудийными башнями и доброй полудюжиной пулеметов, что служило надежной гарантией от нападения басмачей. Вот только глаза резали аляпистые бухарские эмблемы с арабской вязью названия, ниже которой шла радующая сердце надпись кириллицей – «Гнев Эмира».
Броневая дверь с грохотом лязгнула, и из бронированного чрева лихо выпрыгнул бородатый загорелый мужчина в таком же «полевом» халате и с русскими погонами подполковника.
У Вощилло бешено заколотилось сердце – встретить офицера с точно такими же боевыми наградами, как у него, было чрезвычайно невероятным событием. Таких кавалеров во всей многотысячной русской армии можно было пересчитать по пальцам одной руки, причем и запасец бы из одного, а то и двух, остался.
– Ба, тезка! И каким ветром тебя занесло?!
В бородатом «бухарце» Вощилло с великим изумлением узнал старого знакомого еще по боям с чехами на станции Иннокетьевской под Иркутском в декабре 1919 года – лихого есаула Гордеева, что командовал тогда «шпальным» бронепоездом.
– Вижу, и ты «коня» сменил, казак?! Да еще в халате…
Михаил на радостях сдавил в объятиях забайкальца, тот ответил ему тем же – так и стояли, пыхтели, словно два сцепившихся медведя. А когда, наконец, расцепили руки и отпрянули друг от друга, то летчик успел задать вопрос первым:
– Ты давно здесь, Миша?
– Полгода уже… – ответил казак с тяжелым вздохом. – Надоели эти пески до жути, хунхузов местных гоняем помаленьку. Сейчас они порядком присмирели, а раньше наглые были. Так что без опаски пойдем, лишь бы местные аборигены путь не испакостили. Взяли моду, понимаешь, шпалы таскать – дров им не хватает!
– А где в России не воруют? – голосом мудрого философа отозвался Вощилло, пожав плечами, с неудовольствием вспомнив, как лишился ящика с магнето, которые являлись в русской авиации жутким дефицитом.
– Пороть нужно, тогда и воровать не станут!
По лицу командира «БМВ» пробежала гримаса, и Михаил понял, что нечаянно наступил знакомому на больную мозоль. Но Гордеев мотнул головою, словно отгоняя одолевавшую его дурную мысль, и, склонившись, тихо заговорил:
– Ты своих погоняй, чтоб не расслаблялись. Наступление на Ташкент будет с ходу, тамошние красные нас не ждут, да и вояки из них еще те, на бандитов похожи больше, как в семнадцатом году. Но оно и понятно, в отрыве они от Москвы, партизаны, по сути, кровушкой тут все по колено залили. Ненавидят их местные жутко! Так что времени терять нельзя! От Арала тоже наши пойдут, они там «воины хана хивинского»…
– А мы «бухарцами» стали? – Вощилло усмехнулся. – А лица у всех русские, как и говор! К чему этот дурацкий маскарад?! Красные ведь не идиоты, сразу разберут, кто на них напал!
– То не для них, а для наших британских друзей! Ну и персидский шах с афганскими ханами поневоле задумается. Бухарский владыка, понимаешь ли, как увидит «свое» новое войско, еще большее уважение нашему государю-императору Михаилу Александровичу выкажет! Восток дело чересчур темное, в здешних краях только силу понимают – так что эмир среди местных князьков авторитет свой скоро поднимет! На высоту недосягаемую, что твой аэроплан!
Офицеры переглянулись понимающими взглядами и дружно прыснули смехом…
Прут
– Проклятые русские!
Память страшная по себе вещь – никогда в жизни капитан Константин Григулеску не находился в столь жутком опустошении души, в которой даже не было ненависти к врагу, а одно лишь отчаяние.
Офицеру было очень больно видеть, как недавняя война страшно опустошила цветущий прежде край. Казаки и горцы прошлись словно метелкой, выгребая все ценное, начиная от вещей и заканчивая продовольствием с фуражом. Приготовленные на зиму кладовые и амбары остались у селян пустыми, и еще до января грянул страшный голод, не пощадивший ни старого, ни малого – первыми умирали слабые и больные.
Григулеску невероятно повезло – его назначили командиром роты, когда других офицеров безжалостно вышвыривали со службы, не давая даже мизерной пенсии.
Таковым оказался итог позорного Бухарестского мира, который навязали его несчастной стране наглые и алчные победители – отныне Румынии запрещалось иметь армию численностью свыше двадцати тысяч солдат при тысяче офицеров. Более того, страну полностью разоружили, отобрав пушки, пулеметы и винтовки, вывезли все запасы снаряжения и боеприпасы, что доставили транспортами из Марселя и Лондона.
Но этого врагам показалось мало, и все завоеванное миролюбивыми и добрыми румынами в честной войне отобрали обратно. Потеря Трансильвании, Северной Буковины, Южной Добруджи и Бессарабии сильно оглушила Григулеску, как и все румынское общество.
Но всеобщий ропот среди народа так и не поднялся, ибо торжествующие победители держали у границ вооруженные до зубов дивизии, а на помощь Франции, что столь подло предала верную союзническому долгу Валахию, рассчитывать не приходилось.
Стоило воевать и проливать кровь два года, чтобы, получив все в Версале, отдать соседям обратно за один месяц?! Да еще раньше потеряв золотой запас, оставшийся в большевистской Москве!
Особенно возмущало Григулеску обстоятельство, что болгары и венгры грабили своих соседей румын наиболее жестоко, да еще объявляя их изменниками.
Мерзавцы, прекрасно зная, что за ними стоит Россия, могли так говорить, не боясь расплаты за наглую ложь! Если кто изменник, так это они сами, но еще их покровители русские, не только предавшие Румынию, но и ограбившие ее до нитки!
– Как жить, как жить… – прошептал Григулеску, с тоскою глядя на зеленеющую степь и синюю ленту Прута, медленно катящего свои воды в голубой Дунай.
Весна пришла рано на его истерзанную землю, кое-где зацвели растения, полынно пахли травы, будоража душу. На той стороне реки слышались веселые песни да игриво скользил по струнам скрипки смычок.
