– Что вы говорите? – прошептала Эльза. – К чему вы ведете?
У Смайли внезапно возникло желание причинить ей боль, уничтожить последние следы ее воли, измотать ее силы так, как если бы она была противником.
Она неотступно преследовала его, пока он беспомощно валялся в постели, она являлась для него загадкой, и это придавало ему силы.
– По-вашему, какую игру вы вели вдвоем? Неужели вы думали, что сможете хитрить с такой мощной системой, давая им лишь часть, но далеко не все? Неужели вы думали, что сможете остановить карусель, обуздать силу, которую сами же им даете? Какие мечты вы взлееяли, если миру в них отводится столь ничтожная роль?
Она закрыла лицо руками, и Смайли увидел проступившие между пальцами слезы.
– Нет, я думала только о нем. У него была мечта, да… Светлая мечта. (Она продолжала отчаянно плакать, полупристыженный, полуликующий Смайли ждал, пока она снова заговорит). – Внезапно она подняла на Смайли мокрые от слез глаза. – Посмотрите на меня, – сказала она. – Какие мечты они мне оставили? Я мечтала о длинных золотистых волосах, а мне обрили голову. Я мечтала о великолепном теле, а его разрушили голодом. Я увидела, что такое человек. Как же я могу после этого верить, что люди могут жить по какой-то формуле? Я говорила ему, я тысячу раз говорила: «Не пишите законов, не надо красивых теорий, не выносите приговоров, и люди смогут любить. Но стоит им дать теорию, выдумать лозунг, и снова начнется игра». Я говорила ему обо всем этом, мы разговаривали ночи напролет. Так нет же, этот ребенок черпал силы в своей мечте, и если новый мир должен был возникнуть, то его архиепископом был бы Сэмюэл Феннан. Я говорила ему: «Послушай, они дали тебе все, чем ты располагаешь: очаг, деньги, их доверие. Почему ты так с ними поступаешь?» А он отвечал: «Я действую для них. Я хирург, и однажды они поймут». Это был ребенок, мистер Смайли, и его провели, как ребенка. Он не осмелился заговорить.
– Пять лет назад он встретил этого Дитера. В каком-то горном швейцарском поселке возле Гармиша. Позже Фрейтаг нам сказал, что встречу подстроил Дитер. Во всяком случае, он не мог кататься на лыжах из-за ноги. В то время все было каким-то ненастоящим. В действительности этого человека зовут не Фрейтаг[7]. Сэмюэл назвал его так в честь Пятницы Робинзона Крузо. Дитер нашел это забавным, и впоследствии мы говорили о Дитере и об этом парне только как о Робинзоне и Пятнице. (Она замолчала и смотрела на Смайли со слабой улыбкой.) Извините меня, я неясно выражаюсь.
– Я понимаю, – ответил Смайли.
– Эта девушка… Что вы говорили о ней?
– Она жива, не волнуйтесь. Продолжайте.
– Знаете, что вы очень нравились Сэмюэлу. Фрейтаг пытался вас убить… Почему?
– Несомненно, из-за того, что я вернулся сюда, а также из-за того, что я спрашивал вас о звонке в восемь тридцать. Вы ему сказали об этом?
– О… Боже мой! – воскликнула она, прикрывая рот рукой.
– Вы звонили ему, не правда ли? Сразу же после моего ухода?
– Да-да, я боялась. Я хотела убедить его уехать. Его и Дитера. И никогда не возвращаться. Я знала, что в конце концов вы узнаете правду. Почему они отказались оставить меня в покое? Они боялись меня, поскольку знали о моем единственном желании: сохранить Сэмюэла целым и невредимым, чтобы любить и лелеять его. Они на это рассчитывали.
Смайли мучила головная боль.
– Итак, вы ему позвонили. Сначала вы пытались дозвониться по номеру «Примроз», но он не отвечал?
– Да, – сказала она туманно. – Да, это было так. Но оба номера начинаются с «Примроз».
– Тогда вы позвонили по запасному номеру…
Она снова подошла к окну, внезапно изнуренная и обессиленная; она казалась более счастливой и удовлетворенной. Буря миновала ее.
– Да, Фрейтаг – гений по части запасных вариантов.
– Какой второй номер? – настаивал Смайли.
Он с мучительным беспокойством наблюдал за ней, тогда как она смотрела в окно на темный сад.
– Зачем он вам?
Он встал и подошел к ней, изучая ее лицо. Его голос стал внезапно резким и энергичным.
– Я сказал, что с этой девушкой еще ничего не произошло. Мы с вами также еще живы. Но не думайте, что это будет долго продолжаться.
Она посмотрела на него тревожным взглядом, рассматривала мгновение и опустила голову. Смайли взял ее за руку и подвел к столу. Он подумал, что надо бы ей дать выпить чего-нибудь горячего. Она машинально села почти с безразличием помешанной.
– Второй номер 97-47.
– Адрес? У вас есть адрес?
– Нет. Ничего, кроме номеров телефонов. Эквилибристика по телефону. Без адресов, – повторила она с такой настойчивостью, что Смайли посмотрел на нее взволнованно. В голову ему пришла мысль: воспоминание о ловкости, с которой Дитер налаживал контакты.
– Фрейтаг не видел вас в тот вечер, когда погиб Феннан? Не так ли? Он не пришел в театр?
– Нет.
– Это в первый раз он вас подвел? Вы испугались и ушли задолго до конца спектакля?
– Нет… Да, да, я испугалась.
– Это неправда. Вы ушли раньше из-за того, что вам надо было это сделать. Это было условлено между вами. Так почему вы ушли раньше? Почему?
Она закрыла лицо руками.
– Вы все еще не в себе, – пробормотал Смайли. – Вы считаете себя еще способной управлять событиями, которые вы начали. Фрейтаг вас убьет. Он убьет также и девчонку. Он не перестанет убивать. Кого вы пытаетесь защитить – девушку или убийцу?
Она молча плакала.
Смайли присел на корточки возле нее и продолжал в том же тоне:
– Я скажу вам, почему вы ушли задолго до конца спектакля. Да, я скажу, что думаю. Вы хотели успеть к последней выемке писем из почтовых ящиков Вэйбриджа. Он не пришел. Вы не обменялись номерками. Тогда вы, подчиняясь инструкциям, послали ему билет. А значит, у вас есть адрес. Вы его не записывали, но запомнили навсегда. «Если что-то помешает и я не приду, вот адрес…» Ведь он так говорил? Адрес, который никогда не должен быть использован и упомянут, адрес, забытый и одновременно отложившийся в памяти навсегда? Ведь так, скажите?
Она поднялась, не глядя на Смайли, подошла к столу, нашла клочок бумаги и карандаш. Слезы струились по ее лицу. С неторопливой безнадежностью она написала адрес дрожащей рукой, останавливаясь почти после каждого слова.
Смайли взял листок, тщательно сложил его вдвое и положил в портфель. А сейчас он приготовит чай.
У нее был вид робкого ребенка, которого только что спасли от утопления. Она села на край дивана, держа чашку хрупкими руками, ссутулившись, сжав ноги. Смайли, глядя на нее, почти почувствовал, что в ней оборвалось что-то, к чему он даже не притрагивался, таким оно было хрупким.
Он показался себе грубым животным, которому не удавалось компенсировать свою оплошность, предлагая в качестве ничтожного утешения чашку чая своей жертве. Он не знал, что сказать. Через некоторое время она произнесла:
– Вы знаете, вы ему очень нравились. Да, вы ему очень нравились… Он говорил, что вы умный человек. В устах Сэмюэла это был редчайший комплимент. (Она медленно покачала головой. Может быть, это его реакция заставила ее улыбнуться?) Он часто говорил, что в мире существуют две силы: положительная и отрицательная. «Что мне делать? – спрашивал он меня. – Уничтожить их жатву, потому что они мне дали кусок хлеба? Созидание, прогресс, власть, все будущее человечества ждет перед их дверью: надо ли ему запрещать войти?» Я отвечала ему: «Сэмюэл, может быть, люди могут быть счастливыми, и не обладая всем этим?» Хотя вы знаете, что он так не думал. Я не могла его остановить. Знаете, что было самым странным в нем? Несмотря на все его размышления, на все его разглагольствования, его решение давно созрело. Все остальное было декорацией. Я всегда повторяла, что ему не хватает последовательности в суждениях…
– И несмотря на это, вы ему помогали, – сказал Смайли.
– Да, я ему помогала. Он нуждался в человеческом участии, и я ему помогала. Он был всей моей жизнью.
– Я понимаю.
– Я была неправа. Это был маленький мальчик, понимаете? Он был забывчив, как ребенок. И так тщеславен. Он решил заниматься этой работой и выполнял ее так плохо. Он думал не так, как мы. Он смотрел на вещи совсем не так. Это была его работа, вот и все. Это началось так просто… Однажды вечером он принес черновик телеграммы и показал мне. Он сказал: «Я думаю, что Дитер должен увидеть это». Ни слова больше. Я не могла поверить… что он занимается шпионажем. Ведь он не был шпионом? Но постепенно я в этом убедилась. Они стали требовать секретные сведения. В папке для нот, которую мне передавал Фрейтаг, были распоряжения, а иногда и деньги. Я говорила ему: «Смотри, что они тебе посылают! Это то, что ты хочешь?» Мы не знали, что делать с деньгами. В конце концов мы отдали почти все. Дитер вышел из себя, когда той зимой я сказала ему об этом.
– Какой зимой? – спросил Смайли.
