Возможно, когда-то этот мост был хорошим. Можно было даже предположить, что когда-то за него брали деньги. Но сейчас стоило приплатить, чтобы просто постоять рядом. Потому что даже стоять здесь было страшно, не то что идти через него. От моста осталась только железная перетяжка. Стальные тросы, некогда укрепленные на надежных столбах, провисли. С той стороны, на которой стояли ребята, мост был завален непонятно откуда здесь взявшейся огромной железной арматурой, за ней начинались редкие доски, и только ближе к другому берегу вся эта конструкция становилась похожа на что-то отдаленно напоминающее мост. По крайней мере, на дальнюю его часть смотреть было не так страшно, как на нагромождение железа с этого берега.
Одного взгляда на мост было достаточно, чтобы понять, что им просто необходимо идти в обход. Лишний час в дороге — не такая большая плата за безопасность. Слишком уж яростно бушевала под мостом вода, слишком недовольно грызла берег, словно только и ждала того, когда это недоразумение рук человеческих подарит ей жертву.
— Ну и где те самые алтайцы, что берут за этот мост деньги? — недовольно поинтересовалась Юля.
— Ушли на обед. — Ткаченко потрогал тросы, коснулся ногой ближайшей арматурины. — Проскочим бесплатно. Я первый, ты за мной.
Юле оставалось только хлопать ресницами, потому что слов от возмущения у нее не было. Он собирается идти?
— Ты не пройдешь. — На секунду Бочарниковой показалось, что у нее что-то со зрением. Может, это только она видит этот мост таким разваливающимся? Может, на самом деле это широкая надежная магистраль, по которой может проехать трактор? Она пару раз моргнула, но картинка осталась той же — скрипучие тросы, арматура, редкие доски.
— Наши в прошлом году тут ходили, — задумчиво произнес Петро. — Говорили, нормальный мост.
— Думаешь, он за год так изменился? После того, как здесь прошли ваши? — Юля все больше и больше убеждалась, что Ткаченко перегрелся. Здесь нельзя переправляться через реку!
— Чему тут меняться? — дернул плечами Петро. — Мост как мост.
Он вскарабкался на ближайшую баррикаду из железа, поднырнул под низковисящей балкой, держась за трос, прошел по бортику и ступил на первую доску. От ужаса у Юли подкосились колени, и она медленно сползла на землю.
Петро оглянулся; секунду нахмурившись, глядел на одинокую Юлькину фигуру на берегу.
— Наверное, надо было у тебя рюкзак взять! — крикнул он, пытаясь перекрыть шум воды.
Юля слабо махнула рукой. Зачем он стоит? На этом мосту нельзя стоять. Пускай переходит скорее!
Ткаченко и пошел. Пошел, легко касаясь ногами досок, прыгая через широкие трещины. Еще мгновение, и он стоял на другом берегу. Так далеко, что фигура его казалась Юле совсем маленькой.
На секунду замолчав, кузнечики вдруг с новой силой зашипели вокруг. Они словно подталкивали Юлю в спину, заставляли встать и идти вперед. Идти не хотелось. Ноги отяжелели, изнутри шел неприятный озноб, словно Юля замерзла. Замерзла и больше никогда не согреется.
— Иди! — приказал со своего далекого берега Ткаченко. С перепугу Бочарниковой показалось, что он крикнул ей: «Умри!» Умирать она не собиралась, тем более оставаться на этом берегу вечно, поэтому силой заставила себя подняться.
Петька смог, и у нее получится.
Арматура под руками оказалась шершавой и холодной. Как только Юля коснулась ее, вода внизу с новой силой налегла на берег, словно хотела выгрызть закрепленные в камне столбы.
«Конечно, упадет», — мелькнула у нее мысль, и Юля ярко представила, как летит вместе с мостом в неприветливую чуйскую воду. Она сделала шаг, тросы заскрипели, качнулось незакрепленное железо.
Пройти ей удалось ровно до середины. Пока лезла сквозь железные нагромождения, пока ступала на первые доски, все было еще ничего. Но как только ее взгляд упал на бурлящий поток, стоило ей один раз промахнуться, пытаясь ухватиться за трос, как силы изменили ей. Она застыла на железном бортике, прижалась к холодному тросу и закрыла глаза. Она все ждала, что вот-вот успокоится дыхание, вот-вот перестанет так сильно колотиться сердце, вот-вот перед глазами прекратят плясать зеленые искры. Но перед мысленным взором продолжала бежать веселая вода, отчего кружилась голова, к горлу подкатывала тошнота, трос выскальзывал из вспотевших пальцев.
Может, обратно? Но там была та же река, тот же трос, и ноги так же отказывались сделать хотя бы шаг.
Потом Юле показалось, что она падает, потому что мост задрожал.
«Ну, вот и все!» — успела подумать она, ожидая, что сейчас рухнет в воду. Но тут сзади ее подхватила сильная рука.
— Не торопись, — прошептал ей на ухо Петро. — Наступай туда, куда показываю.
— Я не могу, — сквозь сведенные зубы прошептала Юля.
— Можешь! — Ткаченко силой отодрал ее руку от троса, за плечи развернул в сторону противоположного берега. — Доску перед собой видишь? Шагай!
Легкий толчок в спину заставил ее качнуться, нога сделала шаг инстинктивно.
Петро встал рядом, просунул руку под рюкзак, крепко обнял за талию. Юле оставалось только схватить его за плечо и пойти вперед.
Доска, еще доска. Юля смотрела не на свои ноги, а на Петькины. Шнурок на левой кроссовке был развязан. Он болтался, и Юле все хотелось сказать, чтобы он его завязал, но Ткаченко раз за разом заставлял ее двигаться, не давая возможности говорить, останавливаться, бояться.
Шаг, еще, еще. Скрипит доска, свистит ветер в тросах, вспенивается выброшенная на камни вода. И вот под ногами уже ничего не качается, но они продолжают дрожать, и так не хочется, чтобы Петро разжимал объятия. Потому что с ним так надежно, так… правильно.
— Не отпускай, пожалуйста, — прошептала Юля, развернулась и со всей силой прижалась к опешившему Ткаченко.
— Тише, тише, — пробормотал Петро и осторожно погладил Юлю по голове.
8. Перевал
Девы беспокойны, хотят все обдумать, прежде чем начать действовать. Страх разочарования объясняет осторожное отношение Девы к любви. В личных отношениях Девы довольно холодны и сдержанны. Они нечасто щедры на похвалу, не склонны к сочувствию и сердечности, но тверды, последовательны и дают искренние советы.
— Странная ты. — Ткаченко поднял мелкий камешек и бросил в мутно-стальную воду.
— Ничего не странная! — вспыхнула Юля, отлично понимая, что странная, да еще какая!
Долгую минуту она не могла оторваться от Петро, руки словно окаменели. Она прятала лицо у него на плече, чувствуя, что краснеет, но не в силах была прервать объятия. Но и Ткаченко хорош — если ему все это так не нравится, мог бы и оттолкнуть. Нечего изображать из себя статую. Но он держал ее, гладил по голове и еле слышно шептал: «Тише. Тише. Тише».
И вот теперь они сидели на берегу, Юля боялась смотреть в его сторону. Вода перед ней шумела и пенилась, словно возмущаясь упущенной возможности поживиться.
— Тебя не поймешь! — Еще один камешек взлетел в воздух.
— Олег Павлович говорил, что в воду ничего бросать нельзя, местные духи обидятся. — О чем она говорит? Какие духи? Надо признаться в любви, а не нести всякую чушь о священных алтайских реках.
— Камни бросать нельзя, а миски мыть можно? — усмехнулся Петро, поднял следующий камешек, покрутил его в руке, положил рядом с собой. — Тебя как будто заморозили в детстве.
— Что? — Нет, она не могла больше сидеть. Сидеть и спокойно все это слушать.
— Ты как партизан. По тебе ничего непонятно. Ты все время молчишь.
— О чем я должна говорить? — Юля прошла вверх. К основанию моста был прислонен лист картона, на нем черным углем было выведено: «Ушел в Акташ. Вася». — Пожалуйста. — Она повела рукой в сторону «записки». — Эсэмэска. Какой-то Вася ушел в Акташ.
Петро с силой метнул камень, и он упал у далекого противоположного берега.
— Ладно. — Ткаченко легко поднялся, прыгнул с ноги на ногу, прогоняя оцепенение. — Я первый скажу. Это же ты была в чате под именем «Снежинка»? Ты когда в клуб пришла, я почему-то сразу об этом догадался.
— Догадался? — Юля в замешательстве стала заправлять локон за ухо, а он все выпадал, заставляя ее еще больше нервничать.
— У тебя взгляд, как у Снегурочки, — холодный. Ты особенная, не такая, как все. Смотришь, словно оцениваешь. С тобой иногда заговорить страшно — скажешь что-то не то, и все, испепелишь взглядом.
— Тогда уже скорее заморожу, — усмехнулась Юля. Никогда она не думала, что ее молчание может вызывать такие эмоции. Это она боялась подойти, боялась заговорить первой. А выходит… Боялись… ее? — Ты поэтому взял дневник? — догадалась она.
Петро качнул головой.
— У Фединой есть подруженция. Машей зовут. А брат у нее Коля. — Ткаченко пнул картонку с сообщением о перемещении таинственного Васи. — Симпатичная девчонка. К нам в клуб ходила. Как-то мы сидели с парнями… — Петро отвернулся, посмотрел на реку, на медленно поднимающийся склон, на видную еще отсюда заимку, на зеленые горы. — Колька там был. Я так понимаю, это он передал своей сестре, что я считаю ее симпатичной. Она решила, что это признание в любви.
