— Она тебя любила? — Юля удивилась, как легко произнесла последнее слово.
— Не знаю, — пожал плечами Петро. — Может, для нее это была любовь. Но только на следующий день все уже знали об этом. Она завела дневник в Интернете и стала каждый день вывешивать записи на всеобщее обозрение.
Ткаченко неприятно было вспоминать об этом. Он бы перекидал все камни Алтая в веселые воды реки Орой и Чуя, лишь бы рассказывать вообще было нечего, лишь бы той истории не произошло. Он пытался с Машей разговаривать, но она его не слышала, каждое его слово, каждый взгляд воспринимая как знак внимания. Эти безобразные рассказы с подробностями, которых не было, эти ее бесконечные восторги… Они мгновенно стали звездами. Вся школа несколько недель обсуждала только их отношения. Ткаченко оставалось только беситься, молча снося ухмылки и комментарии. Петро был готов каждому объяснить, что это вранье, что если он по всей школе ищет Машу, то не за тем, чтобы в очередной раз признаться в любви, а чтобы объяснить ее бестолковой кудрявой голове — то, что она делает, гадко и пошло. Но уже наутро он получал новый рассказ о том, как стоял перед Машей на коленях, как держал за руку, как обещал свернуть горы, а заодно шею противному физруку.
Его спасли летние каникулы. В последний день он даже на занятия не пришел, взял палатку, спальник, сел на электричку и вышел на первой же остановке, где был лес, где можно было спрятаться от людей. В поход его уговорил пойти Олег Павлович. В группе собралось слишком много девчонок, их необходимо было разбавить парнями. Федина появилась в последний момент. Если бы он знал об этом раньше, точно бы не пошел.
— Когда я увидел, что ты пишешь дневник, решил, что все повторится. Даже когда Катюха заболела, я решил, что все это нарочно подстроено, поэтому и не стал никому помогать. Они мне помогли? Нет! Вот пускай сами и несут свои вещи. Глупость это, конечно, но в тот момент я по-другому не мог.
Петро смотрел на Юлю. Странно, но он не отводил взгляда, не прятал глаза — ведь сейчас звучали признания, которых многие бы стыдились.
— Я писала для себя, — растерянно пробормотала Юля. И отвернулась. Все это было слишком неожиданно.
— В первый же день ты разговаривала с Фединой. — Петро со злостью утопил мысок кроссовки в землю, взлетела мелкая крошка, с шипением ушла в воду. — Я подумал, она тебе все рассказала. Хотел с тобой поговорить, но ты даже подойти к себе не давала, так странно на меня смотрела. Вот я и взял этот дурацкий дневник. Честное слово, я был уверен, что это очередной розыгрыш. Ведь Федина знает, что у меня на дневники аллергия! Ну а Мустафа потом закончил это дело. — Ткаченко помолчал, глядя себе под ноги. — Ты ему нравишься.
— А тебе? — Это было с ней впервые, слова произнеслись раньше, чем Юля успела что-то сообразить. Но на испуг времени тоже не было.
— Все, что было в дневнике, правда?
— В дневниках обычно пишут правду, — прошептала Юля.
— Не всегда.
Ткаченко с откровенным удовольствием рассматривал зардевшуюся Бочарникову. Ее такую неуместную в горах шляпу, чистенькие, несмотря на целый день перехода, брюки, выбившиеся из хвостика, но все равно какие-то аккуратненькие пряди волос, тонкое лицо. Носки еще эти…
— И откуда ты только взялась? — буркнул он, осторожно беря Юлю за руку.
— Из Интернета, — пробормотала она.
Увидеть Юля так ничего и не успела. Заметила только, как к ней приблизилась стремительная тень, а в следующую секунду задохнулась в крепких объятиях.
— Глупая, — прошептал Петро ей в макушку. Юля замотала головой, а получилось, как будто потерлась щекой о его плечо. — Ты, если что, лучше сразу говори. Я недогадливый.
— Чего уж теперь говорить? — От счастья хотелось плакать.
— Теперь самое время. — Он чуть отстранился, глядя Юле прямо в глаза.
— Ты мне нравишься… — Произнесенные слова заставили зажмуриться, но Юля с силой открыла глаза. Хватит бояться, ведь теперь все встало на свои места.
— Ты мне нравишься, — услышала она эхо своих слов. Петро улыбался.
— Очень, — робко добавила она, и Ткаченко расхохотался.
— Очень — это мало, — не согласился он, и Юля вдруг подумала, что впервые видит Петро таким веселым. До чего же ему идет улыбка! — «Очень» не подойдет. — Он попятился, развернулся к горам, раскинул руки и вдруг крикнул: — Я люблю Юлю Бочарникову!
Эхо шарахнулось в хрустальном горном воздухе, застряло в длинных кедровых иголках, искупалось в ледяной воде, повисло в колючках акации.
— Как громко, — взвизгнула Юля, испуганно приседая.
— Бояться нечего, идем! — Он взял ее за руку и потащил к реке. — Повтори.
— Я не смогу, — сжалась Юля, чувствуя, как привычно немеют ноги, как неприятные мурашки начинают бежать по рукам. Совсем как на мосту. И как на мосту Петро сильно сжал ее ладонь:
— Сможешь!
За плечи он развернул ее к горам. Юля глянула на зеленый ковер, на столбики кедров, вдохнула побольше воздуха.
— Я! Люблю! — Только сейчас она заметила, что темно, что от страха зажмурилась, а потому заставила себя снова посмотреть вокруг.
На нее глядели добрые глаза Главного Алтайского Духа. Шум он, конечно, не любил, но ради таких слов можно было потерпеть. И еще ей казалось, что любое ее желание сейчас будет исполнено. Неожиданно пришедший восторг прогнал страх.
— Я люблю Петю Ткаченко! — крикнула она, и короткое эхо метнулось от одного склона горы к другому. А вслед за этим откуда-то сверху покатились камни.
От дороги к ним шел человек. Он был в шортах и футболке, невысокий, кряжистый, шел мягкой походкой спортсмена-борца.
Это было неожиданно. Юля до того свыклась с мыслью, что в горах из людей только они, что в первую секунду решила — у нее начались галлюцинации.
Мужчина стремительно приближался.
— Ага! — воскликнул он издалека. — Вы тут никого не видели?
— Никого, — Петро встал перед Юлей, прикрыл ее своей спиной. — А вы заблудились?
— Не я! Парнишка у нас один отстал. Сказал, что догонит. Второй день ждем.
— Никого не было. Мы в Чибит идем.
— Здесь недалеко. — Мужчина оказался словоохотливым. — Подниметесь на эту горку, и внизу будет поселок.
Петро повлек Юлю за собой. Они уже прошли мимо мужчины, когда Бочарникова негромко предположила:
— А вашего друга не Васей зовут?
— Васька, — с готовностью повернулся к ней мужчина.
— Он вам записку около моста оставил, что в Акташ пошел.
— Да? — Мужчина с интересом посмотрел на Юлю, но Петро уже тянул ее вверх, и мужчине ничего не оставалось, как побежать к мосту.
— Почему ты ему не сказал, что нам нужна помощь? — удивилась Юля. Это же было так просто — взрослый человек, он наверняка мог бы что-нибудь подсказать.
— На месте разберемся, — заверил ее Петро, и, взявшись за руки, они пошли наверх.
На этой стороне реки деревьев не было, шла бесконечная выжженная степь. Широкая, укатанная машинами дорога пылила. С пригорка открывался красивый вид на долину. Под холмом бежала неожиданно узкая, но такая же мутно-белесая река Чибитка. Через село проходила дорога, но домики стояли не вдоль нее, а были хаотично разбросаны. Солнце быстро садилось, отчего все вокруг приобретало буровато-тревожные оттенки. Около поселка их встретила неожиданная лужа — большая, со стоптанными глиняными краями. После бесконечного солнечного дня она была здесь совершенно неуместной.
Залаяла собака.
Юля сначала не обратила на это внимания, но уже на середине поселка стала замечать, что не видит людей. Домики казались пустыми. И только одинокая корова около здания администрации говорила о том, что ее хозяева где-то есть, просто они отошли на время.
— Пусто как-то, — словно прочитал ее мысли Петро.
Он подергал закрытую дверь. Корова подняла голову на звук бряцающего замка, равнодушно шевельнула ушами, сонно прикрыла глаза. Ткаченко сошел с крыльца, заглянул в пыльное окно.
— И никогда никого не было, — добавил он. На полу комнаты за окном валялись бумага, битые кирпичи, но ни стульев, ни столов, ни всего того, что должно быть в присутственном месте, видно не было.
— Может, они урожай собирают?
— Пасленовых, — раздраженно кивнул Петро и пошел к магазину. Юля бежала следом. Почему-то ей казалось, что магазин тоже будет пуст. Корова разве только заглянет.
Но люди там были. Двое покупателей, бомжеватого вида мужички, и застывшая около прилавка продавщица. А за ее спиной продукты. Море продуктов.
На секунду Юля забыла, зачем пришла, желудок булькнул, напоминая, что сегодняшний обед нельзя было назвать обильным, а завтрак был незаметно пропущен. Неужели есть такие места, где можно не экономить на сыре и сухарях, где никто не вымеряет количество крупы ложками «по норме»? Несколько дней похода, и все это ей уже кажется фантастическим сном.
