Я уже писал, что в шестидесятые попрощался с близким другом. Его отъезд за рубеж был во многом вынужденным. Его родители с младшей сестрой отъехали на ПМЖ в Америку. У него – жена, маленький ребенок. Он не планировал покинуть страну. После отъезда родственников его увольняют с работы. Устроиться на работу не получается. Перебивается случайными заработками. Рвет отношения с друзьями, чтобы не навлечь на них гнев Большого брата. Подает заявление об отъезде, вынужден подать. В Америку не выпускают. «Зачем вам в Америку? Езжайте в Израиль. Там ваше место. Хотите воссоединиться с семьей? Не смешите, это не ваша семья. У вас уже своя семья. Разрешим выезд только в Израиль. Почему я должен вам что-то объяснять? Есть соображения высшей целесообразности». С огромным трудом, через Москву удалось другу получить разрешение на выезд в Америку. С тяжелым сердцем покидал он родину. Нас, друзей, не было среди провожающих. Он не хотел. Не хотел, чтобы у нас были из-за него проблемы.
Как хорошо, что Большой брат ни на минуту не выпускает нас из виду. Всю жизнь он дышит нам в спину. Заботится о нас. Помогает, советует. Чтобы мы, дети неразумные, не наломали дров. Чтобы не наделали глупостей по скудоумию своему. Сами же потом жалеть будете, как бы говорит он нам, только поздно будет. Ни на минуту не ослабевает его хватка. Все о нас, где надо, записано. Каждый шаг известен.
В наше время при заключении кредитного договора с предприятием вместе с управляющим банка всегда приходит серая мышка – зам по безопасности. «Мы о вас все знаем, Александр Яковлевич. К вам у правоохранительных органов есть очень и очень серьезные вопросы. У вас нешуточные проблемы». – «Какие, где? Ничего не знаю». – «Как не знаете? В Комарово ваша фирма снимала для сотрудников дачи? А кто Героев Советского Союза выселял из дач, выбрасывал на снег, в кровь избивал?» – «Да не было этого» – «А что “Курортная правда” писала десять лет назад?» – «Неправда это, ничего подобного не было. Просто кому-то наши дачи понравились. Мы подали на газету в суд за клевету. Газета оплатила штраф, опубликовала опровержение». – «Не знаю, не знаю. А сын ваш двадцать лет назад сбросил на бабушку бетонную плиту, что вы скажете?» – «Послушайте, сыну тогда было восемь лет, мог он сбросить бетонную плиту?» – И так далее в том же духе. «Да вы не думайте, Александр Яковлевич, у нас нет к вам претензий. Дадим вам кредит». До сих пор, до сего дня управляющие банков стоят на задних лапках, ждут разрешения своего зама по безопасности. С виду тихого, скромного, а когда надо – наглого и беззастенчивого. И правильно. Большой брат думает о каждом из нас. Вот мы его и уважаем за это. И от души любим.
На многие ключевые посты экономики в современной России поставлены люди Большого брата. Образованные, интеллигентные, порядочные. Я лично очень Большому брату благодарен за то, что он для всех нас делает. И за то, что еще сделает. Пока Большой брат с нами, страну ждут и порядок, и стабильность, и процветание.
Юная грузинская княжна
Что за девочка получилась у Миши с Верой! Высокая, тонкая, с гибкой талией. Упругая как лоза и сильная словно горная антилопа. Ирочке – семнадцать. Лицо нежное как у юной грузинской княжны. По комсомольской путевке ездила Ирина в Польшу и ГДР (Германская Демократическая Республика, по существу – Восточная Германия). Когда выходила из автобуса, парни и молодые мужчины провожали ее взглядом. «Итальяно, итальяно!» – кричали они. Подружки уверяли: «Наша Ирка – вылитая Зинаида Кириенко!» (красавица-актриса, сыгравшая роль Натальи в «Тихом Доне»). Бабушка Тоня любила Ирочку. «В нашу породу пошла» – говорила она. Объясняла, что внучка и статью, и лицом похожа на ее, Тонину, бабку, терскую казачку. Кавказцы принимали Иру за свою: «Грузинка?» «Нет, я русская». – «Зачем стесняешься своей нации? Что я не вижу – наша ты, наша!». Видно, было у нее сколько-то грузинской крови. Когда Ирина подросла и стала самостоятельно ходить на рынок за продуктами, у нее проявилась редкая способность торговаться, сбивать цену. Торговалась из принципа. Ценила процесс сам по себе. Превращала посещение рынка в настоящий спектакль. Начнет торговаться тихим голосом с джигитом. Соседи по прилавку прислушиваются, свой товар предлагают. Сбивают цену. Собирается полрынка. В конце концов, о чем-то вроде договариваются. Джигит взвешивает и пальчиком нажимает на чашку с гирями. «Зачем обманываешь меня? Сказал бы, что хочешь цену больше, я, может быть, и согласилась бы.
А обвешивать? Ты – не мужчина!» Последнюю фразу она говорит намеренно громко и на глазах всего рынка возвращает джигиту взвешенные продукты. Позор. Все хохочут. «Я не мужчина? Забирай все бесплатно!» «От тебя не приму!» – говорит она и демонстративно удаляется. Полрынка мчится за ней, предлагает товар. Покупает, наконец, продукты по своей начальной цене.
Миша и Вера приезжают провести отпуск в Сочи. С дочкой, конечно. Там встречают Леньку, лучшего Мишиного друга. Тоже – морского офицера. Лёня приехал отдыхать с женой. Обсуждают: Ирочка собирается на свидание с мальчиком. Мише и Лёне по сорок лет. Веселые, озорные. Сами как дети. Даром, что прослужили уже почти два десятка лет на флоте. Они крадутся за Ирой. Прячутся в кустах. Чтобы посмотреть. Пластаются, ползут. Весь вечер следят за целующейся парочкой. Миша кипит от возмущения. Оказалось, что не за теми следят, не та пара. Ошиблись, потеряли след. Все наблюдают и наблюдают, а Ира уже дома. Вера очень смеялась. «Ах, что за ножки у твоей Ирки!» – говорит Лёньчик. Нет, не только ножки, Лёнечка. Там есть на что посмотреть и без этого.
Миша осел в Ленинграде. Думали, что надолго, оказалось – навсегда. Длительные автономки дали себя знать. Букет болезней. Один глаз стал слепнуть. Лечился в Военно-морском госпитале, но восстановить здоровье не удалось. Не годен к военной службе, – вывод медицинской комиссии. Комиссовали Михаила Самойловича. Вот и закончилось то, что он любил больше всего на свете. Не сможет он теперь выйти в море, не сможет занять привычное место в капитанской рубке. Что теперь делать – поступить в Академию, получить новые звездочки, стать штабником? Вера – против. Хватит мотаться по городам и весям. Раз болен – демобилизуйся. Вера настояла. Миша пошел работать в крупное отраслевое НИИ. Там испытывали модели кораблей, разрабатывали стратегию и тактику вооружения Военно-Морского Флота. Бывший командир корабля тосковал по морю. Увы, к этому уже не вернуться. В отделе Мишу приняли хорошо. Как-никак строевой офицер! Работа давалась легко. Миша знал технику, не боялся ее, имел опыт и практические знания. В институте любили Мишу. Уже не Мишу – Михаила Самойловича. Легкий, моложавый, остроумный. Хороший товарищ. Никогда не подведет.
Миша с Верой в день ВМФ прогуливаются по Невской набережной. Интересно посмотреть, что за корабли прибыли на парад. Взяли с собой Ирочку и ее подружку Лену, тоже молодую, симпатичную девушку. Одна из подводных лодок, стоящих на якоре вдоль фарватера Невы, знакома Михаилу с того времени, когда он служил на Северном флоте. Берет платки и словно флажками семафорит на лодку. Языком морских сигнальщиков. «Кто командир?» – спрашивает. Оказывается, командир – его давний приятель и сослуживец. С лодки присылают катер, берут Мишу с двумя девушками на борт. Миша с приятелем направляются в капитанскую каюту, чтобы отметить встречу. А девушек поручают матросам. Чтобы показать лодку. Девчонок сопровождает толпа матросиков. При проходе через круглые отверстия в переборках Ире с Леной приходилось задирать и без того короткие юбки и высоко поднимать ноги. Матросы млели и таяли, наблюдая крепенькие ножки двух девушек.
С годами Ира набирала женскую силу, хорошела. Многие говорили: «Посмотрите на Иру. Ну, просто юная грузинская княжна».
Место, где учатся летать
Семидесятые годы казались продолжением шестидесятых.
Каждый год мы с друзьями едем отдыхать в Планерское (до 44 года – Коктебель). Вокруг Дома-музея Волошина и Дома творчества писателей «Коктебель» постоянно собирается творческая молодежь. И далеко не молодежь. Актеры, режиссеры, литераторы.
Из года в год увеличивалось количество знакомых. Однажды сразу по приезде в Планерское я столкнулся со своим приятелем, журналистом из Белоруссии. Решили выпить по стаканчику за встречу. И поговорить. Взяли в магазине несколько бутылок вина, стрельнули у кого-то стаканы и расположились на поребрике, рядом с магазином. Вначале сухое, потом «Три топора» (777) и «Солнцедар». Мимо проходили знакомые, приятели. Присаживались ненадолго. Каждому наливалось по стакану. Благо, что магазин рядом. Поговорили о том – о сем, двинулись дальше. На их место приходили другие. В то время мы одевались очень просто. Я, например, был во вьетнамках, в засученных по колено брюках, в рубашке, завязанной на голом пузе. На голове – полосатая тряпичная кепка. Так мы и сидели в окружении несметного количества порожних бутылок и выпитых стаканов. Пожалуй, ничего подобного у меня в жизни больше не было. Прокантовались вместе с этим парнем почти весь день. Кто-то из бомонда неодобрительно посматривал на нас. Что с того? Так ли уж это важно? Нам с белорусским журналистом было интересно друг с другом, было о чем поговорить.
