— Почему не знает, знает! Только ведь тебя в городе нет, а слухи ходят, что и не будет. Так что лечит. То есть, лечила. Теперь-то и не знаю. После того, как ты тут объявился.
— Хуже по любому уже не будет. А скажи мне, как это ты деньги боярыне отдал? Они разве купцы? И лавки у них на торге появились? И, насколько я помню, она денег за лечение никогда не брала…
— Это с тебя не брала! — тут же припечатал Прохор. — А с других ещё как брала! Да сейчас такое время настало, что и не разобрать простому народу, где купец, а где боярин! У тех и других лавки повсюду! Когда такое было, чтобы боярин лавку держал? А купец в Совете сидел? Нахватались у ляхов всякой мерзости и к нам тянут!
Даже руками взмахнул в порыве искреннего возмущения.
— Ты не шуми, — одёрнул управляющего. — Ишь, разошёлся! Или забыл, что тоже боярину служишь?
Помолчал многозначительно, напирая взглядом на враз сникшего Прохора. Посчитал, что довольно держать паузу, что дошло до мужика, что понял он — рот лучше держать закрытым. А то ещё обмолвится вот так, сгоряча, где-нибудь в городе, не в том месте и среди не тех людишек, и всё! Пропадёт! И не увижу я больше своего управляющего!
— Сообразил? То-то! Лучше при себе держи подобные мысли, целее будешь. Так что там про настои? Кому понадобились?
— Сообразил, Василий Степанович, как есть сообразил! — поклонился мужичок в пояс. — Так рази я не понимаю, когда и где, с кем и о чём можно говорить? Мы ведь тоже с понятием…
— Ну, всё, заладил опять, — поморщился. — Не юродствуй и не ломай язык! Говори нормально! Что за настои⁈
— Так это когда было! — посерьезнел Прохор. — Для Данилы брали, когда он побитым у нас лежал. Алёна в ту пору за ним приглядывала, на ноги поставить хотела. Тогда же много увечных было, вот травы у лекарки и закончились. Пришлось до Боярыни идти. Иначе не поправился бы товарищ твой.
Покосился на меня, прищурился и выдал:
— Виделись мы тут с ней намедни. Всё про тебя расспрашивала. Где ты, да как живёшь? Женился или нет? — покосился искоса с хитринкой в озорных глазах и добавил. — Не знаешь, к чему это у девки такой к тебе интерес?
— Вот и мне непонятно, с чего это у замужней бабы ко мне вдруг интерес проснулся?
— У какой-такой замужней? — растерялся Прохор. — Это ты про кого, Василий Степанович?
— Как про кого? Про Стефу, конечно же!
— При чём тут Стефа? — удивился Прохор. — Я тебе про Алёну толкую!
— Алёну? — тупо переспросил, потому как и сам растерялся. Мне сейчас как-то не до Стеф и не до Алён. Да и Стефа та ещё… Штучка! Плохо у нас сней отношения сложились, очень плохо.
— Про Алёну, — улыбнулся старик. — Она ведь в девках так ещё и ходит!
— Как в девках? Разве её зимой не сосватали?
— Так поворотила она сватов-то! — довольно воскликнул и заулыбался дед, — Дала им от ворот поворот! То-то смеху всем было. Давно так Романиха не веселилась!
— Какая Романиха? Это ещё кто такая? Не знаю я никакой Романихи!
— Как не знаешь? — удивился Прохор. — А мастер твой, Мишка Андреев, где проживает?
— Где?
— Так на Романихе и проживает!
— Это что? — сообразил. — Центр города так называют?
— Центр или не центр, а издавна так повелось и не нам то прозвание менять!
— А что? У тебя кроме бересты ничего лучше не нашлось? — перевёл разговор на другое. Как раз к слову пришлось, когда увидел Прохора, сворачивающего свою берестяную писульку в трубочку.
— Так можно и на пергаменте накорябать, да только дорого тот пергамент встанет. Лучше уж так, по старинке. Да и чем тебе береста не угодила? Гляди, какая ровная да белая! И мороки такой, как с этим твоим пергаментом, нет.
— Эх, бумагу бы сюда, — пробормотал.
А Прохор возьми да услышь:
— Бумагу? Есть на торге и такое диво. Да только серебра за листок столько просят, что… — старик махнул в расстройстве рукой.
— Сколько? — заинтересовался.
— Пока серебром весь листок не закроешь, в руки не отдадут! С торжеством и одновременно с возмущением в голосе отрубил Прохор.
— Сколько? — теперь уже и я возмутился. Жаль, что не знаю, как эту бумагу сделать. Что-то этакое в голове крутится, но без подробностей. Действительно, жаль. А то ведь и впрямь озолотился бы. Или осеребрился, что вернее.
* * *
Сижу в одиночестве у себя в некотором подобии кабинета на первом этаже и думы думаю. Ничего не мешает, над головой в горенке ни одна доска не скрипнет. Сидят тихо дозорные, бдят. И со двора ни звука не доносится. И не потому, что он не пробивается через толстые бревенчатые стены, а потому что там и впрямь тишина. Никто не расслабляется, не бражничает, даже голос никто не повышает. Да и как тут расслабишься, если с улицы то и дело передают о мелькающих вдалеке вооружённых группах.
Обкладывают? Само собой. Вряд ли с целью воспрепятствовать моему свободному передвижению по городу. Момент выбирают, чтобы извести. Ничего не боятся! Не тот это город стал, далеко не тот. Продались бояре литвинам и город продали. Под врага легли. Быстро о том пожалеют, да только поздно будет!
И ведь наверняка знают о жалованной мне Ярославом грамотке! Знают, знают. И всё равно идут против его воли! Не боятся Новгорода.
Уходить пора. Через город не пройдём, не дадут спокойно пройти. А у меня нет желания пробиваться с боем к воротам! Это же кровь лить придётся! Русскую кровь, к слову, не литовскую, и не псов-рыцарей.
Стоило ли самому в город соваться? Наверное, нет. Не думал я, что здесь настолько плохо всё будет. Надеялся, что забыли уже обо мне в Кроме, да ошибся. Крепки они тут на память. Значит, больше мне в город хода нет. По крайней мере, при нынешних воеводе с посадником. Ну и при этом князе, конечно. А потом видно будет. Главное, заказ готовый забрал! В дальнейшем Прохор готовые изделия сразу в Нарву пересылать станет.
А то, что меня в конце проулка ждут, так это пустяки. Они рассчитывают, что я через город пойду? Ошибаются, ведь есть ещё и река! От дома до воды рукой подать!
Повезло, что усадьба на набережной стоит. Осталось договориться с кем-нибудь о перевозке. Прохора и отправлю договариваться. А сами за это время подготовим груз к транспортировке. Чтобы потом времени не терять.
Кстати, про груз…
Замечательно просто, что мне его на подворье доставили! Сами мы всегда к бою готовы, но несколько сюрпризов дополнительно приготовить не помешает. Раз заказы мои готовы, так что им без дела лежать? Вот и проверим их в деле…
Глава 7
К полуночи измученная дневными заботами Рига притихла. Не затихла, не успокоилась до утра в благополучном сне, а именно что настороженно притихла за плотно закрытыми ставнями окон. От страха перед наступившей темнотой.
Перестали стучать подковы по булыжнику мостовых, заснули в денниках уставшие за день лошади, замолк гомон людей на улице, стихли крики уличных зазывал и мелких лоточников, но им на смену пришли пьяные вопли бражничавших в харчевнях и трактирах крестоносцев. В навалившейся на город вязкой ночной тишине эти вопли было слушать ещё более страшно. Сплошная темнота, которую не могли разогнать редкие в эту пору пятна полыхающих факелов стражи, заставляла неосознанно ёжиться и втягивать голову в плечи. Впрочем, стража на ночных улицах в эту пору была очень редким явлением. Где можно было её встретить? В богатых кварталах, само собой и никак не в бедных!
Простые горожане были предоставлены сами себе и должны были справляться со всеми бедами своими силами. Мол, сиди дома и не высовывайся! А уж если высунулся не вовремя, так сам и виноват!
Потому-то и пустели улицы города с наступлением ночи. Сидели люди в своих домишках и конурках, тряслись от страха, вслушивались в приближающиеся пьяные вопли и молили Господа, чтобы миновала их эта беда. Чтобы пришла к соседям, а не к ним. Такая вот она, человеческая сущность.
И неизвестно, кому из них было хуже всего. Бедным в их ветхих лачугах или богатым в крепких добротных домах. Первых спасало то, что с них, в общем то, и брать было нечего. Если только попадали сдуру под горячую руку разгулявшимся братьям-орденцам…
