московских людей, кем бы мне от всего-уберечься. Без таких людей
мне никоими мерами нельзя быть в эти шаткие времена. Меня, гетмана, изневесть хотели, погубить, да асаул уберег: подметя тот
завод (т. е. умысел), весть мне учинил.
Еще 15-го сентября, сообразивши, чего от него особенно в
Москве хотели бы, гетман уговорил старшин и полковников, прельстивши их надеждами на большие царские милости, <ударить
челом государю всеми малороссийскими городами>. Подана была им
о том челобитная. В ответ ему поручено было составить статьи и
представить боярам. 22-го октября такие статьи были представлены
боярам к ответной палате и подписаны с обеих сторон. Гетман, от
имени своего и от имени старшин и полковников, изъявил желание, чтоб во всех малороссийских городах все денежные и неденежные
поборы с мещан и поселян давались _в царскую казну, чтоб таким’
62
образом туда шли доходы с кабаков, которые следовало завести во
всех больших и малых городах на горелку, размеры с мельниц, дань
медовая и доходы с чужеземных торговцев, чтоб воеводы, с
определенным количеством ратных людей, находились в городах: Киеве
‘ (ратных 5.000), Чернигове (L200), Переяславе (1.200, из которых
посылать в Канев 500), Нежине (1.200), Полтаве (1.200), Новго-
родъ-Северске, Кременчуге, Кодаке и Остре (по 300), с тем, однако, чтобы воеводы не судили Козаков и в имущества их не вмешивались.
Отдавая поспольство на произвол Москве, старшины старались
выгородить свое козацкое сословие, обставя его всевозможными
льготами1. После подписания договора гетман и старшины приглашены
были к царскому столу в столовой палате, и после стола
произнесена была к гетману от царского имени речь, в которой одобрялось
его поведение, восхвалялся он - за воинские доблести против ляхов
и изменников, но более всего за то, что <ударил государю челом
всеми городами, землями и со всеми хлебными и со всякими
доходами>. Гетману пожаловали золотную ферезею, украшенную
драгоценными, каменьями и жемчугом, и горлатную шапку; старшинам, полковникам и писарям дали соболей и сукон, Гетман произведен
был в бояре, а прочие пожалованы дворянским достоинством. 31-го
октября у Ивана Желябужскаго с гетманом происходил такой
разговор.
Гетман сказал: <доложить великому государю, как прикажет
мне - самому ли видеться с князем Дмитрием Алексеевичем
Долгоруковым и о сватовстве с его дочерью договориться, или через
кого обослаться? и если договор учинится и по рукам ударим, какой срок положить свадьбе и от кого из дома имать, и кто
станет выдавать, и на который двор привезть, и на свадьбе у
меня кому в каком чине быть? а я бы желал, чтобы в отцовое
место был на свадьбе у меня боярин-Петр Михайлович Салтыков.
Я о том уже бил челом ему, боярину. И в каком платье укажет
государь быть мне - в нашем ли служилом, или в московском
чиновном, а ударивши по рукам, до свадьбы к невесте с чем
посылаться? Но нашему обыкновению, до свадьбы невесте
посылают серьги, платье, чулки и башмаки. Пусть бы государь указал
свадьбе-совершиться в первой половине ноября>.
День свадьбы гетмана неизвестен. Равным образом неизвестно: сам ли гетман указал на семейство окольничего князя Дмитрия
Алексеевича Долгорукова, или же сам государь нашел подручным
женить гетмана на княжне Долгоруковой. После свадьбы гетман
бил челом государю даровать ему в потомственное владение со
всеми, доходными статьями сотню Шептаковскую, находившуюся
в Стародубском полку, на тот конец, чтоб ему, гетману, и жене
1 Собрание госуд. грам. и договоров, IV. 156-162.
63.
его, и детям, если таковых Бог даст, было всегдашнее особое
прибежище, кроме Гадяча, так как последний, бывший в то время
резиденцией Бруховецкого, был приписан к гетманской булаве и
мог всегда составлять достояние того, -кто был на гетманском
уряде. Кроме Шептаковской волости, выпросил Бруховецкий себе во
владение мельницы на Ворскле, двор в Переяславле и двор в
Москве на случай приезда в столицу. Лохвина и Ромен с воло-
стьми определялись на войсковую армату (артиллерию).
Новопроизведенные дворяне, старшины и полковники
получили по их челобитью маетности1. Другим отсутствующим
полковникам: черниговскому Многогрешному, прилуцкому Горленко, полтавскому Витязенку, миргородскому Апостоленку, стародуб-
скому Остранину и генеральному писарю Степану Гречаному, также дано дворянство и пожалованы маетности. Гетман бил
челом за войтов и мещан, которые находились тогда в Москве и
просил выдать их городам жалованные грамоты на тот конец, чтоб малороссийское поспольство, видя к себе милость государя, утвердилось в подданстве. Тогда выданы были жалованные
грамоты на маетности и мельницы переяславскому протопопу, ка-
невского Успенского монастыря игумену, гадячским и любечским
мещанам, Печерскому монастырю - грамота на владение
местечком Смелым с четырьмя деревнями, и городам: Киеву, Пере-
яславу, Нежину, Каневу, Чернигову, Псчепу, Гадячу, Стародубу, Козельцу и Остру - грамоты, подтверждавшие их, уже прежде
бывшие у них, магдебургские права и привилегии, обещалось
мещанам этих городов царское милостивое жалованье и призрение, а доходы хлебные и денежные назначалось собирать и отдавать
в казну впредь воеводам и приказным людям.
Угождая всеми способами Москве, Бруховецкий готов был
бить челом о всем, что, по его соображениям или, быть может, по прямому внушению от москвичей, московскому правительству
пришлось бы по вкусу. Так, он просил, чтобы в Киев прислан
был из Москвы русский святитель и малороссийское духовенство
не зависело бы от митрополита киевского, утвержденного властью
польского короля. Это очень понравилось московскому
правительству, потому что таким способом в его волю отдана была бы
важнейшая сторона общественного строя в Малороссии. Но с
обычною московскою осторожностью на это гетману дан был такой
нерешительный ответ: о таком важном предмете будет учинена
1 Судья Забела- - села: Обтов, Ревутинцы, Лучишки, Погореловку, Ковенки; войсковой писарь Шийкевич - Покурницу и Ковчин; полковники: киевский Дворецкий - Серединку, Надиновку и Бурки; нежинский Гвинтовка - село Нехаевку; лубенский Гамалея - Хорутовку и
Хицы, а переяславский Ермолаенко, оставленный наказным гетманом -
город Домонтов над Днепром.
64
ссылка с цареградским патриархом, и, смотря по ответу, какой
получится от патриарха, учинен будет царский указ.
Малороссияне, посетившие тогда с гетманом Москву, были
обласканы и могли возвратиться на родину с приятным
впечатлением, но не такая судьба постигла одного из них, писаря Захара
Шийкевича. Был пир у князя Юрия Алексеевича Долгорукова, куда приглашены были гетман и малороссийские старшины.
Шийкевич, подпивши, начал браниться с переяславским
протопопом Бутовичем, назвал его <брехуном> (лжецом)- и замахнулся
на него ножом. Протопоп отнял у него нож, Шийкевич замахнулся
на протопопа вилкою, и тут же, разгорячившись, начал <лаять>
позорными словами и судью, и полковников. После такого
безобразия войсковой арматный есаул Щербак подал на Шийкевича
челобитную в таком смысле: Войску Запорожскому чинятся от
него налоги и тягости, бьет и увечит людей невинно и ставится
пышнее боярина и гетмана; гетман с своей стороны доносил, что
Захар бил Ивана Сербина и двух подписков канцелярских и
одному из них голову повредил. Шийкевич, по желанию гетмана, был сослан в Сибирь.
Замечательно, что бывшие около гетмана при первой же
возможности покушались тайно вредить ему в высших кругах
московского правительства. Киевский полковник Дворецкий по
секрету говорил Желябужскому; <гетмана выбрали полковники, и он
ими только держится, а простые козаки его не любят. Теперь
наши говорят, будто я его наустил жениться в Москве. Боюсь, что про меня так будут говорить козаки. Пусть бы государь указал
гетману о всяких делах с нами говорить, а не говоря с нами -
не велел бы ему ничего начинать>. Между тем, тот же Дворецкий, так исподтишка отзывавшийся о гетмане, заискивал расположения
Бруховецкого и просил дозволения женить сына своего на
гетманской свояченице. В нравах того века было наговаривать на
сильных и в то же время искать у них милости и благосклонности.
