И всё-таки Иван остался при своём мнении. Если Симон и убедил его точками недоступности, то тут, собственно, и убеждать не надо было, а вот дурацкое одеяние имело отношение к никчёмной клоунаде, да и только, и ненужной, на его взгляд, предосторожностью. Какие тут, богами забытом уголке Земли, могут быть местные жители?
Лавируя среди хаоса камней, они несколько минут шли на восток, прочь от морского побережья. Вышли к небольшой поляне, усеянной равновеликими валунами. Дюжина людей, одетых подобным образом, лениво приветствовали подошедших: кто голосом, кто вялым поднятием руки, а кто отделался и простым кивком головы. Иваном заинтересовалось человека два, да и то ненадолго. Такое пренебрежение к его особе несколько задело Ивана за живое. Он вполне мог бы ожидать хоть какой-то встречи: и как нового члена сообщества ходоков и, особенно, как КЕРГИШЕТА. Однако ни то, ни другое не имело здесь, по всему, никакого значения. Ореол собственной значимости, внушённый Учителями (Симоном, Сарыем и доном Севильяком), стал неудержимо блекнуть в его глазах.
Иван потоптался, не зная, куда себя деть, затем присел на округлый камень со скучающим, поддавшись общему настрою, видом.
Прождав еще минут пятнадцать (Симон явно зря распространялся о точности ходоков), они уже оказались в окружении человек тридцати пяти, так что в этом диком углу Скандинавии ходоков собралось порядочно.
«Бедные местные жители», — глядя вокруг себя, подумал Иван с издёвкой. Вся эта маскировка с переодеванием была сплошной фикцией. Теперь он в этом был уверен точно.
«Тоже мне — конспираторы! Детский сад какой-то! Сыщики и разбойники!»
Собравшаяся компания не понравилась ему с первого взгляда, и не только потому, что отнеслась к нему равнодушно. Было и другое, хотя он одёргивал самого себя, убеждая не торопиться с выводами. Но чем больше он к ней приглядывался, тем сильнее она была ему не по душе. Первое, что бросалось в глаза стороннему наблюдателю, каким в этот раз был Иван, так это полное отсутствие связи между людьми, свойственной любому коллективу иди содружеству. А тут сидели далёкие друг от друга индивидуумы, занятые сами собой, хотя и собравшиеся вместе, но не делавшие никаких попыток к сближению.
Последние радужные надежды Ивана что-либо узнать для себя новое от встречи с ходоками довольно быстро испарились, и он уже не горел желанием задавать многочисленные вопросы кому бы то ни было из собравшихся ходоков. Зря, пожалуй, он не верил Симону. На самом деле всё, видимо, было даже хуже, чем он говорил.
Правда, были исключения: их пара — Иван и Симон, и невдалеке расположилась группа в шесть человек. На неё Иван обратил внимание сразу после её шумного появления. Эти ходоки держались отдельно от остальных и были соединены между собой если не дружеской привязанностью, то, наверняка, каким-то общим делом. Все они с деланным безразличием, иногда, даже не оборачиваясь друг к другу, обменивались короткими репликами. Свободно гуляющий ветер то заглушал их голоса, то доносил обрывки разговора, ничего не значащего для Ивана, но, по всей видимости, очень заинтересовавшего Симона. Он явно прислушивался к нему.
Из всей компании Ивану непроизвольно понравился красивый и ладный детина, под стать ему и дону Севильяку. После каждого своего высказывания он громко смеялся. Одет был подобно всем, но как будто всегда носил и такую рубаху, и такие штаны, и сапоги, подчёркивавшие стройность и длину его сильных ног.
Они перебрасывались репликами. Симон напрягал слух, чтобы узнать, о чём у них там идёт речь. Ему интересно, пусть и слушает, — решил Иван, и продолжил свои наблюдения за ходоками, тем более, что делать больше было нечего, а собрание как таковое не начиналось.
Итак, первое, что бросалось ему в глаза, была обособленная группа ходоков. Второе. Все ходоки сидели почти неподвижно и чего-то или кого-то ожидали, отчего общий вид развернувшейся картины наводил Ивана на вычурное сравнение, почерпнутое ещё в стенах вуза: дух уныния и затянувшегося умирания витал над печальным форумом членов Всемирной организации ходоков во времени. Вот!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Перед ним были сплошь старики, за исключением уже упомянутой группы. И совершенно не было женщин. «Неужели среди них нет ходоков?» — задался он тревожным вопросом. У Симона спрашивать не хотелось… Или ему это показалось из-за униформы, надетой каждым ходоком для свидания с остальными?
Иван опять вернулся к прежней мысли. У него создавалось впечатление: один шутник придумал, а другие, безвольные и ленивые, на всё махнув рукой, приняли шутку без критики. По-видимому так оно и было, ибо пустые потухшие глаза многих ходоков нагнетали обстановку отчаянности. И при достаточно продолжительном взгляде на них у Ивана внезапно, пугающе стремительно, стало нарастать несвойственное ему чувство тревоги и какого-то отчетливо подступающего несчастья.
— Ну и народ, — одними губами сказал он Симону.
Симон даже не взглянул в его сторону, и он не столько услышал, сколько понял его ответ:
— Помолчи!
«Молчу… — про себя отозвался Иван. — Как все жду у моря погоды… второго пришествия… когда рак на горе свистнет… морковкиных загодей, как говаривала когда-то его бабушка… Чего ждать, если здесь что-то затевается?»
Грея холодный камень, на котором сидел, Иван молчал и с отчаянной тоской наблюдал за происходящим. Хуже нелюбимых лекций в вузе! Или наставлений начальства. Когда торчишь в аудитории или на собрании неведомо зачем, но присутствие твоё обязательно. Сидишь, а мысли твои витают неизвестно где. Лишь бы отвлечься от обыденности и не слышать голоса преподавателя или начальника, толкущих истину. Она интересует только их, но непонятно зачем она нужна студенту, тем более специалисту. Вспоминая те давние лекции с томительными часами ничегонеделания, Иван как-то незаметно для себя, безо всякого, правда, умысла, стал думать о собственной исключительности. Вон их, ходоков во времени, сколько, а КЕРГИШЕТ — один!
А кто? Он!! Иван Толкачёв!!!
Не известно, к чему привели бы его эти мысли, скорее всего — ни к чему, но они были прерваны на самом интересном месте, когда он уже стал подумывать, а не выкинуть ли какую такую … э-э… штучку, дабы потрясти их и расшевелить сонное царство.
Всего в двух шагах от него проявился ходок с престранной фигурой, похожей на пивную бочку. Громадная приплюснутая голова его под вязаной шапочкой-блином довершала отчётливость образа — пивная бочка или Пэбэ, как когда-то в школе, где учился Иван, называли Тольку Шастова за его чрезмерную полноту. Казалось, появившийся в реальном мире Пэбэ не сможет оторвать свои маленькие короткие ручки, карикатурно прижатые к весьма объёмистому животу, и долго не удержится на кривых ножках.
Но, как оказалось чуть позже, подвижен он был весьма и весьма.
Его появление вызвало некоторое вялое движение ходоков — они все посмотрели на него, у иных в глазах загорелась искра мысли. Пэбэ взмахнул ручками как шмелиными крылышками, забегал, гремя камешками, засуетился, открыл необыкновенно большой рот и быстро заговорил:
— Все в сборе!.. Достаточно и того, что собралось… Прекрасно!.. Надо решить неотложные и в высшей степени серьёзные дела… Вы о них знаете!.. Мы не можем пройти мимо тех странных, преступных, — он задохнулся от возмущения. — Да, да, преступных случаев, которые участились на дороге времени. И не по вине каких-нибудь перлей или тарсенов…
Стоило ему проговорить первые слова, как Ивана, и без того уже охваченного ощущением приближающегося несчастья, затопило предчувствие глупо банального продолжения нынешнего заседания ходоков. Словно он всё уже знал заранее, или о чём-то похожем читал, или уже предполагал такой исход раньше. Но вернее всего, опыт Афганистана подсказывал ему — берегись! Да, местные горы величественно и мирно вздымаются в высь, отсутствующие здесь заросли кустов не шелохнутся, но в любое мгновение всё вокруг может ожить и захлебнуться в автоматных очередях и взрывах гранат.
Сколько раз он переживал такое!..
