И снова он обдал меня холодным взглядом, как тогда, когда я помогал ему выгружать из фургона провизию.
– С твоей подачи на меня Серж взъелся?
Серж – это Самсонов. Единственное, что я понял из всей его фразы.
– Или тебе тоже денег захотелось?
Вот теперь до меня дошло. Вспомнилось, как я вскинулся от удивления, когда Демин в моем присутствии доложил шефу о том, что на обустройство «Обменного пункта» ушла тысяча долларов, в то время как он потратил втрое меньше, и как мое тогдашнее изумление не укрылось от Самсонова. Он что-то заподозрил, наверное, и поэтому сегодня между ним и Деминым и произошел тот нехороший разговор, который я невольно услышал. Демин все сопоставил и решил, что волна пошла от меня. А Самсонов ведь сам догадался. Я посчитал, что переубеждать Демина ниже моего достоинства.
– А ты не воруй! – ответил я фразой из фильма.
Демин окатил меня полным ненависти взглядом.
Даже усы у него встопорщились.
– Полегче, – посоветовал я и выложил на стол кулаки.
Подействовало.
Подошла Светлана, обняла меня мягко и осторожно.
– Ну что ты все здесь сидишь? – прошептала она, обдав мое ухо жадным горячим дыханием. – Пойдем посмотрим этот дворец.
Я взглянул на Самсонова. Тот стоял у окна, повернувшись к нам спиной.
– У него огромный дом, – прошептала Светлана. – И множество укромных местечек. Я с детства люблю прятаться. – И она беззвучно рассмеялась.
– Ты сошла с ума!
Но сам уже знал, что происходит. Это как в тот раз с Мариной в кладовой ресторана. Ощущение близкой опасности распаляет желание.
Я не стал сопротивляться и позволил увести себя с кухни. Загорский, сидя в кресле, смотрел телевизор. Мы крадучись прошли за его спиной и поднялись на второй этаж. Здесь было несколько дверей, Светлана наугад открыла одну из них, и мы оказались в спальне. Широкая кровать под балдахином, вычурной формы трюмо с необычайно богатым выбором косметики на нем. Все-таки я ошибался по поводу роли женщин в жизни Самсонова. Они существовали, хотя и были нечастыми гостьями, судя по всему.
– Нет, здесь я не могу, – заупрямился я.
– Ну почему, глупенький? – шептала Светлана, увлекая меня на безумно мягкие перины.
– Чужая кровать. Мне неудобно. Уж лучше поедем к тебе.
Но она меня уже раздевала – споро, но ласково, приговаривая:
– Глупенький, я же не доживу до своей квартиры. Умру по дороге туда от желания. Прямо в фургоне.
– В фургоне! – воодушевился я. – Давай отъедем от поселка, свернем куда-нибудь в посадку…
Но было поздно, Я лежал без одежды, и все должно было произойти прямо здесь, на самсоновской кровати, что казалось мне почему-то совершеннейшим кощунством. Я думал об этом еще несколько секунд, а потом забыл, потому что женщины обладают удивительным даром лишать мужчин рассудка. Я не знаю, как это им удается, но по этой причине считал женщин существами высшего порядка.
Я, оказывается, соскучился по Светлане. В ней, в отличие от Марины, была какая-то материнская нежность, которой не бывает у восемнадцатилетних. Эта нежность приходит с возрастом, только умный умеет ее ценить.
Светлана поцеловала меня – очень нежно.
– Устал? – спросила она.
Я не успел ответить, потому что вдруг увидел, как ручка на входной двери начала медленно опускаться. Кто-то хотел войти. Еще секунда – и войдет. Мы лежали на чужой кровати, совершенно голые, и у меня волосы на голове зашевелились от осознания неотвратимости происходящего. Я смотрел на эту проклятую ручку с обреченностью приговоренного; Ручка вернулась в прежнее положение, и ничего не произошло.
– Я закрыла дверь, – спокойно сказала Светлана. – Изнутри. Так что ничего не бойся.
И осторожно погладила мой живот. Я перевел дух. У меня было такое чувство, будто я только что родился заново.
– Не уходи, – попросила Светлана. – Побудь со мной.
Я протестующе замотал головой и поднялся. Не мог больше здесь оставаться. Тогда и Светлана встала. Я еще не успел одеться, а она обняла меня сзади, прижавшись ко мне всем телом. Наверное, она была очень одинока. И как ей сказать о том, что лучше бы нам расстаться? У меня язык не поворачивался.
Одевались мы одновременно. Я справился быстрее и встал у окна, поджидая Светлану. За окном в предвечерних сумерках я видел аккуратный газон перед домом, забор и за забором пустынную улицу, на которой стоял наш фургон и какой-то «жигуленок» чуть поодаль. Через минуту ко мне подошла Светлана. Она долго всматривалась в картину, открывшуюся ей за окном, и вдруг сказала:
– Странно.
– Что странно? – не понял я.
– Вот эта машина, – она кивнула в сторону «жигулей», – Они ехали за нами от самой Москвы.
Я с сомнением посмотрел на нее.
– Мало ли «жигулей» бегает по дорогам. Вряд ли это та же самая машина.
– Нет, нет, – убежденно возразила Светлана. – У них очень приметная солнцезащитная наклейка на лобовом стекле. Обычно там написано что-нибудь на английском. А у них по-простому: «Спартак». Видишь?
Я видел.
– Нечасто встречается. Я сразу внимание обратила.
Я снова выглянул в окно. Невозможно было понять, есть в машине кто-нибудь или нет.
– От самой Москвы за нами тянулись, – изменившимся голосом сказала Светлана. – Я сначала думала – случайность.
Мы вышли из спальни и спустились вниз. У подножия витой лестницы стоял Самсонов. Он окинул нас со Светланой оценивающим взглядом и едва заметно, одними глазами, улыбнулся. Я готов был побиться об заклад, что это он пытался, но так и не смог попасть в свою собственную спальню. Нельзя сказать, что я испытывал такое уж сильное смущение. Как мужчина мужчину он должен меня понять.
– Какой чудесный вечер! – сказал он довольно фальшиво.
Но Светлане было не до шуток. Она отвела Самсонова в сторону и принялась что-то с жаром ему втолковывать, подкрепляя слова энергичными жестами, показывая куда-то за стену, в сторону пустынной улицы, где притаились странные «жигули». Самсонов слушал внимательно, но на его лице я не видел испуга. В конце концов он кивнул и ушел к себе наверх. Светлана вернулась ко мне. Она была возбуждена.
– Что он сказал?
– Что все мы должны уехать.
– А он?
– Останется здесь.
Она считала это опасным.
– Причин для беспокойства нет, – на всякий случай сказал я. – Это не дом, а настоящая крепость.
Спустился Самсонов. Он был в легкой куртке.
– Грузитесь, – приказал он. – Дотемна до Москвы не доберетесь.
Бесчувственного Кожемякина перенесли в фургон. Демин, несмотря на то что был совершенно пьян, дошел сам. Самсонов проводил нас до фургона. Я увидел, как он бросил быстрый и осторожный взгляд в сторону подозрительных «жигулей». Сумерки сгустились, и теперь уже даже с близкого расстояния невозможно было определить, есть ли кто-то в машине.
– Если хотите, я могу остаться с вами, – предложил я.
Самсонов засмеялся и покачал головой. У него сейчас был особенный смех – злой и решительный.
Подошел Загорский:
– Я хотел бы отпроситься у вас на несколько дней, Сергей Николаевич.
– Не сейчас, Альфред. Ты же знаешь – съемки.
– Возьмите оператора из резерва, – проявил упрямство Загорский.
– А что случилось-то?
– Я лечу в Германию. Уже и виза открыта, и билет на руках.
– Что же ты визу открывал, не поговорив предварительно со мной? – удивился такому недоразумению Самсонов.
Загорский молчал. Обиделся. Так благородно обижаться умел только он. Ничего не скажешь – порода.
– В общем, я тебя не отпускаю, – объявил Самсонов.
Загорский хотел что-то сказать, но Самсонов его перебил:
– Что за черт? Где Светлана?
Ее нигде не было. Самсонов ушел в дом и через пять минут вернулся, ведя Светлану за руку. У нее было злое и расстроенное лицо.
– Марш! – сердито приказал Самсонов. – Чтоб я вас через минуту уже здесь не видел!
И снова бросил взгляд на притаившиеся неподалеку «жигули».
Мы сели в фургон. Самсонов на прощание помахал нам. Куртка у него распахнулась, и я увидел засунутый за пояс пистолет.
– Надеюсь, вы не будете стрелять без предупреждения? – то ли в шутку, то ли всерьез поинтересовался я.
Самсонов только улыбнулся. Улыбка у него была нехорошая. Злая какая-то.
Глава 19
На дорогу уже выползла разбойница-ночь. От подступающей вплотную к машине темноты было неуютно и тревожно.
– Он наорал на меня, – неожиданно то ли пожаловалась мне, то ли объяснила Светлана.
– Не сердись на него.
– Наорал, – повторила она. – Думала, по щекам меня отхлестает.
Светлана вела наш фургон, вцепившись в руль с обреченной решимостью. Огоньки приборной доски бросали в ее лицо неживые зеленоватые отблески.
– Он имеет право выбора поступков, – примирительно сказал я.
– Послушай, почему ты его защищаешь? – сердито спросила Светлана. – У тебя с ним какие-то особенные отношения?
– Я его уважаю.
