Я знавал азартных людей. Но с таким увлекающимся человеком встретился впервые. За несколько минут он набил полные карманы жетонов, которые ему трудолюбиво выдавал спятивший турникет. Комизм ситуации заключался в том, что эти жетоны не имели никакой ценности. Металлические кружочки без рисунка или текста, которым вряд ли можно было найти применение в жизни. Наш «сотый посетитель» не мог не понимать, что эти жетоны ему не удастся сдать музейной кассирше. Герой мог бы, конечно, пользоваться ими, чтобы экономить тысячу рублей при каждом посещении музея. Но если он собирался посетить этот музей двести раз – перед ним можно снять шляпу.
До меня с огромным запозданием дошло, что пора бы и мне выйти на сцену, пока наш любитель походов по музеям вконец не выпотрошил щедрый автомат. Я осторожно покинул свое укрытие и за тысячу рублей приобрел у бабульки жетон. Мужчина у турникета взволнованно оглянулся. Клянусь, в его глазах горел азарт настоящего игрока. И еще – почти ненависть ко мне, человеку, который так не вовремя появился и может вмешаться в его идиллию. Я сделал вид, что не заметил его неприязни и подошел к турникету. Мужчина следил за мной с обреченностью человека, на глазах которого иссякает дающий бесценную влагу источник. Я бросил жетон в узкую щель. Свет перемигнулся на зеленый. Музей поздравил меня с тем, что и я тоже сотый посетитель этой недели. И автомат в виде премии выдал два жетона. На мужчину было невозможно смотреть без сострадания. Казалось, еще немного, и он разрыдается от собственного бессилия что-либо изменить.
– Ну надо же, – сказал я, подбросив на ладони жетон. – Зачем мне два? Я ведь никогда больше сюда не приду.
И выразительно посмотрел на мужчину, подсказывая ему, что пора бы остановиться. Но по его глазам понял, что мой призыв не услышан. Я опустил жетоны в карман и прошел через турникет. Мне показалось, что за моей спиной послышался вздох облегчения.
Я поднялся в зал. Людей здесь практически не было. Сестра нашего героя рассматривала упрятанный за стекло череп неандертальца.
– Уже скоро, – объявил я.
– Вы с телевидения?
– Да.
– Ну, как он там?
– Ничего, – дипломатично ответил я. – Ваш брат – настоящий артист.
Женщина счастливо улыбнулась. Надеюсь, она будет счастлива, увидев по телевизору нашу передачу.
Мы побродили по залу еще пять или десять минут. Потом в зале появился Кожемякин, и я понял, что эксперимент завершен. Наверное, в турникете наконец закончились жетоны. Кожемякин махнул мне рукой.
– Идемте, – сказал я женщине.
Наш герой стоял у турникета с растерянно-возбужденным выражением лица. Так, наверное, должны выглядеть люди, которые только что держали в руках золото, и вдруг все превратилось в комья грязи. Самсонов похлопывал его по плечу и широко улыбался. Загорский нес к выходу свою видеокамеру. Светлана упаковывала в сумку микрофоны.
– Кто вам дал право? – вдруг спросил мужчина.
– Право на что? – не переставая улыбаться, осведомился Самсонов.
– Вот такое вытворять, – мужчина повел рукой вокруг.
Я с беспокойством посмотрел на его сестру. Похоже, назревал скандал, и только она могла погасить страсти. Женщина и попыталась это сделать:
– Ну что ты, Боря? Это всего лишь шутка.
Боря стряхнул ее руку со своей. Он был взбешен.
Его карманы предательски топорщились от массы бесполезных жетонов.
– Вы не имеете права издеваться над людьми! – объявил Боря.
Он быстрее, чем его сестра, прочувствовал всю незавидность положения, в котором оказался, и это придавало ему решительности.
– Если вы вздумаете показывать это по телевизору, я затаскаю вас по судам!
Его сестра судорожно вздохнула. Светлана оставила в покое свои микрофоны и с беспокойством прислушивалась к разговору. И только Самсонов, казалось, нисколько не расстроился.
– Хотите пятьсот долларов? – осведомился он.
Он стоял перед Борей, держа руки в карманах, и смотрелся настоящим хозяином. В его глазах я заметил на этот раз тщательно скрываемую насмешку и неподдельный интерес. Боря не ответил. На его лице отобразилась работа пытливой мысли.
– Семьсот, – подбросил дровишек в разгоревшийся огонь сомнений Самсонов.
У Бори стало такое лицо, какое было десять минут назад, когда он стоял перед взбесившимся турникетом.
– Семьсот, – повторил Самсонов. – Хотите?
– За что? – смог наконец спросить Боря.
Он после всего случившегося уже не доверял собеседнику. Но и искушение было, видимо, велико.
– Ни за что, – ответил Самсонов. – Просто в знак дружбы. Чтобы пришли к нам в студию.
Прийти в студию означало согласиться на демонстрацию только что отснятого ролика. Кажется, Боря это понимал. Но ничего не мог с собой поделать.
– Тысячу! – объявил он цену собственной репутации.
Самсонов для вида подумал. А потом протянул руку:
– Договорились!
Боря выглядел счастливым и даже забыл про свои жетоны. Он уже вполне дружелюбно прощался со своим недавним обидчиком. Сестра повеселела тоже. Я слышал, как она спросила вполголоса у Самсонова:
– Тысяча долларов – это в дополнение к той тысяче, которая предусмотрена нашим договором?
– Нет, мадам, – учтиво ответил Самсонов. – Речь идет об одних и тех же деньгах.
Я мысленно зааплодировал своему шефу: ловко он провернул дело. Женщина все-таки смогла улыбнуться нам напоследок и потянула брата к выходу.
– Все же самое интересное мы умудряемся не снимать, – покачал головой Самсонов. – Какие сюжеты пропадают!
С ним было трудно не согласиться. Жизнь, такая, какая она есть, разворачивалась перед нами даже после того, как видеооператоры зачехляли свои камеры. Я вдруг понял, что напрасно Самсонова обвиняли в отсутствии чувства меры. Люди такие, какие они есть. Именно такими Самсонов их и показывает. Вот этот его торг с Борей – он никем не срежиссирован. Все очень естественно и подтверждает тот факт, что в случившемся с Борей недоразумении с жетонами – весь Боря и есть. Со своим характером, со своими мечтами и со своими представлениями о счастье. И жалко, что этого зрители не увидят.
Я с сочувствием взглянул на Самсонова. Но он не выглядел таким уж раздосадованным. И я понял: он еще наверстает свое. В России сто пятьдесят миллионов жителей. И материала для съемок ему хватит еще на много-много лет.
Пришла работница музея. Самсонов пообещал ей убрать бутафорский турникет к завтрашнему вечеру.
– Женя, помоги мне, – попросила Светлана.
Я подхватил ее неподъемную сумку и понес к фургону. В нем уже томились Кожемякин и Загорский.
– Где все? – осведомился Кожемякин. – У меня уже трубы горят.
Я вспомнил, что нам предстоит поездка к Самсонову – для традиционного «разбора полетов» и употребления спиртных напитков. Лично я особых восторгов по этому поводу не испытывал, потому что с гораздо большим удовольствием встретился бы сегодняшним вечером с прекрасной Мариной.
– Зови всех! – сказал Кожемякин. – Пора ехать!
Светлана села за руль. Не хватало только Демина и Самсонова. Я отправился на их поиски.
Вестибюль был пуст. Кассирша в своем аквариуме все смотрела телевизор. Я хотел подняться в зал, но уже услышал голоса. Дверь была приоткрыта, я увидел стоявшего ко мне вполоборота Демина и хотел его позвать, но не успел, потому что невидимый мне Самсонов произнес:
– Я же тебя в тюрягу за это закатаю, Илюша.
От этого ласкового «Илюша» у меня мурашки по коже побежали. Я попятился, мечтая только об одном – чтобы они меня не увидели.
– Ну, что там? – спросил Кожемякин, когда я вышел к фургону.
– Не нашел их, – огрызнулся я.
Самсонов с Деминым вышли из музея через пару минут. У нашего администратора было багровое лицо нездорового человека. Самсонов же казался вполне беззаботным.
– Едем! – сказал он. – Будем отдыхать, заслужили. У нас сегодня неплохо получилось.
Демин сел рядом со мной. И я увидел, что у него дрожат руки.
Глава 18
Роскошный дом встретил нас надменной тишиной. Я впервые задумался о том, что ни от кого не слышал ни о жене, ни о любовнице Самсонова. Мне вообще показалось, что женщины его не интересуют.
Демин доставал из фургона выпивку и закуску. Почему-то именно ему всегда доставались погрузочно-разгрузочные работы. Я, сочувствуя ему, взял одну из коробок, а он почему-то пронзил меня ледяным взглядом, будто я был его личным врагом.
Когда я пришел на кухню, Кожемякин с торопливостью исстрадавшегося в засушливый год человека откупоривал бутылки. Готовившая Светлана бросала на него полные неприязни взгляды, заранее зная, чем закончится для Лехи Кожемякина и сегодняшняя попойка. Все было как всегда. Уж лучше бы я поехал к Марине.
На кухню вошел Самсонов, он уже успел переодеться и выглядел совсем по-домашнему. Я обратил внимание, что Демин старательно прячет глаза, а хозяин демонстративно не обращает на него внимания. Он постоял рядом с Кожемякиным, наблюдая, как тот судорожно расправляется с бутылочными пробками, зачем-то потрепал Кожемякина по плечу – получилось очень по-отечески, дал пару советов занятой тарелками Светлане и даже мне уделил внимание. Он сегодня был мягок и великодушен.
