разноголосых марейнских лягушек, и филин молчит. Нет ветра и шелеста листьев, и даже рыба в реке не плещется. Лишь вода журчит, перекатываясь по камням. Воздух застыл, как перед грозой, только небо сейчас было ясным и усыпанным тысячами звёзд.
Холодок пробежал по спине, а следом нехорошее предчувствие подкатило к горлу и защипало в носу, будто заставляло вернуться. Но Олинн взяла палку и фонарь со свечой и пошла туда, где оставила лошадь, думая по дороге, что же ей делать: уехать или остаться?
Первый утробный вой она услышала, когда огибала большие камни, что отделяли подворье вёльвы от речушки.
Волк…
Где-то совсем близко и воет так надрывно, страшно. До мурашек по коже…
Странно это, в такую пору, как конец лета, волки должны быть ещё далеко на севере, а не здесь у болот.
Олинн остановилась и замерла, вслушиваясь в протяжное завывание, которое топи вернули утробным многоголосым эхом, каким иногда откликаются великие болота Эль. Она подняла фонарь повыше, сама не зная, зачем, будто хотела что-то разглядеть в этой густой черничной тьме. Но скудный свет свечи, размазанный слюдяными стеклышками, лишь вырвал из темноты ольховую ветвь перед глазами.
Вслед за жутким воем послышалось испуганное ржание лошади. Олинн заторопилась, понимая, что если волки близко, то наверняка напугают её Ивку. И, словно в подтверждение её мыслей, за первым протяжным воем послышался второй, он прозвучал гораздо ближе и показался даже более зловещим. Точно не волк воет, а какой-то более могучий зверь. Из темноты донеслось истошное лошадиное ржание, и, не помня себя, Олинн бросилась вперёд. Но лишь успела увидеть, как Ивка взвилась на дыбы прямо перед ней и сорвалась куда-то, не разбирая дороги.
− Ивка! Ивка! Стой! Да стой же ты! — Олинн кричала ей вслед, но это было бесполезно.
Испуганное животное скрылось в темноте, и, точно преследуя его, голос подал третий волк, а за ним четвёртый и пятый, и ничего похожего раньше Олинн слышать не приходилось. Она застыла на мгновенье, вслушиваясь в этот зловещий хор и понимая, что её Ивка, скорее всего, сгинула без следа. И, осознав, что если она будет стоять тут, как каменный идол, то попадёт прямиком в лапы жутких чудовищ, Олинн без оглядки бросилась обратно в избушку. Отшвырнула палку и фонарь и бежала изо всех сил, а волчий вой всё нарастал, перекликаясь в темноте и сужая кольцо где-то там, вокруг невидимой жертвы.
Но едва завернув за камни, Олинн со всего размаху налетела на Бьорна и врезалась ему в грудь, будто ударилась о скалу. От неожиданности и страха она заверещала, как пойманная белка.
− Т−с−с! — зашипел он, сгрёб её одной рукой, прижал к себе и потащил в избушку с силой, которую она никак не ожидала от его израненного тела.
− Пусти меня! Пусти! — от испуга Олинн вцепилась зубами ему в руку, и когда они были уже на пороге, кажется, прокусила её, до крови.
Бьорн ругнулся на каком−то неизвестном наречии и, шагнув внутрь, зацепился ногой за выступающую половицу, и они вместе рухнули прямо на пол. Олинн пребольно ударилась локтем, но успела вскочить, отбежать к стене и схватить кочергу. И только потом увидела, как Бьорн, держась за бок, почти на четвереньках бросился к двери, запер её изнутри на засов и, прислонившись к ней спиной, медленно сполз на пол.
− Ты меня укусила! — пробормотал он, разглядывая руку.
− Зачем ты пошёл за мной?! — воскликнула Олинн. — Ты напугал меня до жути!
− Я услышал волков… Подумал, помощь тебе не помешает, − он вытер тыльной стороной ладони капли пота со лба и мрачно посмотрел на Олинн.
− Помощь?! — воскликнула она, растерявшись. — С твоими-то ранами, ты сам на ногах еле стоишь! Помощник!
Первый страх отступил, и она поняла, как же глупо всё выглядит! Она и правда сильно испугалась, и в самом деле его укусила. И… Ох, Луноликая! Бедная, бедная Ивка!
− Ты же сказала, что не боишься волков, − в голосе Бьорна послышалась насмешка. — И в замок хотела ехать посреди ночи.
− И не боюсь я волков! — воскликнула Олинн и принялась вглядываться в маленькое оконце, забранное тонкой пластинкой слюды. − Но это… Я не знаю, что это был за вой, но он не совсем похож на волчий… Да и волки сейчас должны быть далеко на севере!
Но сквозь слюду была видна лишь мутная темнота, в окошко и днём мало что различишь, а уж безлунной ночью!
− Ты сказал… Ты сказал: «Это смотря какие волки»… Что это значило? — Олинн обернулась и посмотрела на Бьорна. — Ты знаешь, кто это так воет?
Бьорн, цепляясь за бревенчатую стену, медленно поднялся и пробормотал, отбрасывая назад волосы:
− Сам не знаю, почему сказал. Просто в памяти всплыло. Я вспоминаю какие-то слова и просто их говорю. Не знаю, что они значат.
Он доковылял до лежанки и устало на неё опустился. А потом спросил как ни в чём не бывало:
− Теперь-то ты останешься, я надеюсь?
Олинн почти упала на лавку без сил и положила рядом кочергу. И сразу подумала: как там Торвальд? Но он бывалый вояка и не поедет ночью по болотам, раз днём не вернулся, так что не стоит переживать. А вот Тильда? За старую вёльву она теперь беспокоилась всё больше и больше. И так уже, сколько дней её нет? И, пожалуй, этот монах прав − сегодня ей стоит остаться здесь. Бедная Ивка!
− Останусь, − ответила она, немного помолчав. — Но у меня тут кинжал и кочерга, не вздумай что-нибудь… В общем, ты понял.
− Я хоть и в беспамятстве, но вроде в своём уме, − ответил Бьорн, явно над ней насмехаясь. — Не бойся, я тебя не трону, сказал же. И не благодари.
− За что благодарить-то? — Олинн бросила на него короткий взгляд.
− За то, что ты сейчас здесь, а не в волчьих лапах.
− А-а. Ну и ты не благодари, — фыркнула Олинн в ответ.
− За что? — спросил Бьорн в пику ей.
− За то, что ты здесь, а не на дне болота.
Она задула свечу и примостилась на краю лежанки Тильды в другом конце комнаты, положив кинжал под подушку, а кочергу — вдоль тела. Лежала, едва дыша и пытаясь услышать какие-нибудь звуки снаружи.
Может эти звери, сожрав несчастную Ивку, не пойдут к избушке? Ох, Луноликая! Охрани её от всякого зла!
Некоторое время в комнате висела тяжёлая тишина, а
