Живу теперь одна, особо не расстраиваюсь по этому поводу. Со мной всегда и везде мой Васенька и Феденька.
С этими словами достала Элеонора две фигурки, сделанные из соломы.
– Знакомься. Вот этот с чубом мой Васенька, у него всегда кудри были, я ему чубчик-то и приделала. А второй Федя, вишь какой серьезный, портфель у него. Я, как мужья мои один за другим пропали, стала по ночам в доме шаги слышать, обрывки фраз, ощущать чье-то присутствие. Не соврала бабка тогда, мужики теперь навек со мной остались. Не беда, что такими стали, зато только мне принадлежат.
Я тебе это потому рассказываю, что скоро на тот свет отправлюсь. Болею я сильно. Вот в Александров еду, у меня Васенька оттуда. Хочу душу его отпустить. Сожгу соломенное чучелко, а прах на кладбище возле Васиных родителей закопаю. Так же и с Федей поступлю. Простила ведь я их, столько лет прошло, что делить-то теперь. Сама ухожу и их должна отпустить. А коли не найти в себе силы простить обидчиков, можно поступить так: выйти в поле, распотрошить соломенную куклу и каждую соломинку по ветру развеять, чтобы душа не смогла успокоиться и покой обрести. Только берегись, лишь последняя соломинка будет найдена, как рассерженная душа по твою душу явится.
Странные слова попутчицы все не выходили из головы. Мы вместе вышли на нужной станции, и каждая пошла своей дорогой. Родители были рады увидеть меня, но переполошились, узнав, что я приехала одна без мужа. Сославшись на занятость Андрея, сказав, что он приедет за мной через пару дней, я их успокоила. Только на душе у меня было тяжело.
Привороты, зелья, знахарки. Бред какой-то, я во все это не верю. Но руки сами по себе потянулись к стогу сена, стоявшему во дворе у родителей. Как там? Два пучка, крест-накрест, повернуть, связать, еще и слова нужные сказать. Дело было сделано.
Утром за мной приехал Андрей. Валялся в ногах, просил прощения, обещал, что это было в первый и последний раз. Мне захотелось ему поверить. Каждый человек имеет право на ошибку, каждый может оступиться.
Через месяц у нас родилась дочка, Машенька. А еще через месяц благоверный мой загулял. Опять были упреки, что мало уделяю ему времени, что все внимание сейчас ребенку, а ему, видите ли, нужна разрядка. Мы с Машей ушли от него, а спустя сутки Андрей пропал. Вышел утром на работу да так и не дошел. Не нашли его по сию пору.
Я купила однокомнатную квартиру, где мы живем с дочкой вдвоем. Каждый раз, когда укладываю её спать, рассказываю, какой замечательный папа у неё был. Пускай это и не совсем правда, но об этом она узнает намного позже. И в кроватку ей всегда кладу плюшевого мишку, которого сшила сама, набив его поролоном и спрятав глубоко внутри соломенную куколку.
– Спи, мое солнышко. Папа всегда с тобой…
Иван Миронов
п. Красково, Московская область
День знаний
В помещении царила уютная тишина. А как же иначе? Ведь для этого имелось целых две причины. Первая из них располагалась на столе библиотекаря – пластиковая табличка с надписью: «Пожалуйста, соблюдайте тишину в читальном зале». Вторая, куда более веская, заключалась в том, что в зале находились только Виталик и библиотекарша. Последняя оказалась милой старушкой лет семидесяти, достаточно бодрой для своего возраста. Женщина мило улыбалась, когда ее взгляд пересекался с глазами Виталия. Звали библиотекаршу, если верить второй табличке на столе, «Любовь Петровна Бляблина».
На улице ярко светило солнце, и воздух в зале переливался миллиардами пылинок. Мужчине вспомнилась библиотека, которую он посещал в детстве. Там было так же светло и уютно. Облупленные стены, потертый зеленый ковролин, светло коричневые деревянные парты, ветхие занавески на деревянных окнах – все навевало ностальгические чувства.
Виталий посмотрел на газеты, которые ему дала Любовь Петровна. Всего пять. «Больше в одни руки мы не даем» – так, кажется, сказала старушка. Газеты, напечатанные на дешевой желтой бумаге, лежали в хронологическом порядке. Все июньские номера и один – июльский. Название газеты, «Добрая правда», подходило поселку как нельзя лучше. Въезжая в городок, Виталик даже сфотографировал на сотовый дорожный знак «пгт. Доброе Сердце».
Каждая газета представляла собой один разворот. Из этих четырех страниц одна всегда отдавалась под программу телепередач. Три канала. На последней странице размещались объявления в стандартном порядке: Куплю, Продам, Требуется, Иное; реклама; гороскоп и некрологи. Итого, на новости оставалось две страницы формата А3. Немного, но для городка с населением в четыре тысячи душ – даже чересчур. Виталий не представлял, о чем можно писать в этой глуши, да еще и еженедельно. ЕЖЕНЕДЕЛЬНО.
Виталий взял верхнюю газету: четвертое июня. На первой странице размещалась черно-белая фотография с изображенным на ней прямоугольным обелиском, сплошь покрытым цветами. Пухлый лысоватый мужчина в сером костюме возлагал пышный венок к подножию памятника. Надпись под изображением гласила: «Мэр Спирин С. И. поминает жертв взрыва». Статья рассказывала о мероприятиях, приуроченных к трагичной дате. Дальше следовала краткая справка непосредственно о трагедии: пять лет назад, третьего июня, в Добром сердце произошло столкновение состава, перевозящего взрывчатые вещества для горняков, и локомотива. Крупномасштабные разрушения и большое количество жертв – 126 человек.
На второй странице размещались небольшие статьи о том, что пенсии теперь получать проще и о том, какими темпами продвигается работа на единственном крупном предприятии городка – заводе металлоизделий.
«Не хватает только доярки Нюры с рекордным удоем». Виталик хихикнул над своей шуткой. Получилось достаточно громко. Старушка с легкой укоризной поглядела на посетителя. При этом милая улыбка никуда не пропала.
Статьи про жизнь городка Виталия сейчас не волновали. Перед ним стояла иная задача. Виталик сложил газету и посмотрел на последнюю страницу. Восемь. За неделю. При населении в четыре тысячи. Ноль целых два десятых процента. Если Виталий ничего не путал, то здесь еженедельно происходила локальная демографическая катастрофа. Восемь некрологов. При такой смертности, даже с учетом хорошей рождаемости, городок смог бы протянуть года два. Максимум.
«А городок цветет и радуется».
Пока Виталий шел через весь поселок от остановки к библиотеке, он не увидел ни одного лица, которому подходили эпитеты «хмурое», «злое», «тоскливое». Скорее, наоборот. Виталий словно попал в Диснейленд: его окружали сплошные улыбки. От молодой девушки на остановке до старичка-китайца возле чайного магазинчика – все улыбались.
«Можно фотографировать центральную площадь, – подумал Виталий, – а к фотографии делать надпись «Спасибо товарищу Спирину за наше счастливое детство».
Перепись в прошлом году показала, что население городка составляет ровно четыре тысячи человек. Перепись за шесть лет до этой показало ту же цифру – четыре тысячи, ни больше ни меньше. Внимание, вопрос: почему при такой смертности количество хомосапиенсов не уменьшается (как, собственно, и не увеличивается)? Друзь и Поташов съели бы свои знатоковские галстуки за ответ на этот вопрос. Может быть, этот городок имеет такое производство, что сюда стекаются специалисты и улучшают статистику? Но ведь все, что здесь производится – это ножи и вилки. Парадокс.
Виталий принялся изучать некрологи, заключенные в рамки.
Ни дня без смерти. В конце мрачного списка стоял
В последнем умершем Виталия что-то смущало.
«Чем же ты, Петр Сергеевич, отличаешься от своих братьев и сестер по несчастью?»
Виталий присмотрелся к черным рамочкам.
«А разве некрологи не подразумевает выражения соболезнований – скорбим и помним, и все в таком духе?».
Здесь же информация об умерших отличалась сухостью и краткостью. В глаза опять бросился Фадеев Петр Сергеевич.
«Что же с ним не так?»
Мимо стола, где сидел Виталий, протиснулся прыщавый мальчик лет тринадцати. Лохматый и в очках, он смущенно улыбался и тихо бормотал извинения. Мужчина обернулся. Мальчик сел через один стол за ним. В руках парнишка держал коричневый томик «Капитала» Маркса – довольно странный выбор для такого возраста.
Виталий вернулся к своим мыслям: «Смерти смертями, но надо же еще посмотреть и рождаемость. В газетах этого не найдешь. Надо будет найти местное управление ЗАГС». Но тут же сам себя осадил: «Кто ж мне даст такую информацию. Удостоверения милицейско-полицейского у меня нет, морды кирпичом – тоже. Придется брать обаянием. На бабушек-старушек вроде действует. Вон библиотекарша, божий одуванчик, прямо тает».
