До некоторых пор Медведев даже заискивал передо мной, скрывая свое истинное ко мне отношение под маской беспристрастной благопристойности. Однако в имении князя Титова, где волею случая мы оказались запертыми в одной усадьбе, расследуя дело о мнимом человеческом жертвоприношении, подстроенным польским оппозиционером – масоном, замаскированная неприязнь Медведева ко мне вскрылась, как назревший нарыв, и я, наконец, узнал его подлинную сущность.
Экипаж Владимира Александровича Оленина остановился аккурат перед графским особняком с одним обгорелым флигелем. Вокруг него сновали рабочие со стройматериалами. Деревянный флигель был похож на улей, в котором гудела работа. Я не сомневался, что через пару дней на месте обгоревших развалин будет красоваться новенький флигель ничуть не хуже старого.
– Приехали, – не слишком весело проговорил Оленин и начал выбраться из экипажа.
Мы с Кинрю отправились вслед за ним по ступенькам парадного крыльца. Уже в холле на первом этаже я увидел Лаврентия Филипповича, с задумчивым видом о чем-то разговаривающего с расстроенной Натальей Михайловной, которая всем своим видом давала понять, что жизнь ее разбита и разрушена навсегда!
– Добрый день, Лаврентий Филиппович, – поздоровался я с Медведевым.
Тот с растерянным видом обернулся на звук моего голоса.
– Яков Андреевич?! – Какую-то долю секунды квартальный надзиратель не верил своим глазам. – Да быть не может! – воскликнул он, захлопав своими золотисто-оранжевыми ресницами.
– Еще как может, – заверил я своего давнишнего знакомого. – Это нас с вами, верно, сама судьба нос к носу сталкивает.
– Ну, если какая чертовщина где, – он развел руками, – так там сам Бог велел нарисоваться Якову Андреевичу Кольцову! Вы, любезнейший, как черт из табакерки! Неужели ваш Орден интересуется горничными? – При последних словах он склонился к моему уху.
– Нет, – покачал я головой в ответ, – только вампирами!
– А! – Медведев махнул рукой. – Что с вами разговаривать! Только нервную систему расстраивать!
– А мне-то казалось, что мы с вами сработаемся, – невозмутимо ответил я, поигрывая цепочкой от карманных часов.
– Сработаемся, сработаемся, как обычно! – усмехнулся он, обнажив желтоватые прокуренные зубы. – Неужели вас сюда сам Кутузов направил? Так надо понимать, что все эти россказни про фамильное проклятие – правда?!
– О чем это вы? – К разговору внимательно прислушивалась Наталья Михайловна, облаченная сегодня в черное креповое платье, которое только подчеркивало ее моложавость. – Ведь Элен кричит, что сама виновата во всем! Это ее недуг… – Лицо вдовы исказила гримаса страдания, и слезы заблестели в темно-карих глазах.
– Вы полагаете, что ваша падчерица проткнула осиновым колом сердце своей служанки?! Помилуйте! Да это даже звучит нелепо! – заметил я.
– Но тогда кто же это сделал?! – воскликнула Наталья Михайловна. – Кто поджег флигель? Кто третирует нашу семью?! – патетично вопрошала она. – Или вы полагаете, что Луша и вправду была вампиром?!
– По-моему, речь все время велась о каком-то Алексе, – заметил я.
На этот раз пришел черед удивляться Медведеву.
– Яков Андреевич, вы на самом деле верите в эту нечисть? – осведомился он, моргая светло-голубыми глазами.
– Нет. Признаться откровенно, не верю! Однако я также не верю в то, что графиня Елена способна убить свою горничную, да еще таким варварским способом! Лично мне кажется, что Луша что-то узнала, и ее тут же убрали, чтобы тем самым выставить преступницей графиню, – ответил я. – А еще более вероятным мне представляется, что горничная Елены Александровны с самого начала была связана с этим горе-мистификатором!
– Так, значит, – протянул Медведев в ответ, – вы, Яков Андреевич все-таки полагаете, что все это – мистификация…
– На девяносто девять процентов! – решительно отрезал я.
– А почему не на сто? – удивился Кинрю.
Я усмехнулся в ответ и сказал:
– Я же масон, а значит, все-таки мистик!
– А почему вы считаете, что Луша была связана с этим… – граф Владимир Александрович на минуту задумался, прежде чем выговорить нужное слово, – вампиром?
– Потому что она всегда в нужное время исчезала из комнаты вашей сестры, – ответил я. – Луша была доверенным лицом графини Елены, что очень удобно. К тому же, помните историю с той надписью на греческом языке?
– Ту надпись, которая означала «рок»? – переспросил Оленин.
– Вот именно, – кивнул я. – Луша об этой надписи сначала говорила одно, потом абсолютно противоположное. Она словно специально стремилась представить свою барышню сумасшедшей. К тому же, именно ей самой легче всего было написать это слово на стене, а потом стереть его, – подвел я итог моей версии.
– Уж не хотите ли вы сказать, Яков Андреевич, – усмехнулся Медведев, – что крепостная девка владела греческим языком?
– Ну, уж одно-то слово она вполне могла написать, – заметил я. – И этому слову Лушу мог выучить ее сообщник!
– Пожалуй, вы правы, – немного подумав, согласился Оленин.
– Вы рассуждаете так, – задохнулась от возмущения Наталья Михайловна, – словно в нашем доме вокруг Элен плетется какой-то заговор! Тайны мадридского двора какие-то, честное слово! – Она рухнула в штофное кресло, обхватила руками подбородок и стала нервно теребить его тонкими пальцами с безукоризненно подпиленными ногтями.
– А где сама Элен? – осведомился я.
– Заперлась в малой гостиной, – ответила Наталья Михайловна. – Никого к себе не пускает! Криком кричит! Если она и была еще в здравом уме, то теперь за ее рассудок никто и полушки не даст! – заявила она.
– Так надо же что-то делать! – взорвался я. – Неужели вам не жаль бедную девушку?!
– Что именно делать-то? – Наталья Михайловна подняла на меня свои огромные глазищи.
– Да хотя бы дверь выломать! – воскликнул я.
– Ну так ломайте! – позволила Наталья Михайловна. Ее лицо в свете свечных люстр отливало болезненной желтизной, хотя она не выглядела от этого ни на полгода старше. – Я так надеялась, что это все не затронет Марию и Константина, – всхлипывала графиня. – Теперь же я ни за что не могу ручаться!
Граф Оленин тут же созвал лакеев и дворников, для того чтобы они выломали дверь гостиной, где заперлась Елена. Через несколько минут со второго этажа графского особняка послышался страшный шум.
– Грохот, как на войне, – заметил мой Золотой дракон, который, судя по всему, вышел из своего «просветленного» состояния. – Не правда ли, Яков Андреевич, будто осадная артиллерия задействована?
– Главное, чтобы с молодой графиней ничего не случилось, – напряженно ответил я. – Кстати, а где тело горничной? – Мне не терпелось самому осмотреть место происшествия. У меня просто, грубо говоря, руки чесались.
– В спальне Элен, – глухо ответила Наталья Михайловна. – Она выходила в столовую, а когда вернулась… Елена выбежала из своей комнаты, будто ошпаренная, – взволнованно проговорила она. – Кричала, била себя в грудь и во всем себя обвиняла! Это было жуткое зрелище. Я было подумала, что с Элен случился припадок! А когда вошла в ее будуар… – графиня Оленина схватилась за сердце. – Это было жуткое зрелище!
– Комнату Елены Александровны заперли? – осведомился Лаврентий Филиппович.
– Разумеется, тут же, – подтвердила Наталья Михайловна. – Я вообще к ней приближаться боюсь.
– Ну что же, – протянул Лаврентий Филиппович, потирая медвежьи ручищи, – пора и место преступления осмотреть! Да и покойную тоже не мешало бы подвергнуть досмотру!
– Вот именно, – согласился я.
– А Иван Сергеевич в курсе, что вы в этом участвуете? – засомневался Медведев, имея в виду Кутузова как мое непосредственное орденское начальство.
– Разумеется, да, – процедил я сквозь зубы.
Медведев начинал меня раздражать. Надзирателя еще можно было терпеть, пока он не чинил мне препятствий.
– Ну что же, – нехотя заговорил Лаврентий Филиппович. – Воля ваша, Яков Андреевич. Если вы желаете во всем этом участвовать, – он скорчил брезгливую физиономию. – Вот я бы, если бы только не долг перед Отечеством…
«И не солидное вознаграждение от Ивана Кутузова», – отозвался я мысленно. У меня уже не оставалось сомнений, что мой мастер успел-таки приложить свою благородную руку к тому, чтобы Медведев во всем этом также лично принимал непосредственное участие. Я уже к этому времени достаточно хорошо изучил характер Ивана Сергеевича, а потому знал, что он всегда предпочитает держать все дела и события под собственным контролем. Даже после того, как я стал рыцарем белой ленты, мало что изменилось. А ведь это была одна из высших орденских степеней.
– Не сомневаюсь, – ответил я. – Так мы идем, наконец, осматривать комнату?
– Разумеется, – кивнул Медведев.
В этот момент граф Оленин вывел из малой гостиной несчастную Элен, которая явно снова была не в себе. На ней была одна только кипенно-белая батистовая сорочка, плечи прикрыты пуховой шалью, на груди раскачивался все тот же осиновый крестик. Длинные белокурые волосы Элен рассыпались по плечам и спине, губы едва различимо шептали слова молитвы.
