В зале повисло долгое молчание. Питер сидел, опустив голову. Все ждали. Теперь даже у Флегга сбегала со лба ледяная змейка пота.
Наконец Питер поднял на них глаза.
«Ладно, – сказал он. – Я отложу коронацию, пока не докажу свою невиновность. Вы, Пейна, будете и впредь служить королевству. Желаю, чтобы суд состоялся завтра же. Я подчинюсь его решению. Но судить меня будете не вы».
Все присутствующие невольно подтянулись, услышав эти властные нотки в голосе юноши. Хотя конюший Иосиф, если бы услышал это, не удивился бы – он слышал этот тон намного раньше, когда Питер был еще мальчишкой.
«Это будет один из этих четверых, – продолжал Питер. – Я не допущу, чтобы меня судил человек, который в глубине души уже поверил в мою виновность».
Пейна почувствовал, что краснеет.
«Один из вас, – Питер повернулся к королевским судьям. – Возьмите три черных камня и один белый и тяните. Кто вытянет белый, будет вести процесс. Вы согласны?»
«Да, мой господин», – Пейна изо всех сил старался прогнать предательский румянец со щек.
Флегг опять сдержал улыбку. «Мой маленький глупый господин, это единственный приказ, который тебе суждено отдать», – подумал он.
Глава 43
Встреча началась в три, а кончилась без четверти четыре. Сенаты и парламенты тратят дни и месяцы на принятие самых незначительных решений, но все важные вещи решаются быстро. И уже через три часа, когда начало темнеть, Питер понял, что как ни ужасно это звучало, его признают виновным.
Мрачные молчаливые стражи отвели его обратно в его комнаты. Пейна сказал, что ужин ему принесут.
Это сделал угрюмый гвардеец с лицом, заросшим щетиной. Он держал поднос с тарелкой тушеного мяса и стаканом молока. Когда гвардеец вошел, Питер встал и потянулся за подносом.
«Погоди-ка, мой господин, – прорычал гвардеец. – Я должен кое-что добавить, – с этими словами он плюнул на поднос Питеру. – Вот, держите».
Питер не двигался. Он был ошеломлен.
«Почему ты сделал это? Почему ты плюнул в тарелку?»
«А разве сын, убивший отца, заслуживает лучшего, мой господин?» «Нет. Но не тот, кого еще не осудили за это. А теперь забери это и принеси мне новый ужин. Даю тебе пятнадцать минут, иначе ты проведешь эту ночь в самой глубокой темнице замка».
Безобразная ухмылка гвардейца на миг исчезла, потом появилась опять.
«Не думаю», – сказал он, наклоняя поднос все сильнее и сильнее, пока тарелка со стаканом не полетели вниз, звонко разбившись о каменный пол.
«Вылижи это. Вылижи, как пес».
Гвардеец повернулся, чтобы уйти, и тут Питер ударил его по щеке. Пощечина была громкой, как пистолетный выстрел.
С рычанием гвардеец потянул из ножен меч.
Улыбаясь одними губами, Питер подставил ему шею.
«Давай! Если ты можешь плюнуть другому в тарелку, то, должно быть, сумеешь и перерезать горло безоружному. Давай. Свиньи тоже Божьи твари, и если Бог захотел оборвать мою жизнь и послал для этого такую свинью, как ты, то я не стану противиться».
Гнев гвардейца перешел в смятение. Минуту спустя он спрятал меч.
«Не хочу пачкать клинок», – проворчал он еле слышно, почти прошептал.
«Принеси мне новый ужин, – сказал Питер спокойно. – Я не знаю, кто и что тебе наболтал, и мне нет до этого дела. Не знаю, почему ты так легко осудил меня до суда, и до этого мне тоже нет дела. Но ты принесешь мне ужин вместе с салфеткой, или я позову Пейну, и тебе придется ночевать рядом с Флеггом. Моя вина не доказана, и я еще могу заставить себя слушаться».
Гвардеец становился все бледнее – не только потому, что Питер говорил правду, но и потому, что поверил дружкам, убедившим его в виновности Питера. Теперь он сомневался. Принц вовсе не казался ему виноватым.
«Да, мой господин», – пробормотал он и вышел.
Через несколько минут вошел капитан стражи.
«Мне показалось, я слышал шум, – его взгляд упал на осколки. – Что здесь случилось?»
«Ничего особенного, – спокойно ответил Питер. – Я уронил поднос, и гвардеец пошел за новым».
Капитан кивнул и вышел. Через десять минут раздался стук в дверь.
«Войдите», – сказал Питер.
В дверь протиснулся стражник с новым подносом.
«Простите, мой господин. Никогда в жизни я так не делал. Не знаю, что на меня нашло».
Питер только махнул рукой. Он ощущал невероятную усталость.
«Скажи, другие думают так же? – спросил он. – Другие стражники?»
«Мой господин, я и сам так не думаю».
«Но другие думают, что я виновен?»
После долгой паузы солдат кивнул.
«И почему же?»
«Они говорят про сгоревшую мышь… И про то, что вы плакали, когда Пейна вас обвинил…»
Питер кивнул. Да, плакать тогда было нельзя, но что теперь делать?
«Но чаще всего говорят, что вы хотели стать королем и сделали это».
«Что я хотел стать королем и сделал это», – эхом повторил Питер.
«Да, мой господин», – стражник мрачно глядел себе под ноги.
«Спасибо. Можешь идти».
«Мой господин, простите ме…»
«Я прощаю тебя. Иди. Мне надо подумать».
Гвардеец вышел с таким видом, будто он жалел, что родился на свет.
Питер расправил салфетку, но есть ему не хотелось. Он смотрел на салфетку и думал о своей матери. Он был рад, что она не дожила до этого. Он всегда был счастливым, блестящим мальчиком, которого, казалось, не могло коснуться никакое горе. Теперь все горе, накопившееся за шестнадцать лет, выплеснулось на него одним махом.
Но чаще всего говорят, что вы хотели стать королем и сделали это.
Он, кажется, понял. Они хотели доброго короля. Но еще они хотели знать, что чудом спаслись от короля злого. Хотели тайн, хотели зловещих сказок о цареубийствах. Они говорят, что вы хотели стать королем.
«Пейна тоже в это верит, – подумал Питер, – и этот гвардеец, и это не бред. Меня, меня обвиняют в убийстве отца, и вся моя любовь к нему не в силах это опровергнуть. Потому что какая-то их часть хочет, чтобы я был виновен».
Питер аккуратно свернул салфетку и накрыл ею поднос. Он так и не стал есть.
Глава 44
Потом был суд, о котором вы можете узнать подробнее, если захотите. А я изложу только суть дела: Питера, сына Роланда, привела на суд сгоревшая мышь; его осудили на встрече семи человек, которая не была судом, а приговор вынес простой солдат, плюнув ему в тарелку. Вот и вся сказка, а сказки иногда более правдивы, чем история.
Глава 45
Когда Ульрик Вике, который вытащил белый камешек и занял место Пейны, огласил приговор суда, зрители, многие из которых еще недавно ждали, что Питер станет лучшим королем за всю историю Делейна, бешено зааплодировали. Они вскочили на ноги и, если бы не шеренга гвардейцев с обнаженными мечами, они отменили бы приговор суда и вместо заключения в Игре линчевали бы принца на месте. Когда его уводили, плевки сыпались на него дождем, но он не опускал головы.
Слева от зала суда открывалась дверца в узкий проход. Шагов через сорок начинались ступеньки, которые шли вверх и вверх, до самой вершины Иглы, где Питера ждали его две комнаты. Всего ступенек было триста. Мы еще вернемся к Питеру, потому что его история, как вы догадываетесь, не закончена; но сейчас мы не станем подниматься вместе с ним – ведь это путь позора, от трона, который остался внизу, до вечной тюрьмы, что ждала наверху, и никому, ни одному человеку, нельзя пожелать пройти такой путь.
Давайте лучше посмотрим, что случилось с Томасом, когда он очнулся от болезни и узнал, что стал королем Делейна.
Глава 46
«Нет», – прошептал Томас испуганно.
Глаза его лихорадочно блестели на бледном лице. Губы дрожали. Флегг только что сообщил ему новость, но казалось, что ему предлагают не корону, а смертную казнь – так он перепугался.
«Нет, – повторил он. – Не хочу быть королем».
И это была правда. Он всю жизнь завидовал Питеру, но было то, чему он не завидовал никогда: тому, что Питер станет королем. Томасу не снился трон даже в страшном сне. И вот страшный сон стал явью – Питер заключен в тюрьму за убийство отца, а Флегг пришел и говорит, что теперь он король.
«Нет, я не могу.., не хочу быть королем. Я.., я отказываюсь!»
«Ты не можешь отказаться, Томас», – сказал Флегг твердо. Он уже знал, как нужно говорить с Томасом: дружелюбно, но твердо. Флегг понимал, что он сейчас нужен Томасу больше, чем когда-либо, – но и он зависел от Томаса куда больше, чем раньше. А управлять этим нервным, издерганным мальчиком было не так уж легко.
Ты нуждаешься во мне, Томми, но я не так глуп, чтобы говорить это тебе. Ты сам должен это сказать. Чтобы не возникало вопроса, кто кому обязан. Потом может быть, но не сейчас.
«Не могу? – прошептал Томас. Услышав новость, он привстал на локтях, а теперь снова упал на подушки. – Мне плохо. Похоже, лихорадка возвращается, пошли за доктором. Мне нужно лечиться».
«Ты в порядке, – возразил Флегг. – Я сам тебя лечил, никакой лихорадки уже нет, и все, что тебе нужно – это немного свежего воздуха. Но если ты хочешь, чтобы то же самое тебе сказал доктор (он подпустил в голос немного недовольства), то тебе достаточно позвонить».
