людей, имеющих отношение к власти. Никого из них я лично не знаю. Это решает отец. У меня есть относительная свобода, пока он считает меня ребенком. Мать строго следит за моим кругом общения, гардеробом, манерами и поведением в обществе. Оно не должно наложить ни единого пятна на фамилию будущего политика. А если родители узнают о нас с тобой, нас больше не будет, Марат. А я не хочу этого. Я не хочу тебя потерять.
На меня словно ведро ледяной воды вылили, а сверху столько же кипятка. Холод поочередно с жаром прокатываются волнами по всему телу. Это мне сейчас сказали, что у нас ничего не получится? У нас есть только сегодня? Каждый чертов день только сегодня?! Да это же бред!
Нет, я знаю, что современный мир грешит договорными и политически выгодными браками, но все это было так далеко, что не имело ровным счетом никакого значения. А сейчас она говорит… Моя мечта говорит, что ее выдадут замуж. И какой-то левый ушлепок в дорогом костюме и трусах за тысячу баксов будет трогать своими лапами МОЕ!
Я не согласен на такое! Категорически не согласен! Это моя девочка. Мне плевать на ее статус, на деньги ее родителей. Она любимая, красивая и желанная сама по себе без глянцевой упаковки, без косметики. Красивая, когда плачет, когда боится, когда нервничает и кусает губы. Ошеломительная, когда голая стоит под душем и изучает мое тело своими пальчиками. Это мое! Мое, вашу мать! Я дышу ею. Забрать у меня Ро и отдать ее другому равносильно убийству.
— Я не отдам тебя никому, — хриплю ей, путаясь пальцами в русых волосах. — Завтра сделаю, как ты скажешь. Обещаю. Но я никому тебя не отдам. Только я буду тебя касаться. Только я буду тебя любить. Если ты не захочешь обратного. Поняла меня?
Она жмется ко мне сильнее и часто кивает. Приподняв ее над землей, уношу в тень деревьев и жадно целую, вкладывая в каждое прикосновение то, что воспламенилось во мне. Кусаю ее губы, откровенно имею языком рот, и она так же жадно мне отвечает, делая вдохи через раз и выстанывая мне в рот мое же имя.
— Я заберу тебя завтра после занятий, — тяжело дыша, стараюсь хоть немного унять свой пульс. Он разогнался до скорости моего байка и давит на ребра, сильно мешая нормально дышать.
Я включился в эту игру, проникся чертовой романтикой наших отношений. Мне нравится это все. Я себя живым чувствую. Ро делает меня лучше. Я даже материться при ней почти перестал. Она тянется ко мне, ищет поддержки. Понимаю почему. Только я даю ей право выбора. При том, что я нагло присвоил эту малышку себе, я даю ей свободу, которой у нее нет в ее душном мире.
— Люблю тебя, — трусь о ее губы своими. — Ты не представляешь, как сильно я люблю тебя, Аврора. Я не сдамся, — закрыв глаза, легко прикасаюсь губами к ее лицу, дышу ее запахом. Моим запахом!
Я чертов наркоман и мой наркотик — Стоцкая. Она подсадила меня на себя и это не лечится, а значит надо бороться. Подумать, что я могу сделать, чтобы не потерять ее. Думать на трезвую, а сейчас я пьян от собственных эмоций и мысли путаются. Я целую свою мечту, понимая, что пора отпустить, иначе ее будут искать.
— Мороженое тебе привез, — вспоминаю я.
Иду к байку, достаю из кофра ведерко ванильного и протягиваю ей.
— Спасибо, — забирает, касаясь моих пальцев. — Пойду?
— Беги, — стараюсь достать из себя улыбку.
Ро целует в щеку и сбегает, а я смотрю ей в спину и все еще перевариваю то, что услышал. Долго сижу на байке, прикуривая одну сигарету за другой, пока от никотина меня не начинает тошнить.
Телефон звонит. Достаю его и удивленно смотрю на экран. Соседка в такое время?
— Добрый вечер, — отвечаю, уже предчувствуя проблемы.
— Марат, ты не дома? — спрашивает пожилая женщина.
— Нет, по городу мотаюсь. А что? — седлаю байк, придерживая плечом трубу.
— Это невозможно! Маратик, я не стала в полицию звонить, но терпение уже на исходе. У вас из квартиры так музыка громко играет, что даже у меня слышно, а соседка через стенку пьет таблетки от головы. Мы стучали, но какой там!
— Понял. Буду минут через пятнадцать. Не звоните никуда больше, пожалуйста. Я вам потом конфет ваших любимых куплю или починю что-нибудь, — обещаю ей.
Газую и несусь домой, шлифуя асфальт на светофорах и поворотах. Небрежно паркуюсь возле подъезда и поднявшись на пару этажей, слышу глухие звуки слезливой попсы, доносящейся из нашей квартиры.
— Блядь! — сжимаю зубы и ускоряюсь.
Чуть запыхавшись после большого количества сигарет, встречаюсь с двумя несчастными соседками.
— Маратик, у меня давление подскочило. Ну ночь же. Ну что это такое? — жалуется та, что живет у нас фактически за стеной.
Открываю дверь своим ключом. Морщась от дребезжания колонок и стоящего во всей квартире сигаретного дыма, иду в гостиную. Две бухие в хлам женщины сидят за журнальным столиком, орут песни и ревут. Обе!
На полу стоят пустые бутылки из-под белого и красного вина, а на столе початая бутылка водки. Огурцы соленые, помидоры и колбаса.
— Как же заебали! — рявкаю на них, хватая бутылку со стола.
Пока орет музыка, со всей дури бью ее об пол. Прозрачное стекло разлетается на крупные куски. В нос бьет резкий запах спирта.
Вырубаю музыку. На меня смотрят четыре перепуганным мутных глаза.
— Я просил! Блядь, я просил тебя, хватит бухать! — ору на мать.
— Не матерись, — у нее заплетается язык.
— Да что ты?! А что мне делать? М?! Смотреть, как ты превращаешься в алкоголичку?! — пинаю самый крупный осколок. Он улетает под диван.
— Мне кажется, — таким же заплетающимся языком встревает тетя Аля, — ему пора жениться. Заведет жену, сразу добрее станет, ик.
— Всем спать!
— А чего ты матери указываешь? — снова тетя Аля. Трезвая она мне нравилась больше.
— Я. Сказал. Всем. Спать! — цежу сквозь зубы оттаскивая столик с закусками в сторону. Поднимаю мать, придерживая, чтобы не упала, веду в спальню. — Вот что ты с собой делаешь? — тихо рычу на нее. — Что, скажи мне?! Мне тоже больно, мама! Мне, пиздец, как
