— Ляля, Ляля, кис-кис-кис, — шепотом позвал он. — Ты здесь?
Ответом ему было молчание и вполне человеческое дыхание. Марк инстинктивно выпустил фанеру из рук и отскочил, доска негромко ударилась о заросший мхом ряд камней, оставшийся от прежних, должно быть, разобранных кем-то стен и возвышающийся над землей сантиметров на пять. Он, Марк, ведь так ни разу к нему не подошел, с тех пор как его нашли. Сердце отплясывало огненную джигу в груди, он по-прежнему боялся, что Владлена увидит его в окно. Даже спрятаться некуда, если только присесть за вырубленный куст. Не показалось ли ему? А может, эхо так играет с дыханием кошки? Присев на корточки рядом с колодезной ямой, он снова приоткрыл заслон. Раздающееся снизу, со дна, дыхание казалось достаточно близким. Метра три, не больше, определил Марк.
— Ляля, Ляля, кис-кис-кис… Ты здесь, кошка?
Дыхание замерло, и женский голос еле прошелестел:
— Здесь, здесь, помогите…
Марк подумал, что сойдет с ума прямо сейчас. И тогда все достанется Владлене. И зачем он добавил эту строчку в завещании? Ольга все равно уже ничего не понимала и подписала бы и так. Он изо всех сил пытался сообразить, что сделать, чтобы помочь тому, кто внизу, и при этом очень боялся.
— Кто там?
В ответ только стон. Слабый и раздраженный:
— Помогите, помогите, пожалуйста.
Марк распластался на земле. У самого лица валялись доски с торчащими вверх гвоздями, видно, те, которыми колодец был заколочен все время. Он отодвинул самую ближайшую. Продвинулся дальше и, больше чем наполовину свесившись в темную дыру, стал шарить рукой в прерывисто дышащей пустоте, пока пальцы его на долю секунды не коснулись кончиков других пальцев. Этого мгновенного прикосновения хватило, чтобы он в секунду отскочил от колодца. Сидя на грязной земле, он шептал:
— Сейчас, сейчас, только схожу за веревкой, поищу ее, сейчас найду.
Пытаясь встать, он решил опереться о землю, рука попала в скользкую жижу, он поскользнулся, ладонью угодил прямо в торчащий гвоздь и еле сдержался, чтобы не заорать. Он сел и, не отрываясь, смотрел на пропоротую ладонь, кровь падала из нее крупными каплями ему на джинсы. В реальность его вернул протяжный стон из глубины земли, и он встал, перемотал руку носовым платком и пошел на веранду искать веревку. О домработнице он не думал.
Владлена не подходила к окну. Она вернулась в свою комнату, прямо в одежде легла под одеяло и заснула. Она вспомнила о кошке, еще когда они с адвокатом стали выпивать за упокой этой дохлой селедки. «Где же наша Ляля?» — подумала она тогда. А потом решила ее утопить в колодце. Она ненавидела кошку. Из-за этой вшивой дряни завещание снова переписали. Почему — непонятно. Может быть, Ольга видела, как Владлена наподдала Ляле тряпкой, когда та потянулась к кастрюле с мясом, или как она дала ей пинка, когда кошка притащила на дорожку дохлую лягушку из кучи рядом с колодцем и стала жрать. У Ольги действительно было не очень дружелюбное настроение в последние дни. Обычно она сюсюкала и распускалась розовыми соплями на тему: «Владленочка, душенька, помощница моя», а тут жалась на похвалы. Точно, видела и ничего не сказала, только втихушку переписала завещание. И все Владленины хитрости, когда она подкладывала Лялькины какашки в ботинки и на стол адвокату, не помогли. Обе сучки хороши. Обеим смерть. Пусть Ляля как «пришла от Гришеньки», так и отправляется к нему обратно.
После того как они выпили, Владлена, померив гренадерскими шагами свою комнатушку и приняв решение, пошла искать кошку прежде всего в Ольгину комнату. Главное, чтобы адвокатишка ничего не заметил, ему достанется лысый хрен, а не дачка. Она добьется своего. В комнате Лялю она не обнаружила, походила по дому. Вышла в сад. Завелась уже, руки чесались прикончить глупую кошку. Тихо так звала, — кис-кис-кис. Даже взяла кусочек сырого мяса приманить. Пригодилось мясо. Эта тварь сидела у колодца и снова ковыряла какой-то комок. То ли жабу, то ли дохлую мышь. Много их выловили рабочие, много. Хорошенькое дело! Страдает по хозяйке. Как же! Та сдохла, а эта даже не чует ничего. Знай себе мышью дохлой играется. Жрать дают, и ладно. «Гришенька послал!!! Ухаживайте за Лялей». Завещания туда-сюда, туда-сюда. Капризная полоумная бабенка.
— Киса, киса, на-ка мяска, что жаб-то жрать?
Ляля обернулась. Владлена положила кусочек рядом с собой. Ляля оценила достоинства обеих добыч и потрусила к мясу. Зацепила его зубами, и Владлена сжала ей пальцами шею, почувствовала влажный мех, рванула к колодцу, приподняла фанерную крышку, изо всех сил швырнула кошку вниз, аж хрустнули косточки. Кошка издала крякающий звук и плюхнулась на дно. Владлена бросила фанеру обратно. И быстрее-быстрее пошла к дому, оглядываясь и бормоча: «Так-то, так-то. Плюхнулась на дно, еще помучайся там немножко, как я мучилась, пожри дохлых жаб». Или выберется? Нет, не выберется, стенки скользкие, гладкие. Уже изучила она колодец-то. А что, если заорет, этот услышит… Нет-нет, не должен. С раннего утра Марк в город собирался, кошка к утру как раз все силы растеряет, а может, и сразу подохнет, шею-то она ей хорошо примяла, но надо было, конечно, посильнее. Зато восстановлена справедливость, хоть немножечко… Она сняла на крыльце перемазанные в земле калоши. Дошла до двери. «Ну вот, еще одной сукой меньше». Оглянулась, никого нет? Ей послышался шорох? Нет, вроде тихо.
— Отомстила за Владленочку. Хорошо. Теперь осталось только с адвокатишкой разделаться, и будет огородик у меня и квартирка у Коленьки, — бормотала она, уже засыпая и с наслаждением нюхая руку, от которой несло сырой кошачьей шерстью. Так маньяк вдыхает кровь только что убитой им жертвы. И спала крепко, до самого утра.
Марк включил свет на веранде, открыл шкаф, извлек из него пару коробок. Старые сапожные щетки, крышки от банок, кусок проволоки, коробочка с гвоздями, ржавые кусачки, ага, вот моток веревки, тонковатая, правда, но крепкая. Если скрутить ее несколько раз, подойдет. Он прихватил еще и скрюченные от пересохшей грязи садовые перчатки. Зашел на кухню, чтобы немного унять дрожь, плеснул водки прямо в чашку и, вопреки всем своим принципам, выпил в два глотка. И действительно помогло. Внутри потеплело, страх свернулся клубком, как послушная собака. Как злая, но послушная собака. Он приказал ему не вылезать. Марк умел управлять эмоциями, почти всегда ему удавалось взять над ними верх, и они затихали, ожидая удобного момента, чтобы вырваться наружу. Взял из аптечки бинт, ливанул перекиси, кровь вроде немного остановилась, замотал руку и вернулся к колодцу. Луна продолжала освещать сад, но только уже с другой стороны. Иногда она пряталась за тучей, и тогда все погружалось во тьму, которая могла бы стать кромешной, если бы не одинокий фонарь на углу улицы с его тусклым гнилостно-желтым светом. Марк сложил веревку в несколько раз, если он смог коснуться руки пальцами, значит, не так уж здесь и глубоко, метра три. Потом его осенило — он сходил в дом, снял куртку, надел старый ватник. У колодца обмотал веревку, сложенную в несколько раз, курткой, продел сквозь рукава, как огородное пугало надевают на палку, а остальную часть замотал сверху веревкой — получился толстенький канат, — надел перчатки, сделал петлю и лег:
— Эй, ты еще там?
— Да, да… помогите, пожалуйста, выбраться отсюда. Я больше не могу, — отвечал все тот же слабый голос.
Снова дрожа всем телом, Марк сел, впечатав каблуки ботинок в землю, кинул приспособление вниз, существо из колодца схватилось за край. Он стал тащить двумя руками, ладонь адски болела. Когда над землей показались черные волосы и большие испуганные глаза, Марк чуть не отпустил самодельный канат, но резко приказал страху отправляться на место. Когда плечи оказались на поверхности, он протянул ей руку, продолжая другой держать веревку, и помог пленнице выбраться окончательно. Ладонь так горела, что он будто видел огонь вокруг нее. Но самое главное заключалось в девушке, она была невероятно похожа на Лялю. К тому же кошки в колодце не оказалось. Ум утверждал, что такого не может быть, душа же говорила обратное. Девушка села на землю. Вся мокрая, с прилипшими ко лбу волосами, осмотрела со всех сторон свои ладони и прошептала:
— Помыться бы.
— Вряд ли это возможно. Пойдем, только тихо.
Марк помог ей встать. Она одновременно и дрожала, и висела на нем, как рыболовная снасть. Он привел ее к себе в комнату. Девушка передвигалась неслышно, совсем по-кошачьи. Была маленькая, хрупкая, тоненькая, с длинными черными волосами и глазами — он увидел сейчас — зеленого цвета.
— Там, в колодце, была кошка?
— Нет. Мне совсем плохо, можно я лягу и выпью чего-нибудь крепкого или горячего? — Она стянула перемазанные колодезной грязью сапоги и рухнула на кровать.
— Тебя Ляля зовут? — выдавил он из себя мучивший его вопрос.
