Отделавшись наконец от панны Анджелики с ее неуместным любопытством, Мадленка отправилась было восвояси, но во второй зале, которую она пересекла, ее поймал Дезидерий и стал пытать ее, о чем у них шла речь. Выслушав сбивчивый отчет о происшедшем, он посуровел лицом, схватился за голову и объявил, что дела Михала Краковского плохи.
— Э, да что она мне сделает! — пробурчал «Михал», пренебрежительно махнув рукой.
— За серую крысу? — ужаснулся Дезидерий. — Ты что! Ты же не знаешь, как панна Анджелика ею дорожит — словно невесть каким сокровищем! Это сатанинское животное никого к себе не подпускает и кусает всех без разбору, но ты — первый, кто сумел его проучить. Берегись, Михал, здесь к панне Анджелике очень многие благоволят. Никакой из меня советчик, сам понимаешь, но тебе я говорю, как другу: лучше бы ты не делал этого. Может, пока не поздно, образумишься и покаешься перед нею? А то ведь со свету сживет, недаром наши про нее шепчутся — ведьма.
Тут-то Мадленка и высказала все, что думала по этому поводу, и не только.
— Я не холоп какой-нибудь, чтобы во прахе перед ней валяться! — закончила она.
Дезидерий только рукой махнул.
— Ладно, может быть, бог милует, тем более что крысе ничего не сделалось. Смелый ты парень, Михал, дай бог всякому, как ты, быть.
— Я только одного не пойму, — проворчала Мадленка. — Что в этой литвинке такого, что сам князь к ней неравнодушен?
— И не говори! — горячо зашептал Дезидерий. — Я и сам дивлюсь порою! И добро бы он один оказался так слеп, — нет, ведь и князь Август к ней неравнодушен, да и многие другие тоже ясновельможные паны, я знаю. Самое странное, что ведь и особенного в ней ничего нету, и рождения она не столь уж высокого, и лицом не вышла, а вот поди ж ты.
— Приворожила она их, не иначе, — вздохнула Мадленка, с тоскою вспоминая зеленые очи князя Доминика.
— Это-то очень может статься, — подтвердил Дезидерий, переходя на самый неразличимый шепот, — только, заклинаю тебя, вслух об этом ни-ни, иначе несдобровать тебе. Состоит при ней одна особа, этакая невеличка, космы седые, из себя вся страшная такая. Тоже литвинка, и креста на себе не имеет, и в церковь никогда не ходит. Язычница, одним словом. — Дезидерий умолк и пытливо поглядел на «Михала», но лицо у юноши было такое честное, открытое, что слуга решился. -Была у меня возлюбленная сердца, именем Изабелла, из служанок госпожи княгини, так эта ведьма ей нагадала, что после свадьбы со мной она и года не проживет. Все уже было у нас с Изабеллой сговорено, и вдруг — отказ. Бился я, бился, и таки вызнал у нее, почему. Была бы моя воля, я бы этой… ведьме литовской шею свернул, — Дезидерий сжал руку в кулак так, что побелели костяшки пальцев. — Подневольный я человек, Михал, убоялся господского гнева. А ведь стоило, Михал, стоило.
— Ничего, — сказала Мадленка мягко, коснувшись его плеча, — ты на бога уповай, и он пошлет тебе утешение. А козни дьявольские сами собой захлебнутся, не могут они долго длиться, Дезидерий. Ты уж поверь мне, я точно знаю.
Лицо Дезидерия просветлело, он опустил руку.
— Вот видишь, — сказал он уже спокойнее, — мудрый ты человек, сразу видать — из образованных, и слово у тебя веское, как у нашего епископа. Поговорил с тобой — и на душе полегчало, право слово. -Дезидерий поглядел куда-то поверх плеча Мадленки, и она, одернувшись, увидела приближающегося князя Августа. — Ну, с богом, а если понадоблюсь, ты всегда меня найдешь, если что.
— Хорошо, — сказала Мадленка покорно. — Эй! — крикнул Август. — Ты, как тебя там, Михал? Это ты чуть не зашиб насмерть любимое животное светлейшей панны Анджелики?
Хотя Мадленка была не из пугливых, по позвоночнику ее прошел озноб. «Вот, начинается, — подумала она обеспокоенно. — Неужели уже натравила его на меня?»
— Ну ты и молодец! — промолвил Август в восхищении. — А по виду — такой монастырский разиня! -Он кинулся к Мадленке, растопырив руки. — Дай же я обниму тебя за то, что ты сделал!
— Я? — испуганно пискнула Мадленка, которую стиснули крепкие княжеские объятия.
— Ну да, ты! — подтвердил счастливый Август. -Ведь я давно мечтал прикончить это зловредное создание, а ты, выходит, едва не исполнил мою мечту. Молодец! — Он отстранился от «Михала» и вгляделся в него. — Ты давно ел? Пошли перехватим чего-нибудь, я умираю от голода.
Вспомнив вторую часть своего замысла — втереться в доверие к князю Августу как к наиболее вероятному подозреваемому, — Мадленка не сказала ни слова и покорно пошла за ним.
— А что твой дядя? — осмелилась она спросить, когда они устроились за столом в небольшом зале, чьи стены были сплошь увешаны дурно вышитыми гобеленами. — Небось бранил? Жаль, меня там не было.
— Бранил, еще как бранил, — промычал Август, вгрызаясь в холодную баранью ногу, которую ему принесли. — На чем свет стоит, Михал. И епископ, каналья, туда же. Даже отлучением от церкви пригрозил. Отлучением — мне! — Август свирепо фыркнул. — Предки мои пять костелов в Кракове выстроили да еще четыре — на своих землях, во славу божьей церкви, и меня от нее отлучать? Ха!
Мадленка приняла задумчивый вид.
— Это моя вина, Август, — сказала она смиренно. — Не стоило мне болтать про того крестоносца. Глупец я, олух монастырский, ничего не соображаю. Ты уж прости меня, горемычного.
Август великодушно рукой махнул.
— Нечего мне тебе прощать, — заявил он. — Во-первых, люди мои, те, что со мной были, тоже хвастуны предостаточные, и потом, только что я видел купцов из Смоленска. Они ехали той же дорогой, что и ты, и тоже наткнулись на мертвых рыцарей. Будь здоров.-Они чокнулись кубками и выпили: Мадленка -для виду, Август — до дна. Опрокинув кубок, он заметно помрачнел.
— Ненавижу их, псов поганых, — тяжело сказал он. — И не жалею, что напал на них, хоть у них и была та грамота от дяди моего. Не жалею и жалеть не буду. — Он стукнул кулаком по столу. — Никогда!
— Кто же их любит, — ввернула Мадленка, пристально наблюдая за ним.
Август покосился на нее.
— Они отца моего убили, Михал, и троих братьев моих. Земли мои отняли. Вот за это я их и ненавижу и поклялся, где бы они ни были, истреблять их. До последнего вздоха. И богу моя клятва угодна, я знаю.
Мадленка была потрясена. Этот человек буквально дышал ненавистью — и все же, непонятно почему, ей странным образом было жаль его. Но не крестоносцы ее интересовали, а совсем другое, и поэтому, сделав над собой усилие, она спросила:
— Да уж, рыцари эти… Ты о матери Евлалии слыхал? Думаешь, это они ее?
— Да что тут думать, — пробурчал Август, — коли свидетельница есть. Магдалена эта Соболевская, из Каменок. Да ты ее видел небось у князя утром. Это она и была.
«Не она», — подумала Мадленка, но головой все же кивнула.
— Князь меня еще спрашивал, не мог ли тот отряд, который я разбил, быть тем самым, что днем раньше напал на крестную, — безжалостно продолжал Август, не подозревая, насколько внимательно его слушает рыжий востроглазый отрок — даже дыхание затаил. — Я ему честно сказал, что вряд ли это они, потому как ехали они из Мальборка через Торн, а Каменки совсем в другой стороне. Да мне все едино, Михал. Будь они хоть от самого Папы Римского, я бы все равно их не пощадил.
Он продолжал говорить, но Мадленка не слушала его, чувствуя, как тяжесть, давившая на ее сердце, мало-помалу рассасывается. Если бы князь Август по каким-то причинам расправился с матерью Евлалией, он ни за что не стал бы выгораживать крестоносцев, наоборот — постарался бы убедить всех в их виновности, как это делал тот, кто подослал самозванку.
Значит, князь Август — не убийца. Да, он напал из засады на рыцарский отряд, но тому были личные причины, — а Мадленка, как и все люди ее эпохи, уважала месть и право на нее свободнорожденного человека.
— Эй, Михал, о чем задумался? — окликнул собеседника Август, заметив наконец, что его не слушают.
— О панне Магдалене, — объявил рыжий отрок, потупясь.
— Что, послушник, приглянулась она тебе? А? — развеселился Август. — Да ты не робей, не так уж велика птица, чтоб этого стыдиться.
«Глупец», — подумала Мадленка оскорбленно.
А вслух сказала:
— Мне бы одним глазочком на нее поглядеть. Разве этого нельзя?
— Можно, наверное, — согласился князь Август, — только она не оправилась еще, сам видишь. Но я тебя к ней свожу, с ней мать моя сидит и еще другие дамы. Понравилась, значит, да?
Услышав, что мать Августа пребывает при самозванке, Мадленка ощутила, как подозрения ее вспыхнули с новой силой. С чего бы это со стороны княгини Гизелы такое внимание, а? Да и сам князь Август — так ли уж он прост, как кажется?
— Ей еще повезло, — продолжал меж тем Август, беззаботно щурясь куда-то в угол, — она хоть разум свой в целости сохранила, когда при ней спутников ее убивали. — Мадленка крепко сжала зубы, но ничего не сказала. — Бог миловал, можно сказать, а то тут, при дворе, живет одна помешанная — Эдитой Безумной зовется. Ты еще ее увидишь, она иногда выходит погулять на рассвете, когда никого нет. Очень она солдат боится и вообще всякого, кто в доспехах ходит. Сам епископ Флориан бился с ней, бился, да не смог бедную в разум привести, а жаль: такая хорошая была девушка, и красивая, и добрая, и все при ней. А теперь — тень одна. Все в воле божией, Михал, только в ней одной.
