волноваться. Однако он ошибался.
Ночью его разбудил П. Д. Мальков, усадил в автомобиль, привез на Лубянку.
Петерс с нетерпением уже ждал, отложив все дела. Локкарта вели не коридором, на стенах которого были развешаны революционные плакаты и приказы ВЧК, а по узкому проходу, уставленному шкафами еще от старого режима. Локкарт показался Петерсу довольно спокойным, как и подобало истинному англичанину. Представился почти театрально — он консул его величества! Петерс сказал, что не имеет права допрашивать представителя английской миссии, но не был бы господин Локкарт столь любезен помочь разрешить некоторые вопросы. Локкарт великодушно согласился, выразив, однако, свое недоумение по поводу нарушения дипломатического иммунитета.
— Ворвавшись в мой дом, ваши люди вели себя далеко не любезно.
— Но почему вы не предъявили дипломатических документов?
— Это было почти невозможно. Они меня просто уволокли в машину, и вот я перед вами…
— О, если это подтвердится, я накажу виновных, им надо знать, с кем они имеют дело, — сказано было серьезно, но мелькнула тонкая ирония.
Петерс спросил англичанина, кто приходил к нему в середине августа от латышей.
— Приходил, кажется, некий Смидхен, разве всех упомнишь! В России принято свободно ходить в дома, — ответил Локкарт, — я хотел бы следовать этому доброму обычаю взаимоотношений…
— Это ваш почерк? — Петерс указал на бумагу, лежавшую на столе, подвинув ее ближе к дипломату. Локкарт соображал: это, вероятно, единственная бумага, написанная его рукой и попавшая каким-то чудом к чекистам, — удостоверение, выданное Шмидхену. С легким жестом пояснил:
— Не вижу в этой бумаге никакого криминала: латыши попросили пропуска к англичанам, я и написал.
Петерс подвинул протокол Локкарту — подписать данные им показания. Тот категорически отказался, сославшись на свое положение дипломатического представителя.
Петерс отодвинул бумаги в сторону, давая понять, что он соглашается до времени иметь терпение, но требует не увиливать от ответов.
— Знали ли вы Каплан? — последовал его вопрос.
Локкарт ответа не дал, потребовал избавить его от «незаконного и унизительного» допроса.
— Где Рейли? — спросил Петерс.
Англичанин удивился, что это имя известно ВЧК, и обрадовался: вопрос означал, что «лисица» (этой кличкой он любил называть Константина) скрылась. Локкарт снова не ответил.
Какой-то момент Петерс и Локкарт пристально рассматривали друг друга — так близко они сошлись впервые. Может быть, сейчас они, подумал Локкарт, были похожи на кобру и мангуста? Локкарт таким и запомнит Петерса: над белой косовороткой спокойное усталое лицо с гривой аккуратно причесанных волос со снежно-белой проседью. Потом в своей «Исповеди» Локкарт напишет: «Он не пытался заставить меня отвечать угрозами, а только уставился на меня внимательным взором».
— Господин Локкарт, не могли бы вы сказать, что было темой разговора 25 августа в американском консульстве? — настойчиво спросил Петерс.
— Оказывается, чекисты пронюхали и это! — подумал теперь уже тревожно консул. Но этот вопрос Локкарт легко мог повернуть в свою пользу:
— О совещании в американском консульстве вам проще спросить у самого консула Америки Пуля. А впрочем, встречи дипломатов дружеских стран — обычная практика. Если вам известно, как вы сказали, о встрече 25 августа, то вам должно быть известно и то, что консул его величества там не присутствовал, что, откровенно скажу, означает, что совещание было малозначительным.
Петерс на это ничего не сказал, лишь посмотрел на торжествующе вздернутый подбородок консула. Алиби безупречно — говорила поза дипломата. Локкарт действительно не присутствовал на встрече у американцев и сейчас думал, как умно он тогда поступил. Наступила тишина, было такое впечатление, что Петерс все свои аргументы выложил. В общем разговор закончился, Локкарта увели.
Англичанин смог кое-что подытожить: Рейли следы замел, дай бог, основательно, о Шмидхене чекист спросил, однако, можно думать, что и тот ускользнул из их рук. Особенно Локкарт был доволен своей находчивостью. Ведь когда его привезли на Лубянку, он вдруг обнаружил, что в его кармане оказалась так некстати записная книжка с тайными шифрами й пометками о выплаченных суммах. Локкарт мгновенно решил, что требуется и может его спасти. Но надо избавиться от охраны. Он попросился в уборную. Вся надежда теперь была на московскую канализацию, которая часто не работала вследствие всеобщей разрухи. Он машинально потянул ручку (пойдет ли вода?) и вздохнул с облегчением — порванный и сброшенный в унитаз компрометирующий материал моментально исчез. Потом консул будет расписывать свой «подвиг» даже печатно.
Петерс пережил еще одну бессонную ночь. Утро началось с того, что пришлось объявить Локкарту: он свободен. На освобождении настояли Я. М. Свердлов и Г. В. Чичерин, учитывая право англичанина на экстерриториальность. Петерс возражал, но спорить было напрасно… Надевая плащ, дипломат криво усмехнулся, сказав Петерсу саркастически-сочувственно:
— Господа чекисты далеко не мастера своего дела.
Про себя подумал, что Рейли был прав, как-то предсказав, что этим совдеповцам потребуется минимум пять лет, чтобы освоить азбуку тайной войны.
Петерс, словно что-то вспомнив, спросил англичанина как об одолжении: не мог бы консул пояснить, почему на юге Англии гости приходят к передней двери, а на севере страны они идут к черному выходу? Локкарт пожал плечами:
— Представьте себе, никогда не обращал на это внимания.
Но сразу пожалел, что выставил себя несведущим, в невыгодном свете. Пустяк, а выбил его из колеи!
Дул мокрый ветер. Локкарт взял извозчика, поехал к себе. Он вернулся на квартиру вроде бы и победителем, но усталый и в отвратительном настроении. Однако уважающий себя джентльмен всегда найдет время побриться и позавтракать. Он побрился, принял ванну, сменил белье. Прислуга принесла завтрак. Потягивая кофе из фарфоровой чашки, он стал рассматривать большевистские газеты. Пришли Гике и Гарстин, сообщили: арестовали Муру (баронессу Бекендорф), отвезли в ЧК. Настроение испортилось окончательно.
А 3 сентября рано утром Москва прочла сенсационное сообщение, выделенное жирными буквами в «Известиях ВЦИК»: «Ликвидирован заговор англо-французских дипломатов против Советской России, организованный под руководством начальника британской миссии Локкарта, французского генерального консула Гренара, французского генерала Лаверна и др. Подготавливался арест Совета Народных Комиссаров, фабрикация поддельных договоров с Германией».
Сообщение шокировало Локкарта. Сдерживая внутренний гнев, он все же понял, что большевики не решились бы на такое открытое обвинение, не имея доказательств в своих досье. Удивительным было и то, что Локкарта после всего заявленного вроде бы и не спешили арестовать, как это следовало по логике консула.
Локкарт сам отправился на разведку. Он смело (как полагал) «нанес визит» в ВЧК, на Лубянку. Там, конечно, его не ожидали. Могли и вежливо выставить.
Не повышая голоса, Локкарт заявил Петерсу:
— Обвинения не имеют никакого основания. Прошу дать мне возможность объясниться и представить исчерпывающий материал.
Петерс ответил:
— Исчерпывающий материал имеется в распоряжении ВЧК, и следствие будет продолжаться…
Никто
