не воспрепятствовал Локкарту покинуть ВЧК, и он посчитал, что так называемое «разоблачение заговора» — блеф. Можно перевести дыхание… Внутренний голос ему подсказывал, что если придется скрыться, то это надо делать именно сейчас. Но логика наставляла на другой путь — своим бегством он признает свою вину.
А тем временем Гренар, Вертимон и другие официальные лица Франции удрали в норвежское посольство. Норвежцы укрыли у себя и Девита Пуля.
Не успев за прытью дипломатов, чекисты решили на всякий случай близ здания скандинавов оставить несколько своих людей. Спрятавшиеся не показывали носа. Предосторожность чекистов оказалась к месту: какой-то человек пытался незаметно войти в консульство, его остановили. Он назвался Сергеем Николаевичем Серповским, предъявил паспорт, но в нем опознали Ксенофонта Каламатиано.
Его задержали, он возмущенно размахивал тяжелой тростью, на которую опирался, гордо и многозначительно напоминал о своем американском гражданстве. Задержанного обыскали, осмотрели квартиру. Но все безрезультатно. В ВЧК с Каламатиано начал разговор главный следователь Виктор Кингисепп. Допрашиваемый вел себя так, словно не понимал, чего от него хотят, от всего отмахивался, изображал из себя жертву чекистской предвзятости, тихоню, обычного коммерсанта. Глубокой ночью Кингисепп поднял с постели Петерса — тот забылся в нервном полусне на своем диване под солдатским одеялом. Петерс сразу пришел, по его лицу было видно, что он почти не спал и в эту ночь.
Допрашиваемый терял терпение, стучал недовольно тростью, требуя, чтобы ЧК прекратила покушаться на свободу честного гражданина другой державы. Петерс сказал Кингисеппу, что Каламатиано недавно ездил в Самару, хотя американская контора «Вильям Кембер Хитте энд К0», в которой он служит, никаких дел в этом городе не имеет. Это подозрительно. Обыск на квартире ничего не дал? Тогда что-нибудь может быть обнаружено при нем. Тоже ничего? Неужели тайник где-то на стороне? А может быть, в подошвах ботинок? Бывает и такое.
Петерс и Кингисепп еще и еще раз окинули взглядом несколько успокоившегося Каламатиано. А если тайник в трости? В такой изящной, достаточно толстой, хотя можно ли в ней что-либо спрятать? Но когда все же взялись за трость американца, тот позеленел как утопленник, демонстрируя, по замечанию Кингисеппа, «первородный страх».
Красивая трость оказалась хитрым тайником: в ней нашли более 30 расписок в получении денег, вместо подписей стояли номера; обнаружили в трости и другие шифры, тайные документы. Самым любопытным и ценным оказалось, что, расшифровав фамилии шпионов, скрытых под номерами, ЧК смогла выяснить, кто уже был схвачен, а кто еще «гулял». Сразу же были приняты необходимые меры.
Каламатиано (Серповскому) пришлось признаться. Американский консул Мэддин Саммерс, предшественник Пуля, завербовал Каламатиано, служащего американской конторы по поставке в Россию автомобилей и тракторов, и поручил ему создать возможно широкую агентурную сеть для сбора важных данных. «Наша организация зародилась в апреле с. г. (1918). Желательность и целесообразность такой организации была темой разговоров моих с г-ном Саммерсом, североамериканским генеральным консулом в России», — показал Каламатиано. Саммерс открыл явочный пункт в Москве по Театральному проезду, 8. Прикрываясь делами фирмы, Каламатиано ездил по стране, отбирал агентов, отовсюду привозил разнообразные сведения, делал все это довольно успешно. В Москве он завербовал бывшего подполковника генштаба Е. Голицына — «военспеца» в трех советских военных ведомствах. Получив агентурный номер 12, Голицын собирал различные материалы и обильно снабжал ими представителя американской фирмы.
Через своих агентов Каламатиано узнал данные о количестве винтовок и патронов, производимых в Туле, сведения о формировании Красной Армии, о положении в прифронтовой полосе. Теперь же он утверждал, что экономические данные якобы необходимы были фирме для доказательства платежеспособности России. Данные о прифронтовой полосе — чтобы знать, насколько Красная Армия способна защищать склады фирмы (!). А трость? Каламатиано нервно улыбался и что-то говорил о своем «психологическом настроении»; причудами «романтика» он объяснял и подложный паспорт на имя Серповского.
Состоявшийся в конце 1918 года суд все это терпеливо выслушал и вынес приговор: Каламатиано расстрелять. Петерс: «С арестом Каламатиано шпионской организации был нанесен непоправимый ущерб».
В «ЗАТОЧЕНИИ КРЕМЛЯ»
(и о буридановом осле)
То, что Локкарт так быстро оказался на свободе, дипломатами Запада вовсе не оценивалось как победа. Опыт им подсказывал, что впереди могли быть куда большие неприятности, ведь Советы показывали свой решительный характер. Настораживало и то, что в отношении Локкарта власти не требовали, например, высылки из страны, что в международных делах было допустимой практикой.
Дипломаты пребывали в нервозности. По имевшимся данным, Шмидхен не был арестован, но и установить связь с ним в этой кутерьме не удавалось. Гике, посланный в Сокольники к Оленьим прудам (условленное место встреч Шмидхена и Берзиня), ни разу там не застал ни одного, ни другого. О Берзине все же узнали, что он на свободе и, кажется, вне подозрений, что заговорщиков истинно воодушевляло: сохранилась такая ключевая фигура! Секретарь американской комиссии в России (была и такая комиссия) Норман Армур, возвращавшийся через Стокгольм домой, сказал 7 сентября 1918 года британскому посланнику в Швеции, что «в Москве Локкарт известил его о том, что ему удалось подкупить латышских стрелков и что этот план известен французскому и американскому консулам и одобрен ими. Ему, Армуру, ничего не известно о намечавшемся на 10 сентября государственном перевороте — заговоре, который, как сообщают большевики, был ими раскрыт. Он этому сообщению не верит. Армур предполагает, что командир латышей решил просто отменить операцию».
Локкарт рассуждал вполне логично: ввиду начавшихся арестов Берзинь операцию отложил, и Берзинь еще не сказал своего слова, а Константин предлагал латыша ликвидировать! Страшно подумать!.. Локкарт, Гренар, Пуль не забывали и то, что националист Берзинь получил от «друзей» почти два миллиона рублей (1 000 000 — от Англии, 200 000 — от США и 500 000 — от Франции), дал слово чести, что этой суммы при определенных условиях будет достаточно, чтобы ликвидировать правительство Советов. Он не может так просто отказаться от обязательств, данного честного слова и дезертировать. Ведь ему оказывалось высшее доверие — деньги передавались без расписки.
Консула в тот момент озадачивало больше другое. Очень некстати то, что его приятельница Мура арестована. После некоторых размышлений в нем возобладал рыцарь. Он отправился в Комиссариат иностранных дел. Его приняли, были вежливы, но развели руками, ссылаясь на ЧК. Тогда Локкарт прибег к крайнему средству: явился снова на Лубянку и попросил доложить о себе Петерсу. Не исключено, что этот «отъявленный чекист», как он считал, согласится поговорить как «мужчина с мужчиной».
Из воспоминаний Локкарта: «Я обратился на Лубянку к Петерсу и просил проявить
