Это было забавное совпадение. Еще одна точка соприкосновения среди прочих, которые нас сближали.
Но мне вспомнилось другое.
Вернувшись в Париж, чтобы приступить к учебе, я записалась в агентство по найму администраторов в различные салоны или для каких-нибудь показов. Но очень скоро стало очевидно, что я не соответствую профилю, чего-то мне недостает, что-то отсутствует. И каждую неделю, когда другие девушки отправлялись во Дворец съездов или на автомобильный салон, агентство давало мне и еще нескольким девушкам поручения в гипермаркеты, расположенные в отдаленных предместьях, куда худо-бедно можно было добраться на региональном экспрессе. Перед стеллажами или за прилавком мне приходилось демонстрировать парфюм, рубленые бифштексы или стиральные средства; я предлагала попробовать пересохшие блины, печенье для аперитива и образцы раскисших сыров, нарезанных моими усилиями; я распространяла рекламу роликов, носила якобы деревенские кружевные фартуки, платки и футболки по сниженной цене; перед Днем матери и накануне Пасхи я твердила, так что они мне даже ночью снились, веселые слоганы. После долгих месяцев прилежания, если мы получали хороший отзыв во время внезапной проверки, мы могли надеяться на перевод в магазин в ближнем предместье, то есть внутри города Парижа.
Так в год, когда я училась на подготовительных курсах, меня направили с двухдневным поручением в магазин «Бон Марше». Это было знаком нежданного признания, неслыханного продвижения. Никакого регионального экспресса на рассвете, никакого кафетерия с оранжевыми стенами и мигающими неоновыми светильниками. Я должна была стоять наверху у эскалатора и раздавать скидочные купоны на новую линейку продуктов по уходу за волосами, которые одна косметическая фирма собиралась запустить в парижских универмагах. Агентство предоставило мне костюм, мятая ткань которого не скрывала погрешностей плохого кроя. Но особенно нелепым был платок из вискозы, который нам следовало повязать вокруг шеи в качестве трогательной имитации платка фирмы «Гермес», на котором был рисунок в виде логотипа. Было почти пять часов вечера, я чувствовала, что у меня распухли ноги (подружка одолжила мне лодочки, которые оказались маловаты). И вдруг я увидела, как они неподвижной стайкой поднимаются по эскалатору. Вот чего я не предусмотрела: возможность встретить в субботу в самом центре седьмого округа студентов из моего лицея. Теперь мне уже не вспомнить их лиц, я не знаю их имен, не знаю также, были ли они из моей группы или из другой. Они прошли мимо меня, толкаясь локтями, их было довольно много, некоторые остановились, вернулись назад, я слышала их смех, девушки прыскали, парни отпускали шуточки, один из них, не глядя на меня, схватил купон на скидку. Он принялся громко иронизировать над его содержанием, девушки смеялись еще громче. Они были красивые, мне помнится, а я, выряженная, как туз пик, в низкосортный костюм, напоминала заурядную стюардессу. Я сделала вид, что не замечаю, что они остановились рядом со мной и гогочут, слыша, как я постоянно выкрикиваю одни и те же фразы: «здравствуйте-мадам-берите-не-сомневайтесь-вот-купон-на-скидку-на-наши-шампуни-наши-бальзамы-наши-питательные-маски-исключительно-новая-линейка-продуктов-по-уходу-за-волосами-не-задерживайтесь-идите-поскорей-взглянуть-на-наши-рекламные-образцы-да-да-там-первый-отдел-справа». Какая-то женщина спросила, может ли она получить два купона, я протянула ей второй. Она хотела знать, есть ли среди этих продуктов средства от перхоти. Мне показалось, что смех за моей спиной усилился, а потом вдруг я услышала голос девушки из их компании, полный негодования и презрения:
– Да вы все козлы! Вот он, цвет нации, маленькие засранцы, которые никогда ничего не делали, кроме уроков, а теперь издеваются над девушкой, которая в субботу работает. Вы себя-то видели?
Я продолжала раздавать купоны возле эскалатора, точно автомат, движений которого ничто не может нарушить. Я дышала с трудом, всем телом тянулась к ним, я ждала их ухода, не глядя на них, мне хотелось, чтобы они ушли, все, чтобы они исчезли. Я услышала, как голоса стали удаляться, подождала еще немного и обернулась. Я увидела их спины, они снова толкались локтями; мне так и не удалось определить, какая девушка положила конец моим мукам.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Да, в тот вечер, когда я, выйдя из кафе, в одиночестве шла по улице, вспоминая ту сцену, о которой не думала долгие годы, я вдруг отчетливо услышала голос Л.
В этом напластовании, и во всей очевидности, я пришла к убеждению, что той девушкой, которая увела группу и которую я не смогла увидеть, была Л.
* * *
В сентябре я уехала, чтобы помочь детям устроиться на новом месте. Поль получил комнату в общежитии своей школы, а Луиза сняла квартиру вместе с двумя друзьями, приехавшими, чтобы получить такое же образование, как она. Поездки туда-сюда в «ИКЕА» и «Кастораму», несколько дней, проведенных в Туре, потом в Лионе, заняли первые недели учебного года, так что вопрос о том, чтобы приняться за работу, даже не возникал. Я была счастлива от представившейся возможности побыть с детьми. Отсрочить момент расставания.
У меня голова была занята другим, вот что я объяснила Л., которая как-то вечером поинтересовалась по телефону, как продвигается мой проект. Своим приглушенным голосом, ничего не утверждая, она спросила, не дает ли мне все это (поездки туда-сюда, переезд моих детей, составление документов, покупки) подходящего алиби, чтобы не видеть свою неспособность сесть и начать писать, неспособность, связанную с самим проектом, а не обстоятельствами. Не могла ли я найти, в другую эпоху, необходимые пространство и время, когда я работала четыре дня в неделю в далеком предместье? По ее мнению, я отказываюсь признать, что моя идея оказалась нехороша и что много месяцев назад я ступила не на свою территорию, которая противится развитию моей работы. Не эта ли непоследовательность, за которую я тщетно цепляюсь, мешает мне писать? Она предложила мне поразмыслить над этим. Это был вопрос, казавшийся ей главным, которым она позволила себе со мной поделиться теперь, когда мы подружились. У нее нет никакой уверенности, просто интуиция.
Я не нашла доводов, чтобы опровергнуть ее.
Да, в более напряженные периоды жизни я находила время писать.
Но теперь я уже не так молода, и у меня недостаточно сил, вот и все.
Я показала Л., которая живо интересовалась, как именно я работаю, я показала три или четыре свои записные книжки одного размера, в гладкой и мягкой обложке, которые Франсуа подарил мне, когда мы вышли с выставки Эдварда Хоппера. На каждой обложке была репродукция одной из картин художника.
Я веду записи в маленьких книжках. Я люблю их, тонкие и легкие, в мягкой обложке, с разлинованными страницами. Куда бы я ни шла, они лежат на дне моей сумки, я вожу их в путешествия, в отпуск и каждый вечер выкладываю одну из них на ночной столик. Туда я заношу мысли или фразы для текущей работы, но также и другие слова, названия будущих книг, начала историй. Иногда я решаю навести порядок: в течение нескольких недель в одну попадают мысли, относящиеся к текущей книге, тогда как другая предназначена для отложенных работ. Случалось, в периоды кипения у меня бывало по пять-шесть «начатых», каждая соответствовала особому проекту; но заканчивается всегда тем, что я все смешиваю.
Своей издательнице я позволила надеяться, что все хорошо, я использовала довольно невразумительные формулировки, чтобы лгать по-разному: я провожу кое-какие дополнительные изыскания, готовлю почву, укрепляю основу…
Нет никакого повода для беспокойства.
«Я готова начать».
На самом деле я тянула, распылялась, со дня на день и с недели на неделю откладывала момент, когда мне придется признать, что что-то сломалось, утрачено, больше не функционирует.
