— А что она?
— Она единственная женщина-нуль, попавшая в этом году в список ста самых красивых женщин планеты. А знаешь почему? Потому что похожа на Креста.
— Да нет же, — возразила Кара.
— Нет, похожа!
— А тебе как кажется, она симпатичная? — спросила Кара.
— Да, она просто роскошная, но дело не в этом, — с жаром ответил я.
— А ты не думаешь, что все это внешнее, а не внутреннее?
— В каком смысле?
— В том смысле, что слишком многие, и Нули, и Кресты, ловятся на то, что яйца выеденного не стоит, — ну, на то, как человек выглядит и сколько у него денег. Какая разница?
— А что тогда важно? — спросил я.
— То, какой человек внутри, — сказала Кара.
Какой же наивной сказочной чушью набита ее голова, кисло подумал я. Ей-то легко говорить.
— Да, я понимаю, мне-то легко говорить, — улыбнулась Кара, прочитав мои мысли. — Я внутри всего этого. Я часть большинства — и знаю это. Почти на всех журнальных обложках — Кресты, а не Нули. Почти все кинозвезды — Кресты, почти все телесериалы — про Крестов. Я все это знаю. Я внутри — но это не означает, что я не вижу, что происходит снаружи. И это не означает, что я одобряю положение вещей.
— Почему? Тебе-то какое дело? — не удержался я от вопроса.
— Потому что мама с папой приучили меня считать, что все люди разные, но равные. И что я должна обращаться со всеми с тем же уважением, какого ожидаю к себе, кто бы это ни был, — ответила Кара.
— Значит, ты со мной, чтобы показать, что можешь применить родительскую философию на практике?
Ох, напрасно я не прикусил язык вовремя.
— Стив, ты правда так думаешь? — серьезно спросила Кара.
Я отхлебнул вина. И без того уже достаточно наговорил.
— Правда? — не отставала Кара.
— Не знаю. — Я посмотрел ей прямо в глаза.
К моему удивлению, она улыбнулась и откинулась на спинку кресла.
— Спасибо за честность. Буду так же честна. Я с тобой, потому что ты мне нравишься, очень сильно. И это начало, середина и конец всего этого.
Но ты же меня не знаешь, невольно подумал я. И от этой мысли мне стало приятно — как и должно было быть.
Иногда, когда мы болтаем и смеемся вместе, я даже забываю, что она Крест. Но только иногда. И когда такое происходит, я заставляю себя посмотреть на нее и сосредоточиться на цвете ее кожи — и больше ни на чем. Обычно помогает. Я сосредотачиваюсь на том, что у нее совсем не такое, как у нас. Меня удивляет другое — что иногда я и в самом деле забываю об этих различиях. Ненадолго, но это происходит. А такого быть не должно. Я собираюсь вскоре сделать свой ход. Это мне здесь грозит опасность. Потому что я начал задумываться не о том, что у нас разного, а о том, что у нас общего. Пора все это свернуть — получить от нее все, что смогу, и сбежать.
Глава 24 × Сеффи
Мама не поняла моего решения. Где уж ей, раз я сама толком не понимаю!
— Ты же сказала, ты вернешься домой, ко мне, — напомнила мама.
— У меня изменились планы. Мама Каллума сказала, что я могу жить у нее, если так решу… И я так решила.
— Почему? — тихо спросила мама. — Чтобы наказать меня?
— Конечно нет! — возмутилась я.
— Сеффи, ты правда хочешь жить у мамы Каллума?
— У нее больше никого нет, — ответила я.
— Это не ответ на мой вопрос, — сказала мама.
Она заметила.
Я, как последняя трусиха, позвонила маме утром, когда меня выписали из больницы. И хотя я не видела ее, я слышала обиду в ее голосе. В каком-то смысле это было даже хуже, потому что воображение заполнило пробелы. Мозг дорисовал картину недоумения у нее на лице и огорчения, затуманившего глаза.
— Мама, прости меня, — начала я снова.
— Я думала, ты серьезно отнеслась к тому, что мы с тобой оставим прошлое позади и начнем всё с чистого листа…
— Я отнеслась серьезно. И отношусь.
Но мама уже не слушала меня. И ее можно было понять.
— То есть ты предпочтешь жить в какой-то нулёвской лачуге, лишь бы не возвращаться домой ко мне? — спросила она.
— Я предпочту жить там, где не буду слышать подобных реплик, — ответила я. — И вообще вы с Мэгги вроде бы дружили.
— Я не это имела в виду, — тут же сказала мама. — Я просто не понимаю тебя, Персефона.
— Ты никогда и не пыталась, а теперь уже немножко поздно! — взвилась я.
Молчание.
— Ясно, — сказала мама наконец.
— Мама, я не хочу ссориться с тобой. Я очень устала. Я приеду к тебе в гости, как только устроюсь, — пообещала я.
— До свидания, Персефона, — сказала мама.
— Пока, мама.
Мама первой положила трубку, но я успела услышать, как она шмыгнула носом, и уловить надлом в ее голосе. Она плакала. От этого мне тоже захотелось плакать. Мама плакала.
Из-за меня.
* * *
Вот, Калли, так я поселилась у Мэгги. Я здесь уже почти месяц. Она живет в крошечном домике, две комнатки наверху, две — внизу, но здесь тепло, чисто и лучше, чем было у меня в квартире, так что жаловаться не на что. Мэгги спит в маленькой спальне наверху. Мне она отдала ту, что побольше. Мы спорили об этом, пока Мэгги не топнула ногой и не сказала, что нас двое, а она только одна, поэтому логично, чтобы мы поселились в комнате побольше. Ванная напротив моей двери, это удобно. Внизу — кухня и гостиная с бордовым диваном и светло-бежевым креслом, которые не сочетаются между собой, но кому какое дело. В одном углу скромно жмется телевизор. В другом — допотопная радиола. У Мэгги есть садик. Он меньше гостиной, но там хватает места, чтобы сушить белье — стиральная машина у нее есть, а сушильной нет. Так что вполне приличный дом. А вот район, увы, так себе.
Когда я позвонила Минерве спросить про новую работу в Daily Shouter и узнать, как там мама, она пришла в ужас, услышав, где я буду жить.
— Там же просто опасно, — сказала она.
— Не опаснее, чем везде, — ответила я.
— Смеешься?! — Минерва фыркнула. — Мое первое задание было взять интервью у одной женщины в двух кварталах от твоего нынешнего жилья. По дороге в редакцию на меня напали.
— Как это? — испугалась я. — Ты цела? Все обошлось?
— Да. Какой-то белый урод прижал меня к стене и велел отдать всё что есть, — с омерзением сказала Минерва.
— И что было?
— Забрал сумку и мобильник и убежал, — сказала Минерва. — Скотина! Но могло быть хуже.
— Ну не повезло тебе… — начала я.
— Сеффи, большинство убийств и изнасилований в нашей стране совершают нули. Не забывай, — с нажимом проговорила Минерва.
— Это упрощенческий довод, и ты сама это знаешь! — выпалила я в ответ.
— Это правда.
— Правда, основанная на играх со статистикой? Кроме того, даже если это правда — а я ни на секунду в это не верю, — из нее не следует, что все Нули обязательно преступники.
— У тех, которые преступники, на лбу ничего не написано, — заметила Минерва.
— Ты хочешь сказать, что мне вообще нельзя доверять Нулям?
— Я хочу сказать, что тебе надо быть осторожнее, — сказала Минерва.
— Я предпочитаю доверять людям, кем бы они ни были, пока они не дадут мне повода для обратного, именно в этом порядке, — ответила я.
— И это тебе постоянно выходит боком, — заявила Минерва.
На это мне нечего было возразить, сколько ни думай. Я решила сменить тему, пока мы опять не начали орать друг на дружку по телефону.
— Поздравляю с новой работой.
— У меня полгода испытательного срока, — сказала Минерва. — Больших сюжетов мне еще долго не поручат. Как я уже говорила, пока я журналистка-стажерка.
— Ты все выдержишь с блеском, — сказала я.
— Надеюсь. Пока что я напечатала две заметки о разбойных нападениях нулей и одну о пожаре на складе, а еще про котенка на дереве и про то, как затопило местную кондитерскую.
— Два разбойных нападения? Что-то тебя сразу бросают на передовую.
— Да нет. Оба раза нули подрались с нулями безо всякого участия Крестов, так что просто заметки из раздела мелких происшествий, — легкомысленно ответила Минерва.
