И вот теперь Гемоглобин совсем некстати материализовался подле Глеба. Словно бы не замечая такого соседства, минуты три он созерцал кромку горизонта и меланхолично сопел носом. А потом, обращаясь исключительно к горизонту, изрёк:
– Ехай от нас, начальник!
– Что? – опешил «начальник». – Куда «ехай»?
– А куда хошь. Главно дело – чтоб от нас.
И невелеречивый Гемоглобин опять намертво сомкнул свои уста истины. Ещё пару минут повитал в заоблачных эмпиреях – и выдал на-гора:
– Зря ты с упырем этим связался. Сделает он тебе харахери и сожрёт с потрохами.
– Это мне-то – бежать? – напрягся Глеб. – Да я, если что, уволю его к чертям собачьим – и дело с концом!
На Гемоглобиновом челе ацтекского идола проступило слабое подобие улыбки:
– Как бы он тебя не уволил. С этого света на тот. Брось кобениться, начальник! Собирай манатки и ехай к себе в Питер! Это я тебе говорю, потому уважаю. За сёднишное. Только всё одно – зазря ты сёдни на рожон полез!
Внутри загадочного Гемоглобинова организма неожиданно сместился какой-то пласт – и слова полетели вольготно:
– Ты что, слепой? Не вишь: он здесь хозяин, – не ты! Он всех нас строит. И дневники заполнять велит, как он скажет. Вон днесь Петруччо чашу со дна придербанил. Знатная чаша – глиняная, с двумя ручками, и мужик нарисован: голый и диск мечет. Анфора называется.
– Амфора? – переспросил, заинтересовавшись, Глеб.
– Я ж те об том и толкую: анфора! – удостоверил косматый божок. – Так наш упырь – слышь-ко? – анфору эту сей же момент к рукам прибрал. В сейф свой заныкал, а Петюнчику велел – чтоб ни гу-гу! И чтоб в дневнике своем про анфору – ни полслова!
Для ведущего археологические раскопки не внести находку в дневник – все равно, что украсть. А тут, оказывается, наинадёжнейший Диков супер-менеджер понуждает работяг творить этакое! Глеб аж привстал:
– И когда, говоришь, это было?
– Да днесь и было. Только ты про то кучумай! – обеспокоился Гемоглобин. – А то упырь этот нас с тобой на дно уложит заместо той анфоры!
* * *
Глеб отыскал Петруччо в палатке. Тот лежал на складной койке, мрачным взором буравя брезентовый потолок.
– Выйдем, Петро! Разговор есть, – позвал Платонов.
Тот скривился, но перечить не стал. Всунул лапищи сорок шестого размера в разношенные, без шнурков, чоботы и молча шагнул вслед молодому начальнику.
Минут пять шли, не говоря ни слова. Когда лагерь остался позади, Глеб спросил:
– Про амфору – правда?
Петруччо сплюнул в песок:
– Правда. Как есть!
– И Таран велел тебе записей про нее не делать?
– Ну! – подтвердил Петруччо. – Я и не делал – ровно и не было ее вовсе.
– А какая она из себя?
– Да как сказать… Такая не большенькая. Галантерейная такая. Две ручки. И вся узором изукрашенная. Должно, ценная штука – то-то наш Тюлька-Таранька глаз на нее положил! Толкнет он теперь мой вазончик куда налево – сшибет себе лишний доллар…
Глеб резко развернулся и, увязая в песке, зашагал к лагерю.
Тарана он нашёл в штабной палатке и сразу «взял за цугундер»:
– Откройте сейф и предъявите амфору! Потом сдадите ключи и печать мне как начальнику экспедиции и напишете объяснительную записку – на каком основании вы велели утаить найденный артефакт!
Таран напрягся на долю секунды, потом расслабился, хмыкнул:
– Что – заложили, амёбы? Шнурки линючие!
Глеб решил держаться официального тона:
– Ключи и печать от сейфа – попрошу на стол!
Но это не произвело на Тарана ровным счетом никакого впечатления.
– Ключи тебе? А Шурика лысого не хочешь?
– Вы как разговариваете с начальником экспедиции? – задохнулся Глеб. Но тот его оборвал:
– Не пузырься, Питерский, лопнешь! Ты – игрушечный начальник, на фантике нарисованный. У меня – один бугор, и ты его знаешь. Ты что, Питерский, не догоняешь? У нас босс – тот, кто бабки отстёгивает. Если чего неясно – катись в свой Питер и там с Диком базарь. Он тебе напишет. Объяснительную…
– В Питер? Это вы, Таран, верно сказали! Полечу, сегодня же. И первым же делом – распущу экспедицию. А «бугор» ваш объяснительные не мне писать будет, а в другие инстанции. Там разберутся – что за дела вы ворочаете у меня за спиной. Всё, Таран, до новых встреч!
И, откинув полог, шагнул в остужающую вечернюю прохладу.
* * *
Глеб летел в Петербург. За иллюминатором облака клубились, переливались, закручивались в белые омуты. Он смотрел на колыхание летучих потоков – и вспоминал иные потоки – заповедные глубины Светлояр-озера, что разглядел всего однажды, и то во сне.
И Глебу вдруг поверилось, что под водами лесного этого озера идет своя, отличная от нашей, жизнь. И жизнь эта чиста и необманна. И нет в ней места ни Дикам, ни Таранам, и не надо в ней скармливать себя анакондам, не надо втихую раскапывать старинные курганы, грабить чужие могилы. Потому что там, в тех студёных глубинах, и у жизни, и у смерти – совсем другая цена и другой смысл.
А ещё в голове у молодого археолога назойливо зудела мыслишка: откуда на турецкой посудине вдруг взялась древнегреческая амфора?
Доска объявлений
Строительная бригада гарантирует качественное выполнение бетонных работ.
По желанию заказчика производится закатка в бетон конкурентов, близких и дальних родственников, других неугодных лиц.
Обращаться по телефону: + 7-666-13-13-13. Спросить Альберта Эдуардовича.
Глава 17
ДОРОГА НА ПИТЕР
(Москва, 20.. год)
Роджер шагал по ночному перрону мимо ладных вагонов фирменного экспресса, когда динамик вдруг прокашлялся и огласил на весь вокзал:
– Внимание, внимание. Пассажир Несусветный Папаша, прибывший из Великих Лук! Рыбак и Собиратель ожидают вас у ларька «Шаверма». Повторяю. Пассажир Несусветный Папаша, прибывший из Великих Лук…
Весёлый Роджер аж головой покрутил: что за хреновина по общевокзальной трансляции? Что они там – мухоморным отваром опились? А впрочем, каких чудес в решете не случается в родном отечестве!
Но вот и его шестой вагон, и вышколенная проводница улыбается ему пластмассовой улыбкой:
– Добрый вечер…
…Ровно за пять минут до полуночи «Красная Стрела» дисциплинированно вздрогнула всеми своими сочленениями, на секунду усомнилась в задуманном, а потом, решившись всё же, начала уходить от перрона, от Ленинградского вокзала – прочь, в непроглядную мглу, навстречу сокрытой в балтийских пространствах Северной столице.
Дверь в купе мягко откатилась в сторону, показалось озадаченное лицо проводницы:
– Простите, господа! К вам случайно не заходил Несусветный Папаша?
* * *
Спустя четверть часа Ледогоров уже завалился под одеяло. Сосед ему достался несуетный, и вскоре их двухместное купе погрузилось во тьму. Роджер смотрел в потолок, озаряемый проносящимися за окном фонарями, и думал. О новом задании. Об отсутствии документов прикрытия. О негласном приказе не брать фигуранта живым.
Не выполнить приказ – тяжкий грех для офицера. Но в жизни у Роджера было два случая, когда он отказался исполнить распоряжение высшего руководства. Он – и его товарищи по группе «Вымпел».
В первый раз это произошло в августе девяносто первого. Тогда восемь номенклатурных небожителей, провозгласивших себя спасителями отечества, послали антитеррористическую элиту державы – команды «Альфу» и «Вымпел» – задавить защитников Белого дома и арестовать Ельцина «со всей дерьмократической камарильей».
Ледогоров часто задумывался: а что бы стало со страной, если б они тогда взяли под козырёк? Белый дом они бы захватили, даже не вспотев. И жизнь в родном отечестве побежала бы по совсем иным рельсам.
Его даже мороз пробрал: вот же дьявол разрази! Судьбу мировой супер-державы в течение получаса могли изменить самым крутым образом. И кто! Не тяжкая, как жаба на сносях, неповоротливая армия с ее танками и боеголовками. И уж, конечно, не «ум, честь и совесть нашей эпохи» – КПСС – вялая и расползшаяся, словно перебродившая квашня. А небольшая группа боевых офицеров – умелых, решительных, неподкупных.
«Упустил ты, Лёха, свой шанс войти в историю!» – усмешка тронула углы губ.
И с того августа – тревожного, радостного, вселявшего головокружительные надежды – пошло-поехало!
Пока народ на нескончаемых митингах выплескивал из себя застоявшиеся слова, пока разномастные златоусты фиглярствовали с трибун, а Царь Борис пьяненько дирижировал немецким оркестром, за их спинами образовались скопища упырей и стальными своими челюстями начали рвать страну на куски.
И ловкие эти ребята под шаманские завывания о тотальной либерализации выстроили государство-топь, государство-трясину. Трясину, которая, смачно чавкая, засасывала в себя отечественные комбинаты и заокеанские кредиты, топила благие намерения и здравые идеи.
