Кто-то одёргивает меня, кто-то покрикивает: сюда нельзя, нельзя, какое нельзя, что нельзя, ничего не слышу, попрыгиваю над Склоном, уходящим в бездну.
Плохо понимаю, что делать дальше.
Расправляю руки.
Лечу.
Как всё просто, как всё естественно, как никто раньше не догадывался, просто подойти к краю, расставить руки, полететь. А может, раньше этого сделать было нельзя, может, это пришло только сейчас, когда одолели столько веков…
Чуть-чуть помогаю себе руками, лавирую в воздухе, спохватываюсь: надо же ногами, ногами двигать, как будто плывёшь… вот так.
Войны остаются где-то там, там, внизу, на склоне, здесь нет ничего, только пустота, только холодное небо. Кто-то показывает на меня пальцами оттуда, снизу, смотрите-смотрите-смотрите, кто-то пытается подстрелить, врёшь, не достанешь, здесь, наверху, уже не действуют законы времени…
Вижу то, новое плато, там, там, впереди, совсем близко, не надо до него добираться века и века, вот оно…
…просыпаюсь. Долго не могу вытрясти из головы остатки сна, пшли, пшли вон, кш, кш… Ещё закимарить мне здесь не хватало, если найдут меня здесь спящего, мне не жить…
Работать надо. Кому надо, не знаю. Никому не надо, все уже расползлись по домам, спят уже, в три часа ночи, что бы не спать, я один тут как дурак… почему как…
Осторожно прикладываю к джипу крылья. Маленькие, голубиные. Маловаты крылышки, это же сколько голубей надо будет, чтобы машина полетела…
Прикладываю крылья орла. Уже лучше. Но не намного.
Может, вообще отказаться от крыльев, пробовал же я подцепить этот джип на воздушные шарики… или на один воздушный шар, только тогда придётся развести на крыше джипа костёр, мне хозяин потом подо мной костёр разведёт…
Не то.
Припоминаю ещё какие-то возможности. Было у кого-то, подсмотрел, что утром роса поднимается с земли обратно на небо, наполнил бутылки росой, и полетел… Или вот ещё, у Пушкина, всю склянку выпил – верь не верь, и к небу вдруг взвился я пухом…
Знать бы ещё, что в этой склянке было…
Нет, такие методы я тоже пробовал. Привязывал к джипу метёлки, думал, полетит. Чёрта с два. Метёлки, может, сами по себе и летают, но джип они не поднимут, у него три иконки на переднем стекле…
С тихим отчаянием приклеиваю к джипу крыло от самолёта. Второе. Не держатся, отваливаются, но не падают, а зависают в воздухе, а-а, привыкли летать…
Не держатся. Приколачиваю гвоздями, вот так, бум, бум, прямёхонько по корпусу джипа, хозяин мне потом бошку оторвёт… Да и в аэропорту мне тоже бошку оторвут, где я крылья спёр, самолёты их на ночь в гардероб сдают, а я спёр…
Приколачиваю хвост. Для верности ещё цепляю сверху хвост от воздушного змея, теперь точно полетит…
Прислушиваюсь. Не слышит ли кто меня. Не идёт ли кто. А то если кто сюда ввалится, мне точно не жить. Сюда. В темноту гаража. Борисов сейчас дома чаёк потягивает, или чего покрепче, он и не знает, что я тут…
А где ещё, как ещё, можно подумать, даст мне кто-то расправить крылья… ни в жизнь. Засели в своём лучшем из миров, пораспихались по офисам, по квартирам улучшенной планировки, по супермаркетам, сидят, боятся высунуться туда, где обрывы и дальние города, где происходит что-то такое, что не укладывается в бизнес-планы и тайм-менеджмент…
Обречённо разводят руками, ну конечно, надо, надо, ну вы дерзайте, вам кто-нибудь денег даст, желаем успеха…
Чёрт…
Нет, померещилось…
Нет, чёрт…
Поворачивается ключ в замке, ну не на-адо, ну пожала-алуйста, ну меня не-ет, не-ет, хочется как в детстве, сложить руки: я в домике, я в домике, или вообще огрызнуться, пошли на фиг, я не играю…
Чёрта с два.
Заходят. Двое. Узнаю Митяню, он тащит за собой ещё двух здоровяков, а не до хрена на меня одного, или вы думали, тут целая стая на хозяйский джип налетела…
Он ещё не нападает. Он ещё только смотрит. Он ещё играет со мной. Как кот с мышом. Может, ещё можно выкрутиться… не знаю, как…
– Чё делаем?
– Джип ломаем, – отвечаю как можно непринуждённее.
– Я серьёзно.
– И я серьёзно. Хозяин вон сказал… самолёт ему… чтобы туда, на плато улететь…
Митяня не верит, Митяня ещё сомневается, Митяня ещё звонит кому-то, да кому кому-то, хозяину и звонит… Тихохонько-тихохонько подбираюсь к двери, может, ещё улизну, ещё успею…
– Шеф, а вы этого нанимали самолёт вам делать… ну этого… ну такого… ну, этого… он ещё джип вам сломал… ну, тогда разбил, а сейчас сломал… а? Яссн…
Бегу. Раньше надо было бежать, ещё когда не обступили, не окружили, так и кажется, счас начнут толкать лапками, как кот мыша, беги, беги, а мы тебя погоняем…
Бегу. Вот так, юрк, у них под руками, игра такая была, кошки-мышки, вот там тоже надо было под руками проскочить. Забиваюсь в джип, ему уже всё равно, джипу, оприходовали его по полной, завожу мотор…
…разбегаются, только бы не сбить кого, только бы…
Набираю скорость…
Джип покачивается, подпрыгивает, хочет оторваться от земли, не может, ну ещё бы, где это видано, чтобы джипы летали… и крылья самолётные ни черта тут не помогут, тут двигатель нужен реактивный, а где он, двигатель, а нету, ку-ку…
Склон приближается. Как-то до неприличного быстро приближается, и уже не свернуть, как назло, ни одного проулка, разбежались они все, что ли… как меня завидели, сразу все врассыпную, айда, ребята, а то он по нам проедет, мало не покажется…
Крики.
Выстрелы.
Кто-то спешит за мной, кто-то догоняет, знаю, догонит, чёрт возьми, догонит, впереди-то склон, а по склону-то не очень проедешь…
Выжимаю скорость.
Надеюсь непонятно на что, выжимаю скорость…
Джип отрывается от земли, взмывает над склоном. Ёкает сердце, тут должна быть вся жизнь перед глазами, за секунду до того, как джип ухнет вниз…
Не ухает.
Секунда… другая… третья… минута… две…
Ещё не понимаю, ещё не верю себе.
Лечу.
Джип машет крыльями, несётся над склоном, где это видано, чтобы крыльями самолёта махать, ну да ладно, ему виднее…
Не сразу набираюсь смелости – чтобы посмотреть вниз. Сначала ничего не вижу, темно, не видно, соловушки не поют. Начинаю различать какие-то всполохи, огненные шары, это что за хрень, а-а, это атомные взрывы так сверху выглядят… Как бы меня не задели… а, меня не заденут, они же там, во времени, а я над временем…
Смотрю на склон, уходящий всё ниже и ниже. Войны, войны, революции, какие-то заговоры-переговоры-договора. Небольшие подъёмы, маленькие холмики, короткие перемирия, попытки спасти то, что спасти уже невозможно. И снова – тысячу долларов за баррель, Китай атакует, Россия обещает вмешаться в случае…
Снова спуск, крутой склон – ниже, ниже, взрывы, выстрелы, каким-то чудом вижу далеко внизу солдата с залитым кровью лицом, он лежит в траве, видно, что бой кончился недавно. Чёрт возьми, он меня видит, видит, даже пытается сделать какой-то знак рукой… Наверное, перед смертью человек начинает видеть по ту сторону времени…
Хочется притормозить, хочется забрать его, увезти с собой, не знаю, куда, только увезти, отсюда, где стреляют, где убивают… ка-а-а-ак-кое там, джип несётся сам по себе, без руля и без ветрил, не повернёшь, не остановишь… дёргаю поводья, джип только грызёт уздечку, откуда у джипа уздечка, чёрт бы его драл…
Уже не видно внизу всполохов, отгремели взрывы и выстрелы. Склон уходит резко вниз, отдельные группки выживших бьются остатками оружия, переходят на арбалеты и каменные топоры… Тощий дикарь с размозжённым черепом видит меня бесконечно далеко, воздевает ко мне руки в бессильной злобе, что он там, а я здесь, наверху…
Лечу.
Не останавливаюсь.
Склон потихоньку поднимается вверх. Медленно-медленно. Люди в шкурах тащат по склону волокуши, худой погонщик нахлёстывает мулов, запряжённых в повозку с грубо сколоченными колёсами. Кто-то неуклюже мастерит первый ткацкий станок. Какой-то чудак клеит кожаные крылья, прыгает с колокольни, летит… чёрта с два он летит, падает. Пытаюсь поймать его, увезти с собой, не могу, слишком низко пали люди, чтобы до них дотянуться…
Люди поднимаются по склону. Медленно-медленно. Скатиться-то много времени не надо, а вот попробуй-ка поднимись, сто веков пройдёт, и ещё столько же.
Появляются какие-то машины, которых я раньше не видел, ну ещё бы, люди не стоят на месте, выдумывают крылатые велосипеды, какую-то хрень на воздушной подушке, посылают в космос самолёты, вот дурачье, одного реактивного двигателя тут мало, вы микросхемы-то изобретите…
Крестьянин обрабатывает поле причудливой сохой, выуживает что-то блестящее. Несёт на торжище продавать. На счастье, блестящий предмет видит молодой учёный, отдаёт за сверкучку последние деньги… В холодной комнатёнке на чердаке исследует переплетение проводов… пра-авильно, чем самим до микросхем додумываться, проще старые взять, которые от нас остались… учёный публикует за свой счёт дешёвенькую монографию, умирает от чахотки.
