метров перед Диктатором вспыхивало дополнительное освещение – прожекторы, которые гасли, когда Кандар удалялся на те же десять метров. Гасли одни, зажигались другие впереди. Впервые он почувствовал раздражение против этой привычной меры безопасности, на которую прежде не обращал никакого внимания.
В особняке светилось только одно окно – на втором этаже, в комнате Гуны. Диктатор поднялся по деревянной лестнице с поскрипывающими ступенями. Гуна встретила его в прихожей. Они прошли в комнату Марии.
Гуна, высокая, худая, в черной вдовьей одежде, которую она постоянно носила вопреки установлениям племянника, считавшего, что черный цвет отрицательно влияет на психологическое состояние, остановилась в дверях, глядя на него старчески-снисходительным взглядом, напомнившим ему взгляд покойной матери.
Кандару, впрочем, показалось, что за снисходительностью прячется легкая насмешка, но он и так знал, что старуха не только не принимает его идей, но и подсмеивается над ними.
– Что здесь произошло? – спросил Кандар глухим, чуть хрипловатым голосом, так не похожим на его обычный.
Гуна не ответила. Она подошла к столу и, взяв голубой незапечатанный конверт, молча передала Кандару.
Отец! Я не могу стать женой Мэта, – писала Мария. – Я люблю другого человека. Не волнуйся за меня. Прости, что обманула тебя. Мне нелегко было пойти на это, но я не видела иного выхода. Прости! Я люблю тебя, и мне больно, что я причинила тебе огорчение.
Твоя Мария
Ниже, другим почерком, следовала приписка по-французски:
Месье! Ваша дочь находится в полной безопасности. Я тот, кому она доверила свою судьбу. Через несколько дней мы с ней покинем Вашу страну. Если Вы желаете проститься с ней, Вам следует завтра, не позднее двенадцати часов вечера, явиться к 149-й отметке на шоссе, ведущем от столицы к Гарзану. Вас встретят и проводят к дочери. Должен предупредить: если Вы захотите прибегнуть к помощи сакваларов и явитесь не один, Вы никогда не увидите Марию.
Ален Розовский
Итак, существует человек, которого Мария полюбила и которому, как он сам выразился, “доверила свою судьбу”. Иностранец, по-видимому, француз или русский… Может быть, поляк… Кандар вспомнил молодого человека в джинсах, лежащего без сознания на каменном полу купальни, Марию, склонившуюся над ним… Ален Розовский – это, конечно, он.
Как ни странно, Кандар почувствовал облегчение: Мария жива, у нее есть защитник. Кто знает, не лучше ли для всех – и для него самого, и для дочери, – если она покинет Лакуну. Но тут же эту мысль сменила другая: его дочь, дочь основателя Новой Лакуны, предпочла другую жизнь, оскверненную духом разложения! Своим бегством она отреклась не только от родины, но и от него, от Идеи, которой отдана вся его жизнь!
Он не мог этому поверить, и страшная догадка поразила его: Марию силой заставили написать письмо! Обманули, чтобы заманить в ловушку его, Кандара!
Явиться одному, без охраны, к 149-й отметке на дороге к Гарзану? Он смутно представлял себе это место: шоссе, узкой полоской петляя в поросших лесом горах, вьется над глубоким ущельем… Когда-то, в первые годы после Революции, здесь обосновались банды Куна, его двоюродного братца, одного из самых яростных противников Нового Режима. С бандами давно покончено, о Куне много лет ничего не слышно, он бежал за границу. Но тамошнее население, самое отсталое в стране, с трудом поддается перевоспитанию. Именно на эти районы падает наибольшее число нарушений Закона о Питании и других установлений. Еще недавно Гельбиш докладывал, что третья часть направляемых в санитарно-исправительные лагеря – уроженцы Гарзанского округа. Вряд ли можно выбрать место более подходящее, чтобы устроить ему ловушку.
Он протянул руку, чтобы взять трубку и позвонить Гельбишу, но встретил предостерегающий взгляд Гуны.
– Ты собираешься звонить своему Фану? – спросила она.
Кандар отдернул руку:
– Ты читала письмо?
– Да. Мария показала его мне. Не дури! Позвонишь Гельбишу – никогда не увидишь дочери.
– Это ловушка! – крикнул Кандар. – И ты заодно с ними! Почему ты не предупредила меня?
Гуна засмеялась:
– Не обманывай себя, Лей. Это не ловушка. Мария сделала это по своей воле. Она полюбила.
– Полюбила?! Когда? Он появился в Лакуне три дня назад! Ради какого-то проходимца она готова бросить отца… Родину?! – Кандар задохнулся от гнева. И тут же, ощутив прилив жара к голове, сделал несколько дыхательных упражнений и приседаний. Не помогло.
Он снова перечитал письмо, присматриваясь к почерку дочери. Он знал его хорошо и мог по нему угадать ее настроение. Не похоже, чтобы письмо писалось по принуждению: Мария была, по-видимому, возбуждена, но почерк нес на себе печать уверенности и решимости.
Да, Гуна права, подумал Кандар, Гельбиша лучше не впутывать. Надо самому отправиться к 149-й отметке. Одному, без всяких сопровождающих. Но тут же понял, что выполнить это совсем не просто. Ни разу за все двадцать семь лет пребывания у власти он не покидал резиденцию один, без охраны. Ему никогда не приходило в голову, что он и шагу ступить не может без того, чтобы за ним следовал Парваз.
Он опустился на низенькое, едва возвышавшееся над полом сиденье и задумался. До 149-й отметки от столицы по меньшей мере четыре часа езды, а то и все пять – дороги в Лакуне не были асфальтированы: асфальт, по глубокому убеждению Кандара, губителен для здоровья людей. Полтораста километров… Машину водит Парваз. Но Парваз, его верный телохранитель, верен, в сущности, не ему, а Гельбишу. Отъезд Диктатора не может остаться в тайне. При любом его выезде устанавливается точный маршрут, и на всем пути следования машина находится под наблюдением людей Гельбиша.
Внезапно он почувствовал запах сигареты. Он поднял голову: Гуна курила, прислонясь к стене. То, что она закурила в его присутствии контрабандную сигарету, еще больше усилило его растерянность и ощущение собственной беспомощности. Он молча поднялся и, бросив на Гуну укоризненный взгляд, вышел.
Ему не хотелось идти домой. Он направился к морю. Снова зажигались и гасли прожекторы, а позади поскрипывал гравий. Он оглянулся и увидел Парваза.
– Оставь меня одного! – крикнул он раздраженно.
Парваз остановился.
Кандар спустился к пляжу и снова услышал позади осторожные шаги телохранителя. Кандар только вздохнул – Парваз неукоснительно выполнял свои обязанности.
Море было спокойным и тихим. Вдали маячил огонек катера, несшего охрану побережья. Кандар подумал, что давно ему не случалось бывать у моря в такой поздний час. Пожалуй, ни разу с тех пор, как не стало Лиллианы. Иногда она уговаривала его прогуляться по берегу – послушать море, как она говорила.
Кандар прислушался и ничего не услышал, только легкий шорох невидимых волн, лизавших влажный песок.
– Сто сорок девятая отметка… Сто сорок девятая отметка… – повторял он про себя, пытаясь придумать, как избавиться от
